здать мир, хотя бы в виртуальности, таким, каким им хочется, а не таким, каким его кто-то навязывает или предписывает.
ВП: Есть и другая проблема — разорванность многочисленных реальностей, созданных людьми. Ведь вот мы говорим, погружаемся в какую-то тему, а вдруг звонит мобильный телефон и «выхватывает» нас в совершенно иную реальность. Это колоссальный стресс. А если все это происходит еще и с бешеной скоростью, присущей мегаполису…
ИК: Но человек ведь тоже меняется. Более того, когда скорости человека станет недостаточно для соприкосновения с созданной им реальностью, очевидно, придется менять и человека, и в этом направлении уже идут работы. На самом деле человек мутирует. Моя жена очень любит рассказывать одну историю. Существуют мнение ученых-музыковедов, что произведения Баха сейчас играются в два с половиной раза быстрее, чем они исполнялись при его жизни. Дело в том, что в то время не обозначали темпов в таких параметрах, как «бит в секунду», а писали устоявшиеся итальянские обозначения: «tempo», «allegro» и т. д. Но! Что было в представлении людей «быстро»? Самое быстрое известное человеку движение — это была скачущая лошадь. Поэтому самый быстрый темп соответствовал конскому галопу. И сыгранные в прежнем темпе мелодии Баха сейчас окажутся для нас не совсем доступными, теряются какие-то связи между гармоническими и мелодическими линиями. Потому что мы мыслим гораздо быстрее. И темп исполнения этих произведений невольно все время повышался. Так считают музыковеды на основании кое-где оставшихся указаний, воспоминаний, сколько по времени исполнялось то или иное произведение. А есть и дедуктивное соображение. Музыка всегда носит имитационный характер. Она не могла имитировать того, чего не было, например, мчащуюся машину. Меняются окружающие реалии — меняется их отображение в искусстве. И это процесс необратимый.
Можно и убить. Можно и сразиться. На определенном этапе, но мысль, что все можно изменить какой-то революцией, восстанием, — это глупость. Потому что поле боя в конечном счете — сам человек. Должен быть изменен сам человек.
ВП: Но уже сейчас возникает несоответствие серьезный диссонанс: развитие технологий обрушивает на человека такой поток разнородной информации, с которым мозг уже не в состоянии справиться…
ИК: Во-первых, есть резервы собственной пластичности организма, сейчас люди совершают, конечно, фантастические вещи, Когда это вступит в тяжелое противоречие с биологией, придется менять биологию.
ВП: А не лучше ли «притормозить» этот безумный технологический и информационный поток, или даже вернуться немного назад? Такие теории сейчас есть…
ИК: Возвратиться назад невозможно. Это не позволят те силы, которыми контролируется Космос. У Космоса есть история, она идет из точки «а» в точку «б», и, значит, путь этот предписан изначально. И линейное время как раз создано и существует для того, чтобы эта история могла осуществляться. Поэтому попытки повернуть назад (даже с самыми благими побуждениями) приводят к тому, что если ты притормозил во имя добра, то побуждает идущее вперед зло. Я не то чтобы не верю во всякие консервативные и архаизирующие учения. Я просто убежден, что они бессильны, что они не являются решением проблем. По большому счету. И в этом смысле метафизический протест, о котором мы говорили вначале, всегда связан с модернизмом, то есть именно с изменениями, с модернизацией реальности. В этом смысле проблема не в том, что мир идет туда или не туда, и надо его остановить. Нет, идея не в том, чтобы остановить движение, а чтобы не дать ему осуществиться не в тех целях.
ВП: Каким примером можно это иллюстрировать?
ИК: Скажем, проблема не в том, чтобы противостоять генной инженерии, а в том, чтобы противостоять тем, кто пытается использовать генную инженерию для своих губительных целей.
ВП: Не опасно ли в принципе это постоянное увеличение скорости?
ИК: Конечно, опасно. И в то же время спасительно. Полет на самолете опасен? Есть, конечно, законченные невротики, которые даже в Англию пытаются ездить на поезде, я лично таких знаю, но это исключения. А большинство людей летают самолетами. Несмотря на то, что в тот момент, когда они садятся в салон, они принимают на себя потенциальный повышенный риск.
ВП: Как и придя на рок-концерт, в принципе…
ИК: Да, то же самое.
ВП: То есть дело не в темпах?
ИК: Нет, наоборот, эти процессы все ближе подводят человека к той черте, когда он вынужден будет реформировать самого себя. А это очень важный аспект. Я думаю, в эволюции он непосредственно связан с осуществлением метафизических задач истории Космоса. В этом смысле я придерживаюсь космистских предположений о том, что в рамках человека, как он есть, глобальные противоречия и глобальные конфликты, проблема бытия не будут разрешены. То есть человек — только определенный этап в эволюции некоего процесса, который мы называем духом, сознанием, как угодно. А что такого, собственно, ценного в человеке? С возрастом все чаще задумываешься: а так ли совершенно твое тело? (Смеется.) Человек как форма существования не обладает никакой идеальностью. Идеальностью обладает человеческий дух. Потому что тело, если так посмотреть, весьма несовершенно, костяк очень слабый, устойчивость очень низкая, чувства, даже в сравнении в окружающей природой, очень слабо развиты.
ВП: То есть совсем не венец создания?
ИК: Абсолютно не венец. Современные биологические теории традиционные не признают человека высшей точкой эволюции в рамках именно биологии. В биологии пока высшая ступень развития — это травоядные жвачные животные. То есть корова гораздо совершеннее человека. У нее, например, гораздо лучше развита печень, корову поэтому очень трудно отравить, на самом деле. Она питается возобновляемым ресурсом и потребляет, на самом деле, мало, по сравнению со своей скоростью роста. Так что человек как животное — не венец творения, он венец творения именно потому, что он не совсем животное. Поэтому, кстати, я очень не согласен с писателем Иваном Ефремовым, который в «Лезвии бритвы», по-моему, развивает теорию о том, что красота биологически целесообразна, что красивый человек — это биологически целесообразный человек. Ближе к истине, на мой взгляд, авраамические религии, которые говорят, что человек создан по образу и подобию Божию. Только не надо это понимать так, что Бог — это некий дядя, очень красивый собой. (Смеется.) С которого все скопировано. Очевидно, в том, что считают человеческой красотой, есть некие моменты (их трудно описать при нынешнем уровне знаний и нашей способности понимать), которые действительно сопоставимы с чем-то высшим. Возможно, чисто в метафорическом плане. Например, большие глаза. Биологизаторы говорят, что большие глаза лучше видят. Хотя это не факт. А я могу выступить с других позиций, так сказать, с идеалистических. И сказать, что большие глаза — это символ сознания. Не случайно ангелов всегда рисуют с большими глазами, инопланетян, то есть в этих образах реализуется представление о более высоком знании.
Такой человек может обрабатывать большие потоки информации. Можно ведь и так рассуждать. И докажите мне, что одно верно, а другое неверно! Мне кажется, что человеческая красота имеет какие-то минимальные корни биологической целесообразности, но в целом она на шаг выше, по сравнению с биологической целесообразностью, она содержит в себе и нечто иное. Например, давно замечено, что извращенное состояние духа сопровождается и извращенным пониманием красоты. Это наводит на мысль, что, наверное, красота есть проекция некоего ментального образа высшего существа. Суть в том, что мы имеем интуитивное представление о том, как оно все должно быть, но это представление несоверешенно. Ограниченно и фрагментарно. Тем не менее оно позволяет нам какие-то предметы, какие-то образы и вещи предпочитать другим.
ВП: Ну что ж, от разговора о красоте постараемся перейти к искусству, точнее одно из видов искусств — литературе, поскольку вы поэт и переводчик. Кого в современной российской литературе вы считаете наиболее актуальными и интересными писателями?
ИК: Ну, если речь шла о середине девяностых, я, безусловно бы, сказал, что Пелевина. После него пока никто на этот трон (по степени влияния, обращенности и к интеллектуальной части общества, и к более широким массам), на мой взгляд, не поднялся. Много интересных писателей, но, так сказать, короля писателей не видно. После того, как Виктор Олегович занялся писанием метких, едких, колких, местами интересных, но все же политических фельетонов, место свободно…
ВП: В самом деле, Пелевин стал эдаким Салтыковым-Щедриным российской современности…
ИК: Да. Он стал таким, начиная с романа «Generation П», но он таким не был. Но проблема Пелевина, что он вообще рассказчик по преимуществу. Ему случайно дался один роман — «Чапаев и пустота». Его рассказы оказываются значительно сильнее.
ВП: А ваша инициатива по открытию новых имен в литературе, целый проект — «Потерянное поколение русской литературы» в какой стадии реализации находится?
ИК: Издается литературная серия. Хотя мне нравятся все писатели, включенные в эту серию, но есть безусловные лидеры, на мой взгляд. Мне кажется, что Александр Уваров — это очень интересный человек, и те его произведения, которые мы издали, — это очень хорошая литература, словесность. Он хорошо подхватывает такую старую традицию, которую я бы назвал гоголевско-сологубовско-мамлеевской.
ВП: В вашем издательстве вышла книга, из-за которой разразился целый скандал, называлась она «Аллах не любит Америку». Чем закончился этот скандал, и была ли это с вашей стороны сознательная провокация общественного мнения?
ИК: Ну нет. Мы вообще не занимаемся провокациями. Потому что, во-первых, никогда не угадаешь. У нас очень странная власть: вещи, за которые давно уже по теоретическим каким-то соображениям должны были бы отвинчивать голову, скажем, публикация мемуаров Аллы Дудаевой, не вызывают ни малейшего интереса со стороны властей, полное равнодушие. Или «Невесты Аллаха» — более свежее событие, биографии смертниц-взрывниц. А вот «Аллах не любит Америку» показалась книгой экстремистской. Мы уже поняли, что самый хороший способ создать скандал вокруг книги — это не ее содержание, содержание может быть любым. Ну разве что там будет что-то с цифрами, фотографиями, номерами счетов и т. д., когда документ начинает носить уже юридический характер. Самый верный способ вызвать недовольство властей — это дать соответствующее название и сделать соответствующую обложку. А в книге просто приводятся комментированные документы, отрывки из манифестов, статей, биографий. Антология экстремистских движений. Причем не только исламских, что самое смешное. Там представлены (хотя, конечно, и в меньшей степени) и еврейские фундаменталисты, и христианские фундаменталисты.