ЕБ: Это федеральный музей, поэтому я тоже не очень точно знаю. Но, по-моему, да, я могу сказать, что у меня такие же проблемы со школами. Если рядом монастырь, то это угроза для школы.
АЧ: Бывшая 16-я спецшкола на Сретенке, в которой я учился.
ЕБ: Она жива, она работает, но я не уверен, что она в перспективе выдержит. Это очень странно, почему надо обороняться…
АЧ: Там вообще церковь когда-то была, скульптурный отдел реставрационного центра Грабаря, сейчас это вернули, и там сейчас настоятель духовник нашего всего. И там отбирают здание, которое школа себе построила. Но самое главное, бред полный, там было кладбище солдат, погибших во время войны с Наполеоном, и кощунственно на этом месте ставить школу, где преподают французский язык. Это серьезно, цитата из писем, направленных на закрытие этой школы, которые посылают настоятель и актив этого храма. А это просто один двор, мы знали, что это и наш двор, мы бегали в школьном дворе и в этом. Даже заходили, смотрели на эти скульптуры. Реставраторы нам рассказывали. Кстати, включение низко бегающего человечка в культуру низко, — потому что еще маленький ростом, сейчас ведь из этих хранилищ культуры очень часто людей изгоняют просто, потому что они закрыты. Вот Ипатьевский музей закрыт, туда нельзя войти, посмотреть на все это.
АК: Спасибо. Мы обсуждали тему: дебилизация населения посредством искусства. И вот вывод главный, к которому я пришел и думаю, что мои собеседники со мной согласятся, что главное, чтобы у человека была возможность пользоваться всем тем миром искусства, который ему дан. А уж что он возьмет себе на выучку, от чего он потом откажется, к чему он будет прибегать, перечитывать и пересматривать, что больше ни разу не тронет, это уже совершенно другой вопрос. Это вопрос времени, жизни. Вкуса, в конце концов, что тоже имеет немалое отношение к вопросам искусства. На этом я заканчиваю, до следующей субботы.
Аргентум. Илья Кормильцев
ДБ: В Москве 23 часа и 10 минут, добрый вечер.
АП: Добрый вечер, вы слушаете программу «Аргентум» на радио «Эхо Москвы», с вами Дмитрий Борисов и я, Александр Плющев.
ДБ: Да, хочется сказать вам «Добридень», скоро на радио «Эхо Москвы» будут новости, точнее даже, «Новини», я бы сказал, в 23:30, наверное, вам расскажут последние… последнюю информацию с избирательных участков, избирательных комиссий, которые на Украине обрабатывают разные голоса.
АП: Третий и, я надеюсь, последний раз подряд в этом году… ну, в этом году точно «Аргентум» выходит во время украинских выборов, надеюсь, все хорошо там закончится. У нас сегодня в гостях до 12 — до полуночи — Илья Кормильцев, известный поэт и, собственно, автор текстов легендарного «Наутилуса Помпилиуса», Илья, добрый вечер!
ИК: Добрый вечер.
АП: Ну, мы сегодня поговорим, наверное, не только о музыке, поскольку Илья такой… очень разносторонний человек. Но начнем, поскольку программа у нас музыкальная, все-таки именно с этого. В последнее время приходится много слышать о том, что рок-музыка сильно потеряла то значение, которое имела в конце 1980-х — начале 1990-х, как раз, когда пришлось… на тот период пришлось Ваше сотрудничество с группой «Наутилус Помпилиус». Многие тексты ее до сих пор помнят те, кто слушали рок или росли на музыке рок в конце 1980-х — начале 1990-х. С другой стороны, некоторые говорят, что вот-вот, все идет к тому, что рок-музыка возродится и вернет свое былое значение. Что Вы можете сказать по этому поводу, как Вы оцениваете состояние дел в нынешней отечественной так называемой «рок-музыке»?
ИК: Ну, начнем с того, что, честно говоря, мне глубоко наплевать на рок-музыку. Это будет такая… камертон, который будет задавать тональность нашего разговора. Сама по себе рок-музыка — это, конечно, замечательно; я вырос на рок-музыке с детства, с ацетатных голубых пластинок фирмы «Мелодия», которые продавались в бумажных конвертах, такие гибкие, которые делали так в воздухе «шух-шух-шух!» (изображает), если их катать…
АП: Они еще в журнале «Кругозор» были.
ИК: В том числе в журнале «Кругозор». Рок-музыка — это замечательно, у меня нет никакого возражения против музыки вообще, рока в частности, но понимаете, история (история, да?) человеческого существа, человеческого рода — это такой процесс, который, в общем, можно уподобить воде, размывающей плотину во время половодья. Когда вода пытается разрушить плотину, она выбирает не там, где… ну, допустим, не знаю… земля красивее в этой плотине или там лежат красивые камушки, она выбирает там, где промыть легче, да? В какой-то момент это может оказаться авангардная живопись, в какой-то момент это может оказаться рок-музыка, в какой-то момент это может оказаться, я не знаю, там, граффити на стенах домов — для меня всегда имела значение сама вода, а не то место, в которое она прорывается. В тот период, в котором я начинал свою деятельность в этой жизни, в данном воплощении, это была рок-музыка. Так пришлось исторически, но это не значит, что я вот буду теперь тупо там… ну будет сейчас мне 45, 46-й год, мне будет, там, 66, я буду говорить: «Рок-музыка это… рок-музыка, Вы понимаете…» — я не буду так говорить…
ДБ: Из ваших слов можно сделать вывод, будто вы сейчас ходите и по заборам граффити расписываете.
ИК: Да мне пофиг. Я издаю книги — это примерно то же самое. Да, меня интересует только то… у меня есть общее представление об истории, о цели, которая существует, — куда мы идем и зачем мы идем. Для меня существует путь вот к этой точке, которая является этой целью, как он прокладывается — это может быть очень хитрый путь, точно так же, как вода размывает плотину. Сегодня это музыка, завтра это издательское дело, послезавтра это театр, после-послезавтра это, я не знаю, хореография — сойду совсем с ума, да? Хореограф нашелся… Ну неважно. Для меня главное — этот путь, а конкретные его модификации; мне кажется, что это вот немножечко от 19 века. В 19 веке считалось: вот это — поэт, вот это — художник, очень было такое мышление профессиональное, да? Профессиональное мышление — это неплохо, потому что если человек занимается серьезно каким-то делом, у него оно отлично получается; но в принципе, как философская система, профессиональное мышление — это ложь.
ДБ: А цель какая?
ИК: Цель?
ДБ: Конечный результат.
ИК: Конец света. Конец света, разумеется, какая еще может быть у нас цель… Мы же так устали от этой жизни, мы хотим дойти до того места, когда начнется другая жизнь, да? Мы все там выбираем, за кого-то голосуем, хватаемся за политические, за религиозные системы, все они нас прокалывают, потому что мы не получаем от них того кайфа, того результат, который мы хотели получить. Все время получается хуже, слабее, то — не то, этот оказался козел, да не за того выбирали, там — это было неправильно, там — Сталин был плохой, Горбачев был плохой, Ельцин был плохой, Путин был плохой… В результате получается то, что мы все время мечемся, так сказать, и пытаемся поставить себе конечную цель, да, очень близкую, а близкой цели нету. Есть только дальняя цель. Все человечество живет с какой-то целью, это игрушка Господа Бога, которая запущена в интерактивном режиме, он ей рулит и пытается вывести на какой-то результат, когда загорится там «Game over. You win!» в результате. А мы можем только пытаться угадывать, где наша функция как конкретного бота, который кого-то мочит в темных коридорах.
ДБ: Ну ведь каждая игра, бывает, зависает на каком-то конкретном месте, и можно отрезок времени зациклить и остаться в нем навсегда.
АП: Зафиксировать…
ДБ: Зафиксировать, да.
ИК: Да, это происходит, к сожалению, с людьми, которые…
ДБ: К сожалению? Может быть, какой-то счастливый момент оставить, зависнуть в нем…
ИК: Нет-нет-нет, они же сами себя… оглянешь свою жизнь, у них остается молодость, а потом они эту молодость тиражируют. Там молодость «шестидесятников» тиражировалась, потом молодость хиппи тиражировалась, сейчас молодость рокеров тиражируется, там, приходит какой-нибудь крутой герой типа Бориса Борисовича, да, выходит там в Дворец Съездов, принимает медальку, которую дают чиновнику второго ранга за успехи в освоении инвестиций в ирригацию Брянской области. Вот, и берет он, гордится, ему кажется, что он вместе с властью, что-то, чего-то добился — да ни хрена он не добился, пройдет буквально 6 лет, и эти медальки будут продавать на Арбате. И говорить: «Вот такую же точно получил Борис Борисович Гребенщиков, the greatest Russian rock-singer. What do you want, sir? Oh, 20 dollars, no, 20 dollars, 20…» — и что это будет, понимаете? Вот и все, вся цена всем медалькам, которые мы получаем в этой жизни.
АП: Шикарно, мне кажется, замечательная у нас предновогодняя беседа, очень философская такая, но на это, мне кажется, и настраивает все течение нашей жизни. Ты что-то хотел спросить, Дима, извини?
ДБ: Ну, я хотел сказать нашим слушателям, что они могут присоединиться к нашей беседе…
АП: Конечно…
ДБ: …столь философской по телефону. Может быть, даже мы нашего гостя отдадим на растерзание…
АП: Да точно отдадим, больше, чем уверен!
ДБ: …По телефону 203–19–22. Скоро он вам может понадобиться.
ИК: Да я хоть до утра.
АП: Тем не менее вы же ведь довольно долго просотрудничали с группой «Наутилус Помпилиус», и как я тут услышал по радио, более того, даже пытались быть ее директором. Это из-за чего, из-за личных взаимоотношений с участниками группы, вот, ну, так, долго, там, сдружились, я не знаю, или это по призванию?