жить футуристический облик России. У людей начинается определенный спад ожиданий, в том числе и в потребительской области, в отличие от эйфории, которая была еще пару лет назад. Они начинают жаловаться: «Нам скучно, на самом деле у нас еще многого нет…» О каком развитии можно говорить, когда телевизионный эфир полностью монополизирован, а радийный поделен между несколькими холдингами? Схожая ситуация и в издательском бизнесе. Что с музыкой творится — вообще грустная история. Подбор продуктов, как на оптовом рынке. А ведь культурное потребление — это великая вещь. Можно убедить обычного человека купить пять пар ботинок, потому что они модные и подходят для разных случаев, но купить 50 способен только одержимый. У потребления материальных благ всегда есть некий упор. Культурные же запросы теоретически неограниченны.
ИП: Получается, что диверсификация интересов, которой вы по-своему способствуете, выгодна тем же товаропроизводителям? Подозреваю, у вашего инвестора есть неплохой бизнес, достаточно прибыльный, чтобы вложить деньги в «Ультра. Культуру». Но вряд ли он стал бы учредителем издательства, если бы не разделял ваших взглядов…
ИК: Ну, я не вправе рассуждать о мотивах нашего инвестора. Могу сказать, что он занимается полиграфическим бизнесом. Ему скучно и неинтересно в той деловой и чиновничьей среде, где он вращается, он хочет быть причастным к рождению чего-то нового. Подобные духовные запросы, я думаю, есть еще у многих бизнесменов. Люди, устроившие свою жизнь, начинают понимать, что атмосфера вокруг становится какой-то пустой. Дело не в политическом режиме и не в правах человека. Нынешний режим явно менее тираничен, чем многие из существовавших в этой стране. Дело в том, что скучно, серо. Даже за кремлевской стеной, похоже, почуяли, что этот тотальный вакуум, скука, отсутствие каких-либо идейных порывов угрожает им самим. Говорят, будто недавно Вячеслав Сурков вызвал к себе крупнейших музыкальных промоутеров и озадачил их вопросом: нельзя ли сделать так, чтобы молодежь развлекалась в наших интересах?
ИП: Так молодежь уже развлекается, одна «Фабрика звезд» чего стоит…
ИК: Наоборот, наверху начинают понимать, что такой подход не работает, в первую очередь не создает электоральный ресурс. Потому что те, кто все эти «Фабрики» смотрит, и так проголосуют, как надо. Проблема в тех, кто не смотрит телевизора и не слушает никакого радио, — их становится все больше.
ИП: Вероятно, они-то и читают ваши книги? Вы пытались изучить свою аудиторию?
ИК: Нет, это довольно сложно и дорого. Нормальное исследование стоит бюджета пары книг. Вообще, это классический маркетинговый подход — вообразить сначала целевую группу, а потом подумать, что бы ей предложить. Такой подход развился из-за страха, воплощенного в крупном корпоративном капитале, — вдруг денежки не вернутся? Я считаю, что начинать нужно с продукта. Качественно новый продукт сам по себе формирует целевую группу. Мы предлагаем некую информацию, которая, как мы считаем, должна быть на медийном рынке. Ее покупают, и покупают неплохо. Значит, она кому-то нужна.
Девальвация скандала
ИК: Нет, я не затеял этой истории! Просто я считаю, что под влиянием скандала, как формы PR, и скандала, как формы художественной деятельности, девальвировался и традиционный скандал. Вот, например, я понял, что наши силовые ведомства уже тоже усвоили эту политику (а не только художники), что они действуют, руководствуясь постмодернистскими принципами: они конструируют скандалы с целью продемонстрировать свою работу. Форма этого акта и является его содержанием, «media is the message», т. е. за ним ничего не стоит…
Интересно, что пропаганда секса и насилия всегда идет в одном предложении. То есть авторы этой нормы подразумевают, что добровольный секс — дело невозможное. Им, очевидно, никто не дает добровольно, вот у них и подсознательная проекция: обязательно секс, насилие, иногда присоединяются наркотики, формируя триаду, но обычно наркотики выделяют в отдельное производство. Итак, пропаганда секса и насилия, удивительно, да? Политика — это продолжение искусства другими средствами. В результате получилось, что никакого скандала вроде бы как и не было. То есть такое ощущение (если следовать каким-то шизофреническим, параноидальным версиям теории заговора), что они нас сперва вот так всех дезавуируют, крича «волки, волки!», хотя волков никаких нету, создавая фиктивные скандалы, чтобы народ ходил вокруг и говорил: «Ну это понятно, это у них PR такой, это они себя так раскручивают». А потом возьмут и как всех в один день прихлопнут, и все закричат «волки!», а никто не поверит.
Но я не думаю, что на самом деле так устроено. Все устроено гораздо проще. Все люди в этом мире, включая работников таких примитивно-интеллектуальных профессий, как правоохранительные органы, усвоили главную истину современного существования: главное не что происходит, а что говорят. И они вот эту мысль, несмотря на то, что они вроде бы философов французской школы не читают, не ходят на перформансы, на вернисажи, где-то успели ухватить… Схема проста: «раз и». Таким образом, очевидно, что художникам в нынешней сложившейся ситуации надо действовать серьезно, чтобы от их деятельности были реальные последствия: крушить так крушить, взрывать так взрывать. Потому что после того, как методы виртуального PR полностью профанированы и приватизированы властью, можно сказать, что для художников это уже второй сорт, что это становится дешевым эпигонством. То есть надо поменяться местами. Например, собраться как-нибудь большой группой художников, прийти в отделение милиции и свинтить их всех по-настоящему. Вот это будет смешно!
Культурный андеграунд или андеграундная культура. История одного издания
Илья Кормильцев — поэт и переводчик, мастер кратких и очень выразительных поэтических образов, участник различных музыкальных проектов. Больше известен широкой публике как автор текстов известной свердловской рок-группы «Наутилус Помпилиус» и один из активных создателей советской рок-культуры.
Несмотря на то, что «рок-н-ролл мертв», протест против определенных устоев общества по-прежнему живет, но выражается этот протест уже в других сферах, например, в деятельности скандального «контркультурного» издательства, отличающегося своей экстравагантностью в выборе тем и авторов. «Ультра. Культура» — что-то вроде скальпеля в руках хирурга, предлагающего вскрыть язвы на теле общества, которое в России потеряло четкие общественные ориентиры и в политике, и в экономике, да и вообще во всей жизни. Но ведь даже у первоклассного хирурга может дрогнуть рука, иногда от усталости, а иногда и от отчаяния…
Илья Кормильцев рассказывает о деятельности скандального московского издательства «Ультра. Культура».
ЛМ: Ты работаешь как переводчик, редактор, общественный деятель. Сколько на твоем счету переводов?
ИК: Переводов большой формы (романов) — 27, в основном с английского языка, также с французского, итальянского.
ЛМ: Кроме того, ты пишешь стихи, прозу и постоянно участвуешь в каких-то дискуссиях…
ИК: И еще помогаю своей жене в ее музыкальных проектах. Я и сам бы с удовольствием работал в каких-то музыкальных проектах, но в этой сфере сейчас ситуация очень плохая, гораздо хуже, чем в литературе. Там силы сопротивления исчерпаны гораздо в большей степени.
Сейчас активно участвую в становлении мусульманской художественной литературы на территории России.
От контркультуры к ультра-культуре
ЛМ: Как ты оказался в издательском бизнесе?
ИК: Нас было три человека, и мы в 1999 году затеяли проект «Классика контркультуры» с издательством «АСТ», с которым совместно выпускали «оранжевую серию».
Она до сих пор популярна, хотя в настоящее время мы не имеем к ней никакого отношения. В этой серии вышли все основные романы Ирвина Уэлша, Дугласа Коупленда, начиная с «Поколения икс» и последующие, Чака Паланика «Бойцовский клуб» и другие его романы. Было издано очень большое количество известной альтернативной контркультурной литературы, например, Хантера Томпсона «Царство страха», «Страх и отвращение в Лас-Вегасе», «Ромовый дневник» — словом, вся классика англо-американской литературы андеграундного направления.
ЛМ: По какому принципу вы отбирали произведения?
ИК: По вкусовому принципу, чтобы произвести определенное впечатление, которое как раз термином «андеграунд» и характеризуется. В англо-саксонской культуре «андеграунд-фикшен» — это традиция, которая начинается задолго до 20 века, и, как правило, начинается с Достоевского. Потому что у них такие писатели, как Достоевский, Кафка, лежат в той же самой плоскости.
ЛМ: В плоскости андеграунда?
ИК: Да. Это не только послевоенная англо-американская литература, которая обычно связана с понятием битничества и контркультурной революцией 1960-х. Это тенденция, корни которой уходят к ранним романтикам и к началу 19 века, тенденция, которая была порождена как духовная оппозиция, вызванная к жизни Великой французской революцией.
ЛМ: Вы издаете книги, в которых показываете весьма неприглядные сферы жизни?..
ИК: Нет, книги очень разные. Некоторые из них совсем даже не шокируют по нынешним временам… Тут все зависит от исходной философской позиции. Для меня вся человеческая жизнь неприглядна. Чем эти стороны жизни более неприглядны, чем всякие другие? Например, бизнес гораздо более непригляден, чем даже сексуальная жизнь человека, с моей точки зрения. Все зависит от точки зрения!
В андеграунде очень много есть и лирико-сентиментального начала. Можно ли назвать шокирующим в наше время того же Керуака? Они просто говорят об определенном отношении к миру. И не потому, что там коммунизм или фашизм, капитализм или социализм. Ставится под сомнение вообще человеческая цивилизация как таковая, ее метафизические ценности, ее обоснованность. Критике подвергается само понятие человека по Протагору как мерила всех вещей.