Мы все еще остаемся в рамках гуманизма. Каждый человек имеет право на личную свободу. Это постулаты гуманизма, его максимы, его аксиомы. Предчувствую следующий вопрос, который оказывается в наше время еще более важным: а одинакова ли личная свобода для всех? Вопрос, на который гуманизм не только не дает ответа, но даже и не задается им. Он боится его, он бежит от него, потому что в этом вопросе заложена его смерть, потому что тогда придется признать, что личная свобода бывает разной и на разном уровне общественного положения она выражается по-разному, и что некоторая свобода такова, что ее не берут даже тогда, когда дают, потому что не готовы взять и не хотят взять. Более того, такая свобода может восприниматься в рамках другого мышления как порабощение, например, в рамках общинного сознания свобода всем зарабатывать, как хочешь, есть не свобода, а порабощение. Таким образом, право человека на предпринимательство в рамках общины оказывается закабалением. И можно найти миллионы подобных примеров. И получается, что цель гуманизма состоит в том, чтобы к этим изменившимся условиям в такой сложной, как российская, ситуации попытаться применять лозунги времен даже не Робеспьера или Очакова и покоренья Крыма, а эпохи отрядов Спартака — призывы грабить золото у господ и убегать назад, домой, во мраке с награбленным.
Честно говоря, сейчас это неуместно, слишком много веков прошло и слишком много человечество стало знать в себе, чтобы все представлять себе так просто. Я не хочу поставить под сомнение существование демократических свобод или их обусловленность, скажем так. Но когда их предлагают как средство решения всех проблем в России в виде конституционного процесса, то люди забывают, что эти свободы были завоеваны 200–300 лет назад в совершенно другую эпоху и другим народом. А сейчас этот конституционный процесс пытаются вставить как кирпич в уже построенное здание. И тут еще раз приходится констатировать, что гуманизм мертв, хотя когда-то был жив. И то, что он сделал положительного для цивилизации, что приходилось хорошего на период его существования, забыть нельзя. А сейчас он мертв не только там, где когда-то родился и жил, он мертв во всем мире, не исключая России. И пытаться сейчас в России осуществить процессы времен создания американской конституции и при этом считать их универсальными и пригодными во все века и для всех народов — венец глупости человеческой!
С новым вирусом в клетках
АК: Некогда мой таллинский коллега удачно сравнил «Наутилус Помпилиус» с латиноамериканской республикой, где власть переходит от одной группировки к другой по нескольку раз на дню, кардинально меняя ситуацию в целом. Как один из многочисленных бывших участников группы свидетельствую, это очень похоже на правду, и предупреждаю: необходимо иметь в виду эту динамику развития событий, когда станете читать интервью с человеком, прошедшим сквозь все «чистки» и «культурные революции» в истории «республики», ибо история продолжается. В марте 1990 года Вячеслав Бутусов и его товарищи показали свердловчанам свою новую программу, которую потом обкатывали в различных городах Украины, Белоруссии и Прибалтики. Промелькнуло несколько клипов по ЦТ…
ИК: Есть задумка сделать полуторачасовой документальный фильм, который бы охватывал всю историю группы в целом, где были бы клипы, кадры со старых и новых выступлений — своеобразное подведение итогов…
АК: Пора подводить итоги?
ИК:…да, таким шикарным мемориальным выпуском, посвященным 1000-летию освобождения Руси от такого-сяковского ига…
АК: А за русские рубежи выезжали?
ИК: Команда летом ездила в Германию и Штаты, на «нью мьюзик семинар». Все это было больше в туристическом плане. Задачи чего-то добиться, куда-то пробиться, где-то победить не ставилось, просто люди ездили и изучали мир за счет спонсоров.
АК: Строчка Умецкого «где я не буду никогда», таким образом, пророческой не оказалась?
ИК: Почему, Умецкого с ними действительно не было. Меня, кстати, тоже. Когда же спрашивают Бутусова: «Как вы теперь поете эту песню, когда вы там были?» — Бутусов отвечает, что мы там так были, как будто там и не были. По рассказам ребят, адаптация к Америке происходила очень сложно. Вообще сложно адаптироваться, если в кармане ни цента в буквальном смысле слова. Вокруг этого было множество невероятных приключений, но все обошлось, и осенью группа вновь гастролировала. Сейчас «Наутилус» ищет возможность записаться. С декабря 1989 года, когда сложился новый состав, он, во-первых, долго притирался, во-вторых, искал, пробовал разные варианты записи. Бутусов считает все записи нового материала пока крайне неудачными, и хотя он пошел, по-моему, из финансовых соображений, на выпуск кассетного альбома под названием «Наугад», на его взгляд, настоящая пластинка с этим составом не записана, как, впрочем, не была записана таковая и с прежним составом. Записываться будут, может, в Западном Берлине, может, где-то еще — планы здесь пока еще достаточно неопределенные.
АК: Что войдет на эту «лиссабонскую» пластинку?
ИК: Насколько я понимаю, Слава включит туда песни, реализованные уже после распада прежнего состава, и, возможно, ряд старых вещей, не нашедших в свое время студийного решения. Кроме того, почти все музыканты параллельно заняты своими проектами: Белкин продолжает работать с «Настей», Гога играет еще в «Петле Нестерова», Джавад в московской студийной хард-роковой группе с Гаиной… В целом, группа себя плохо не чувствует, но уверенности нет, потому что времена сложные, идет смена ценностей, отношений…
АК: Во время концертов в Свердловске реакция публики на новую программу была неоднозначной. Как реагирует на нее зритель в других городах, не видевших «Наутилус» прежде?
ИК: Во-первых, большинство городов, где проходили недавние гастроли, были отобраны именно по этому признаку, хотя и не все. Во-вторых, прием везде был удивительно хорошим. Я говорю «удивительно», потому что мне самому новая программа не нравится очень во многих чертах, на ней я откровенно скучаю, но люди реагировали очень активно. Может, уже действует имя. Может, началось какое-то другое восприятие… Раньше, какое бы имя ни было, наша публика требовала, чтобы ты «давал гари», а без «гари» никакое имя не помогало…
АК: У советской публики так популярно имя Гарри?
ИК: Йес! (Смеется.) Впрочем, каждый концерт — это отдельный разговор. Например, крайне удачные концерты в Вильнюсе[2], возможно, следует объяснять политическими событиями: начало гастролей совпало с началом блокады. Для литовцев тогда приезд советской группы был все равно, что бензина из России привезли… Но тут еще вот что: новая музыка «Наутилуса» явно привязана к существующему сейчас в Западной Европе стандарту. Старая музыка, со всеми ее достоинствами и недостатками, не была привязана ни к чему, кроме собственного хотения: хочу так или хочу вот так. Сейчас же стало все стандартизовано, но в России такую музыку не слишком любят, а на Западе такой музыки слишком много. Так вот, деградировавшие маленькие страны Восточной Европы, похоже, как раз видят основную прелесть жизни в том, чтобы делать все так же, как делают «старшие братья». Раньше у них был «Старший брат» в Москве, — они делали все, как делала Москва.
Теперь он в Бонне или Вашингтоне, и они подражают ему. Поэтому, если кто-то соответствует тамошнему стандарту, то это хорошо — этакий обязательный минимум оксидентального (смеется)… В любом случае, никакой «оголтелости» на концертах не наблюдалось. Да и места все больше спокойные, благополучные, что ли в той же Белоруссии заходишь в магазин и видишь три сорта мяса, самое дорогое за рупь восемьдесят. А они комплексуют, спрашивают: «Как это вы приехали в центр застоя, Белоруссию, из такого демократического Екатеринбурга, из такого прогрессивного Санкт-Петербурга». Слава отвечал, что в Питере, по крайней мере, стало очень чисто на улицах, потому что людям просто совсем нечем сорить. Все тамошние демократы сразу обижаются. Они еще пребывают где-то в 1986 году, то есть они еще борются с кем-то, а не с самими собой.
АК: Я слышал, в Питере группа живет в интересном доме некой коммуной?
ИК: Коммуны там никакой нет, в противном случае, любое рабочее общежитие — это тоже коммуна. Есть двухэтажный железобетонный коттедж, который приобрела студия «Наутилус Помпилиус» на окраине города, в этакой полудеревне. Там проживают — постоянно или в периоды записи, репетиций — все иногородние участники группы, поскольку в составе лишь два ленинградца. Такая неформальная гостиница, куда приходит человек с чемоданом, занимает свой угол, спускается пить чай, коньяк… Никакой коммуны, в славном смысле этого слова, нет и в помине.
АК: А кто следит за порядком?
ИК: Специальный администратор. Он же занимается топкой, приобретением продуктов. Это гораздо удобнее и дешевле, чем всякий раз бронировать гостиницу — меньше головных болей. «Наутилус» постоянно трансформируется: сейчас пятеро на сцене, ты — шестой, седьмой за пультом, восьмой у печки.
АК: Какое количество людей объединяет сейчас это имя?
ИК: «Наутилус» — это, в первую очередь, всегда Бутусов, был Бутусовым и Бутусовым остается. Остальные люди направляют «бутусовскую воду» в тот или иной канал.
АК: Вода принимает форму сосуда?
ИК: До какой-то степени, пока, замерзнув, она не превратится в лед и не расколет этот сосуд. При всех сменах состава основа сохраняется, поскольку именно присутствие Славы делает «Наутилус» «Наутилусом». В целом, постоянно задействовано 10–15 человек, не считая тусовки. В Свердловске это энергетическое облако было более многочисленным.