ИК: Отвечу парадоксом: наверное, потому, что оно имело такое влияние в предыдущее десятилетие. Вообще, там слилось несколько внутренних музыкальных и социальных процессов. Внутренние процессы состояли в том, что в период с 1991 по 1993 годы младшее поколение рок-групп, которые не успели начать самостоятельно зарабатывать деньги, встроиться в новую систему, которые не были в обойме исполнителей шоу-бизнеса, — они вымерли. То есть самое интересное поколение, следующая генерация… Куча всего. «Инструкция по выживанию», «Апрельские марши» — разное, от элитных до панковских групп. Они все исчезли. Их люди начали выживать, зарабатывать себе деньги. Остался десяток, два десятка толковых коллективов, которые встроились в эстрадный шоу-бизнес, и которые поэтому могли продолжать заниматься профессиональной музыкой. И новое воспроизводство началось буквально вот недавно, несколько лет назад. Потому что даже все, внешне кажущиеся новыми коллективы, типа «Мумий Тролля» или «Сплина» — это на самом деле старые перцы. Немножко, на одну четверть генерации помоложе, которые всплыли позднее. Наследования не получилось, потому что была резкая коммерциализация всего этого. Люди, которые раньше могли где-то работать и потом заниматься музыкой, они все сразу стали только где-то работать. Я знаю сотни забросивших музыку интересных музыкантов из той эпохи. Они были не как мы, 1959, 1962, 1964 годов рождения, а 1968–1971 — вот это поколение. Они, в общем-то, все сгинули с этой сцены. Они остались только в истории: были такие группы, очень интересные. Много кто уехал… В общем, социальные процессы. Экономический кризис схлестнул и подрезал основание пирамиды — остались только монстры.
Это первая часть. Вторая — то, что рок-н-ролл связали с этой идеологией, с перестройкой, тоже оказало ему медвежью услугу. То есть он начал уходить в прошлое вместе с социально-культурной эпохой, с которой его связали, которой он как бы принадлежал. Вторая попытка — то, что Лагутенко потом обозвал «роко-попсом», — попытка построить аидеологичный рок-н-ролл, который занимается чисто развлечением, по линиям западного шоу-бизнеса — это было попыткой выйти из этой ситуации. Отвязаться от навязчивой идеи, что это должно быть постоянно связно с протестом, причем совершенно определенного типа. Наконец, я думаю, внутренний потенциал развития какого-то жанра всегда исчерпывается. Поэтому мы и говорим, что нет революционных видов искусства. Есть только социально-исторический момент, контекст.
Корр: Если говорить об этом «утонувшем поколении». Вис из «Sixtynine» этих же годов рождения, он как раз был одним из тех, кому невозможно было всплыть. Мы слышали громадный пласт очень хороших текстов и роковой музыки старой группы «Vis Vitalis». Это все не вышло, их всех законопатили, как в подлодку и всплыли они только сегодня. Уже в другом, адекватном моменту стиле, с социальной злостью…
ИК: Утонуло множество. Множество интересных журналов, возникших в перестройку… Это не только музыки касалось. Был экономический удар, который оставил только то, что было обречено на безусловное выживание, то есть снабжение и шоу-бизнес самого массового пошиба. Тогда же, в начале 1990-х, все заполонило второе поколение ресторанной эстрады, очень мощной. Будущий «русский шансон», блатняк. Спирт «Рояль», импортная колбаса из непонятного мяса. Пошла колониальная экономика и колониальная культура.
Корр: Вы оказывали поддержку проекту «Sixtynine». Что вы видите в текстах этой группы?
ИК: Я вижу то, что мне нравится. Вижу энергию, вижу мышление, критическое, критико-аналитическое мышление, сильную лирическую эмоцию. Ясный взгляд на происходящее вокруг. То есть то, что меня всегда интересует — искусство, которое дает оценку реальности. Я не люблю и никогда не любил игры в слова ради самих слов.
Корр: Культура социального протеста имеет будущее в России? Возможен ли ее союз с политическими движениями левого, антиглобалистского толка?
ИК: Я считаю, что возможен. Я считаю, что будущее имеется. Потому что мировой социальный кризис назревает, и не только в России. Кризис более глобализированного характера — думаю, он будет более глобальным, чем кризис 1929 года. Он будет более системным, связанным в том числе с нехваткой ресурсов. Кризис далеко ушедшей в спекулятивную сторону мировой экономики. Будут страшные потрясения. Невиданные мятежи. Естественно, это все будет сопровождаться неким искусством. Россия в данном случае может опять оказаться на переднем фланге, хотя есть и противоположный вариант, что она наоборот превратится в заповедник и один из столпов мирового порядка. Такой потенциал тоже есть. Сейчас мы стоим на перепутье. Очень много зависит от различных факторов, осуществление которых пока трудно предсказать.
Корр: Вы ощущаете себя участником некой культурной борьбы? Каковы могут быть ее конечные цели?
ИК: Я убрал бы отсюда слово «культурная». Я всю жизнь ощущаю себя участником борьбы. Я бы не сказал, что она культурная, поскольку это слово имеет для меня отрицательное значение.
Корр: Некультурная борьба.
ИК: Да, некультурная борьба. Культура, по своему определению, есть нечто общепринятое. Ничто. В моей терминологии культура противопоставлена искусству. Некое отправление, воспроизведение, с общественным статус-кво, консолидирующее это общество. Скорее, борьба с культурой… Я думаю, всякий человек, обладающий базисным уровнем сознания, не может не ощущать себя участником борьбы — не обманывая себя, не впадая в состояние духовной смерти. Конечная цель борьбы — это свобода, которая в данном случае есть познанная необходимость. А познанная необходимость для человека, в моей философии — это преодоление человеческого в человеке. Преодоление не в деструктивном смысле уничтожения человека, а в смысле выхода на новый этап диалектического развития.
«Мы станем богами, а зло развоплотится в ничто…»
Кормильцев более всего известен почтеннейшей публике как поэт, сочинивший тексты практически ко всем композициям «Наутилуса Помпилиуса».
Но сам Илья отнюдь не считает это своим основным «свершением», наоборот, чуть ли не в каждом интервью он с ударением говорит о том, что писание текстов для «Нау» было «лишь одним из способов самовыражения». Спектр его занятий и увлечений гораздо шире.
О том, чем Илья Кормильцев занимается и увлекается сегодня, его расспросили редактор рубрики «Персона» Вадим Михайлов и посетители портала KM.ru.
ВМ: Фактически все продукты твоего творчества — тексты к песням, сценарии для рекламных роликов, переводы… Лишь фрагменты целого. У тебя судьба такая — соучаствовать? Есть что-нибудь, что ты сотворил сам, в одиночку — от начала и до конца?
ИК: По-моему, такое понятие, как «самостоятельное творчество», вообще является логической нелепицей: ведь все, в каком-то смысле, НЕсамостоятельно. Даже толстый роман, написанный писателем «в одиночку», не совсем его «от начала до конца». Наша эпоха вообще придает несоразмерно большое значение понятию авторства — это связано в первую очередь с буржуазной природой эпохи и восприятием любого продукта человеческой деятельности как товара.
Для меня же наличие-отсутствие соавторов/соучастников вообще есть проблема с нулевым смыслом — интересен результат.
ВМ: Прекрасно помню трепетный шок, испытанный, кажется, в 1987 году, когда впервые услыхал по радио «Я хочу быть с тобой» и «Шар цвета хаки». Скажи, есть ли среди сегодняшнего рокопопса группа или солист, для которого ты захотел бы «выложиться», как …надцать лет назад? То есть, писать тексты именно «целевым назначением» для полностью адекватных тебе вокалистов и музыкантов?
ИК: Сейчас я такой группы не вижу, однако дело не только в группе, но и во мне самом. Мне было бы просто неинтересно во второй раз наступать на те же грабли (выходить на тот же виток, входить в ту же реку etc.). Человек должен менять точки приложения, чтобы не превратиться в обосранный голубями памятник самому себе. Той доле lyricist[4], что еще обитает во мне, вполне хватает проекта «Чужие».
ВМ: А чем в данный момент ты занимаешься наиболее сосредоточенно? То есть, что считаешь именно своей «основной работой»? Проще говоря, на что живешь и семью кормишь?
ИК: Живу на заработок. Подсобного хозяйства и нетрудовых доходов не имею:)). Если подходить к вопросу с анкетно-бюрократических позиций, то основное место работы — издательство «Ультра. Культура», должность — главный редактор.
ВМ: А у «ультракультуристов» есть время отслеживать текущие события, в том числе и политические? Или вы настолько «чужие», что все это вам, грубо говоря, пофиг? Вы уже не с нами? Вы в своем «ультракультурном» светлом будущем?
ИК: Наоборот, как издательство с идеологическими претензиями, мы внимательно следим за всеми актуальными политическими событиями. Просто оцениваем их со своих, так сказать, «ультракультурных» позиций. Когда идет борьба за власть между Агентами Смерти, нужно использовать эти противоречия в своих интересах. Например, пока они ловят т. н. «террористов», — напечатать много-много хороших книг про наркотики:-))
ВМ: А есть у тебя, к примеру, политические убеждения?
ИК: По убеждениям я — анархист-трансгуманист. Говоря русским языком, считаю, что этот мир вопиюще несправедлив и должен быть изменен. Тот, кто так не считает, — объективно агент власти/смерти (танатократии), из каких бы убеждений он ни исходил.
ВМ: А по жизни ты кто — оптимист, пессимист или «нейтрал»?:))
ИК: Это зависит от ситуации. В философском плане, конечно, оптимист.
Мы будем жить вечно.
Мы станем богами.
Зло развоплотится в ничто…