ЮР: По специальности хоть сколько-то работали?
ИК: Три года, в Институте электрохимии Уральского научного центра.
ЮР: А для души писали стихи?
ИК: Я их писал еще со школы.
ЮР: Когда и как поэзия стала рок-поэзией?
ИК: Это произошло достаточно случайно. Была компактная среда, и там все этим увлекались. Существовало четкое представление о том, как должно выглядеть искусство. Мы высказывали себя доступными способами. Это было круто, подпольно, хаотично. Привлекало девушек в конце-то концов.
ЮР: Уже тогда вы писали для каких-то определенных групп?
ИК: Была тусовка, в которой все работали со всеми. Все происходило ситуативно: сегодня случайно собрались эти, а завтра — те. Была нормальная органическая жизнь, как в любой творческой коммуне, где никогда нельзя сказать наверняка, кто у кого чего взял и кто кому чего дал. Сейчас не так: ходишь на работу, там творишь, а потом приходишь домой, ешь макароны и смотришь телевизор. А тогда все было слито.
ЮР: То есть в одном и том же месте жили, творили и ели макароны?
ИК: Если вообще ели. Иногда было не до этого.
ЮР: Вы оказались готовы к той славе, которая на вас свалилась?
ИК: Вся наша беда была в том, что мы были провинциалами, выросшими в замкнутой среде, и оказались абсолютно не готовы к такому объему манипуляций. Вырвавшись наружу, я полностью переменил свои взгляды. Приехав в Москву, я быстро начал все понимать, разбираться в противостоянии советского и, условно, антисоветского.
ЮР: Но ведь то, что вы писали будучи в Свердловске, вроде бы тоже находилось вне советского контекста?
ИК: Напротив, это те, кто нас критиковали, были вне советского контекста. А мы были очень советскими. Боролись с буржуазностью, со спекулянтами, с бездуховностью, с ничтожеством… Мы обличали пороки и считали себя нужными нашему государству. Мы и не заметили, когда все рухнуло, потому что одновременно пришли деньги, успех. А рок-н-ролл, левый по своим интенциям, был использован в целях буржуазной революции. Кто поумнее, забеспокоились с самого начала, но мы не успели сказать: «Ребята, вас обманули!»
ЮР: То есть готовили перемены вы, а воспользовались другие?
ИК: Да никаких перемен мы не готовили! Нас слышали 200 человек, и этого было достаточно. Мы думали так всю жизнь и провести младшими научными сотрудниками. Жили в империи и бряцали себе на арфе. На наше поколение свалилась непосильная ноша, но мы еще сумеем отомстить.
ЮР: Отомстить — слово страшное! Есть за кого?
ИК: Очень многие сдались, предали, скуксились. Некоторые вот на кремлевские приемы ходят…
ЮР: В начале 1990-х вы оказались в Москве. Каким образом?
ИК: Как всегда, в результате личных обстоятельств. Приехал в Москву на Новый 1993 год. Свердловск к тому времени стали уничтожать. Был милейший город, где никто никогда не ездил друг к другу в гости, все ходили пешком. Там, где заправляли уралмашевские боксеры с расплющенными носами, нам делать было нечего, да и они к нам не совались. А тут они вдруг стали хозяевами жизни, и из Новых Афин Свердловск превратился в город бандитов. Начались стрелки-перестрелки, терки-разборки. И делать там стало нечего, все стали уезжать.
ЮР: Чем зарабатывали?
ИК: Десять лет, с 1988 по 1998, мне вообще не нужно было зарабатывать. Кормили песни. И я жил, как хотел. Год в Англии, год в Чехии… Можно было не задумываться, сколько ты тратишь на еду, питье, дорогу и так далее. А потом все поехало. Началось с распада коллектива и закончилось дефолтом. Кстати, распад изнутри был спровоцирован снаружи.
ЮР: Трудно представить, как можно развалить дееспособный коллектив, тем более с такой громкой славой, как у «Наутилуса Помпилиуса»…
ИК: В частности, через оккультизм. Это делали те же самые люди, которые интриговали с Сергеем Курехиным, по среде пересекались с Александром Дугиным и с Пелевиным. Сатанисты в погонах, которые искали механизмы, с помощью которых можно управлять молодежью. Все это происходило в Питере, куда как раз переехала вся группа, кроме меня.
ЮР: Так вы верите в заговоры?
ИК: Это не заговор. Я могу предъявить доказательства. Был такой Рокамболь, питерский художник-авангардист. У него была секта «Ключи дракона», куда он затягивал самых разных людей, начиная с Каспаряна и Цоя, заканчивая Славой Бутусовым. Я думаю, он и сейчас пользуется спросом…
ЮР: И вы поняли, что период «Наутилуса» закончился, и решили заняться переводами?
ИК: Да нет, я всем занимался параллельно. А вот то, что период «Наутилуса» закончился, понял по-настоящему только сейчас.
ЮР: Как вышло, что вас позвали возглавить серию в издательство «Иностранка»?
ИК: Ко мне очень хорошо относились некоторые люди, в частности, Леша Михеев (теперь он новый главный редактор журнала «Иностранная литература»). Без них я бы пропал. Вот и позвали.
ЮР: Существовали ли какие-то принципы при отборе произведений — или же вы руководствовались личными симпатиями?
ИК: На сегодня нет, по-моему, ни одного составителя серии, который бы выдерживал какие-то принципы. Ни Акунин в «Лекарстве от скуки», ни Керви в «Контркультуре», ни я в «За иллюминатором». Издатели все время пытаются что-то вставить, пристроить.
ЮР: Теперь вы главный редактор (или ментальный химик) издательства «Ультра. Культура». Это значит «сверхкультура»?
ИК: Нет, по ту сторону культуры. Точный перевод с латыни. Для меня культура — абсолютно отрицательное понятие. Это набор символических действий, возбуждающих чувства, но не призывающих к актам, такой эмоциональный онанизм. В момент, когда из искусства вынимают жало, оно превращается в развлечение, то есть становится культурой. А смысл настоящего искусства в том, что, восприняв его, ты не можешь завтра жить так, как вчера. Тотальная анархия, доведенная до предела, — это и есть подлинное содержание любого настоящего искусства. Полная ответственность личности за свои поступки, ее самодостаточность.
ЮР: Очевидно, это и есть программа вашего издательства?
ИК: Вроде того. Но издательство — это не творческая единица, скорее, портал, осуществляющий публикацию чужих идей. Мы, может быть, и хотели бы выполнять определенную программу, но авторы не выдерживают. У нас сложилась та редкая ситуация, когда издатели авангарднее подавляющего большинства авторов.
ЮР: А есть книги, которые вам кажутся удачей издательства?
ИК: Этого в принципе быть не может. Едва рукопись стала книгой, она уже мысль изреченная[5]. Только процесс бывает живым. А результат — это всегда гроб.
ЮР: Как вам показался Львов?
ИК: Я люблю ездить в Восточную Европу. Может быть, потому что мои предки приехали на Урал горными мастерами из Верхней Саксонии, еще при Екатерине Второй, учить Россию уму-разуму — наивные люди! Я, кстати, ездил в их родную деревню в Судетах, там тоже все лежит в разрухе, как и во Львове. А Львов — красивый город. Вот только население его совершенно не достойно!
ЮР: А книжный форум?
ИК: Было очень интересно. Давно наблюдаю за тем, как в постсоветском пространстве развиваются различные литературные процессы. Я не был на Украине лет десять, было интересно оказаться здесь после «оранжевой революции». У меня взяли девять интервью, и в каждом я говорил: не было у вас никакой революции! Просто шило на мыло поменяли — и все. Вот если бы Майдан не только Януковичу, но и Ющенко с Тимошенкой сказал: «Геть!» — и выбрал в президенты кого-то из народа, то это была бы революция. А так это была постмодернистская инсценировка — такая «симулюция».
ЮР: Ну а новая украинская литература — она есть, или это тоже симулякр?
ИК: Конечно, есть. Всегда и везде люди рождаются, страдают, думают и пишут.
(Купе поезда «Львов — Москва»)
Книга как оружие
Александр Панов встретился с главным редактором издательства «Ультра. Культура» Ильей Кормильцевым.
На прошлой неделе в Москве, в Центральном доме художника, прошла VII Международная ярмарка интеллектуальной литературы «non/ fction» — смотр книгоиздателей, которые обходятся без Донцовой, Устиновой и даже Б. Акунина. Александр Панов встретился с хозяином самого радикального и скандального стенда ярмарки — главным редактором издательства «Ультра. Культура» Ильей Кормильцевым. Его издательство специализируется на текстах, противостоящих так называемому «мейнстриму». Девизы издательства говорят сами за себя: «Все, что ты знаешь, — ложь», «Книга как оружие», «Культура времен Апокалипсиса». Здесь печатаются культурные изгои: нацбол Лимонов, «красно-коричневый» Проханов и исламский гуру Гейдар Джемаль. Тут выходят переводы западных исследований о медицинской пользе марихуаны и скрываемой американским Госдепом подноготной событий 11 сентября. «Ультра. Культура» издает манифесты анархистов и скинхедов, антологию поэзии битников (американских революционеров от литературы 1950-х) и инструкцию по самообороне в случае столкновения с милицией. Прокуратура и Госнаркоконтроль постоянно требуют возбуждения уголовных дел против главного редактора и его команды. Но при этом «альтернативщик» и провокатор Кормильцев — интеллектуал, эрудит, талантливейший переводчик (в частности, читающая публика до сих пор благодарна ему за перевод романа легенды американской рок-музыки Ника Кейва «И узре ослица Ангела Божия») и блистательный поэт. Он вообще не нуждается в представлении. Помните: «Скованные одной цепью», «Я хочу быть с тобой», «Гуд бай, Америка»?! Кормильцев был автором текстов большинства песен группы «Наутилус Помпилиус» времен ее триумфа, и эти песни пела вся страна. С этого и начался разговор.