АП: Мне нравится в этом монологе слово давно: «слова давно не мои…»
ИК: Да, да, да, то есть это прекрасная музыка, и мне как-то интереснее вот сейчас выражаться в музыке, мне больше интересно заниматься литературой, а в музыке выражаться путем…
ДБ: Но это же не просто музыка, насколько я понимаю, речь идет о произведениях, которые звучат из телевизора тоже из того самого…
ИК: Нет-нет, вот то, что мы сейчас поставим, очень редко звучит из телевизора; первый трек с этой пластинки, который вы поставили — это наши семейные проекты.
АП: Да, давайте я напомню телефон — 203–19–22, тогда вы сможете задать Илье Кормильцеву свои вопросы.
ИК: Да, а сейчас звучит «Ave Maria» Каччини в обработке нашего семейного проекта «Чужие».
АП: Есть у нас телефонные звонки к Илье Кормильцеву, но это будет через секунду-другую, просто Илья забыл представить супругу свою.
ИК: Нет, я не забыл, я нарочно, так сказать, сперва…
АП: А! Нарочно забыл!
ИК: Нарочно забыл.
ДБ: Решил всю славу себе, как сказали бы наши слушатели некоторые.
ИК: Да, слово «семья», так как оно очень популярно в нашей стране, имеет специфическое значение в политологической терминологии. В данном случае речь идет о моей жене Алесе Маньковской, с которой мы в последнее время вместе пишем песни какие-то… создаем произведения. Она очень талантливый исполнитель, композитор и вообще очень талантливый человек. «Я плохих жен не беру», — сказал Синяя Борода. Итак, вот я представил ее: Алеся Маньковская.
АП: Отлично! 203–19–22 — наш телефон, и есть у нас звонки. Алло! Алло!
Слушатель: Добрый вечер!
АП: Здрасьте!
Слушатель: Меня зовут Игорь, у меня вопрос к Илье Кормильцеву.
ДБ: Давайте.
Слушатель: Мне хотелось узнать, как Вы относитесь к такому мнению: о том, что злые дядьки закабаляют радиоэфир, и поэтому талантливым музыкантам нельзя пробиться и т. д., и вот только из-за этого везде побеждает попса. Мне лично кажется, что если человек не хочет слушать украинского трансвестита, то он его и не будет слушать.
ИК: Да, но для этого надо дать ему возможность послушать кого-нибудь другого, кроме украинского трансвестита. Если у него этой возможности нет, он, может, его, конечно, и не слушает, но не может никаким образом выразить это свое мнение публично. В принципе, на самом деле, не так уж много людей слушает украинского трансвестита, это для меня — ну, по крайней мере, среди людей воспитанных и образованных — большим индикатором явилось появление сейчас в подписке «НТВ+» Music Box, и результаты голосования по Music Box’у, которые идут через Интернет, из которого я выяснил с большим удовлетворением для себя, потому что я предполагал это и раньше, но у меня не было доказательств, что люди хотят слушать совсем другую музыку, чем им предлагают. В общем, я в этом был уверен с самого начала, в принципе, что это так. Дело в том, что тут возникла такая, знаете, интересная история: мне кажется, что музыка, в частности, рок-музыка стала жертвой неоправданно возложенных на нее ожиданий, причем и в том, и в другом смысле. То есть потому, что ей придавали такое большое значение в предыдущие десятилетия, люди, которые пытаются сейчас, так сказать, мять и проминать, создавать менталитет современного человека, они тоже ей придавали, будучи воспитаны там же, тоже очень такое большое значение — какие-нибудь там, вроде Михаила Козырева — придавали чересчур большое значение и рок-н-роллу и направили на него весь идеологический удар, хотя это полная чушь, потому что кроме рок-н-ролла, в общем, существует много других способов воздействовать на сознание. Но в результате этого на него все обрушилось, его замяли, настала сплошная попса и сплошная «Фабрика звезд», что приводит к тому, что тот, кто любит слушать рок-н-ролл, слушает его на пластинках, а кто не любил его слушать никогда, находит другие способы для того, чтобы не соглашаться с царством украинских трансвеститов, а также политиков на нашем эфире в течение месяца.
АП: Просто поясните один момент: если я правильно понял, то как раз то, что было сделано «Наше радио», и там противопоставлена какая-то общность рок-музыки попсе — вот мы эту реакцию сейчас и наблюдаем?
ИК: Ну да, это такой типичный, типичный политтехнологический пережим. Значит, вот тут рок-музыка подвигала людей на протест — 15 лет назад, они забыли добавить к этому: «Мы сейчас ее замочим быстро для того, чтобы…» — ну, люди же будут подвигаться на протест каким-то другим способом. Что, свет клином сошелся на этой рок-музыке? Еще раз подчеркиваю: я очень люблю рок-музыку, но объявлять ее единственным носителем прогрессивных идей в этом мире — это, прямо скажем, перебор.
ДБ: А как Вам появление таких песен, вроде «Попса, розовая пасть голодного пса», в написании которой… в исполнении, то есть…
ИК: Вы знаете, при помощи современной компьютерной программы можно за 5 минут создать сколько угодно дурацких песен. Но что из этого, так сказать, исходит? Ну, вот знаете, самый простой способ справиться с любой не нравящейся вам радиостанцией: не слушайте ее в течение трех месяцев — она разорится, ну что ж вы прямо все так! Ну, дело в том, что…
ДБ: Некоторые, вот, уже закрываются, переименовываются.
ИК: Это что имеется в виду?
ДБ: Некоторые радиостанции.
АП: Радиостанция «Ultra» имеется в виду, прежде всего.
ИК: Ну, радиостанция «Ultra» как раз была не самая плохая радиостанция, а чуть ли не самая лучшая из тех, которые были…
ДБ: Ну, особенно если учесть ее созвучие с названием Вашего издательства.
ИК: Да нет, дело не в этом, дело в том, что просто, действительно, там была иногда музыка такая, немножко отличающаяся от среднестатистического эфира. Но опять-таки… но опять-таки — ну не в этом дело все, народ! Не в этом дело!
АП: А в чем? Расскажите, в чем! Откройте правду! Откройте глаза, дайте правду!
ИК: А дело в том, что… ну давайте, дайте достаточное количество — я уверен, что где-то существуют эти исполнители, которые играют музыку, которая не соответствует тому, что в среднем транслирует эфир, я в этом на 100 % уверен. Но я не могу их найти, и вы их не можете найти в таком достаточном количестве для того, чтобы создать целое культурное явление, какую-то радиостанцию, которая передает вот такую музыку. Давайте их найдем, давайте их соберем, давайте, в конце концов, черт подери, инвестируйте в это какие-то средства. Но дело в том, что у нас же все так вот: то в одну сторону, то в другую. Страна живет по принципу маятника. У нас никак не могут остановиться на середине и развивать сразу все эти… чтоб цвели все цветы, процветали все течения…
АП: Я прошу прощения у слушателя, который у нас, по-моему, на линии на второй находится, давайте его послушаем.
ИК: Давайте послушаем.
Слушатель: Алло! Здравствуйте, Илья, это Антон!
ИК: Здрасьте, Антон!
Слушатель: Выражаю Вам огромный респект за Вашу деятельность, я поклонник Вашего издательства, в принципе, много книг читаю. И у меня вот такой вопрос: что остается при переводе от книги? Вот, допустим, Бреда Истон Эллиса я читал: там много слэнга, много таких выражений, — вот что от них остается, от оригинала? Это первый, и второй маленький такой вопрос: пять писателей, которых обязательно нужно прочитать, которые сильнее всего влияют на культуру в последнее время, на Ваш взгляд.
ДБ: Top-5 Кормильцева.
ИК: Хорошо, на первый вопрос я отвечаю: в переводе остается писатель. Если перевод нормально исполнен, от него остается основная мысль, основной энергетический посыл. Конечно, неизбежно определенное количество тонкостей его, штучек, которые он придумал и старательно старался, они неизбежно уходят в стружку. Это, увы, так сказать, пока люди… пока проклятье Вавилонской башни не преодолено, это будет неизбежно оставаться судьбой человечества, потому что в переводе всегда что-то теряется. Но я смею заверить сам как профессиональный переводчик, что остается достаточно много для того, чтобы иметь 95 %-ное представление о тексте, который ты читал, о писателе, которого ты читал, и, в принципе, вот, он хотел сказать… на 95 % он хотел сказать то, что вы прочитали по-русски потом, по сравнению с тем, что он написал на своем родном языке. То есть стружка составляет несколько процентов, есть принципиально непереводимые намеки, иронии, каламбуры, шутки, что-то все равно идет в стружку, но не так много, чтобы говорить об этом: «Ну, это вот по-русски совсем не то, а там…» — нет, это все чушь, основная мысль всегда ясна. Top-5. Очень просто. Вот, вы знаете, в последнее время, если считать последним временем 2000 лет последних, то одни и те же писатели оказывают самое большое влияние на культурную жизнь человечества. Именно с них я и советую начинать читать литературу юноше, выбирающему, делать жизнь с кого. Это должна быть Библия, это должен быть…
ДБ: А кто автор? Вот Вы говорите, что авторы делают.
ИК: Коллектив. Значит, это…
АП: Группа товарищей.
ИК: Группа товарищей, да. Группа… группа… гаонимов. Значит, это должна быть Библия, это, значит… «Фауст» Гёте, это Гомер, «Илиада» и в особенности «Одиссея»…
ДБ: Это уже 4.
ИК: Да, я знаю.
ДБ: Да, да, да.
ИК: Данте. Трилогия. Все.
ДБ: Такой вот Top-5.
АП: Я тут поймал себя на мысли, что кроме первого…
ИК: Нет, это был Top-4, между прочим. Это была Библия…
АП: Так.
ИК: Это был Данте, это был Гомер…
ДБ: «Фауст» Гёте…
ИК: «Фауст» Гёте…
ДБ: …и два Гомера.
ИК: Ну, два Гомера — это я за одну книжку считаю.
АП: В одном переплете.