Чего, в свете всего вышесказанного, можно ожидать на ближайших президентских выборах в России?
ИК: В настоящий момент об этом еще очень трудно говорить. Я думаю, что ближайшие два года будут гораздо более конфликтными, чем любой политический сезон начиная с 1999–2000 годов. Оппозиции как таковой нет, но есть сильный раскол в элитах, который в преддверии передела власти должен оформиться в некое противостояние.
Корр: Давайте поговорим о книгах. Что интересного сейчас происходит в издательстве «Ультра. Культура»?
ИК: Книжек мало выходит — зима выдалась тяжелой. Было холодно, а это серьезно сказывается в работе типографии: бумага промерзает, и для того, чтобы ее отогреть, нужно около месяца. Все планы по печати оказались сорваны.
Тем не менее вышло несколько интересных новинок, в частности, сборник замечательного молодого чеченского писателя Германа Садулаева — очень хорошая книга художественной прозы, которую мы выдвинули на премию «Национальный бестселлер». Кроме того, в течение апреля должны появиться те книги, которые были задержаны за зиму: это и новый роман А. А. Проханова, и несколько весьма существенных книг из разряда non-fction — «Антикопирайт», «Черная книга корпораций», «Поваренная книга медиа-активиста», новая книга Дмитрия Гайдука и несколько книг из серии «Klassenkampf». Также выйдет несколько переводных художественных книг: романы Леонарда Коэна, которые, правда, уже выходили в бумажной обложке в издательстве «РИПОЛ классик», но прошли незаметно, и роман «Глобалия» французского писателя Жана-Кристофа Рюфэна — очень интересная антиутопия.
Корр: Когда мы с Вам беседовали в прошлый раз, зашел разговор о том, что Вам хотелось бы больше издавать научно-популярных книг. Насколько это удается?
ИК: Частично удается, но дело в том, что мы готовим не только книги «Ультра. Культуры», но и книги «У-Фактории», в частности, серию «Масскульт». Это типичная научно-популярная литература, и я бы даже не сказал, что особенно «ультракультурная». Новая книга Гайдука, энциклопедия «Психоактивные вещества в мировой литературе», тоже научно-популярное издание. Это прокомментированная антология произведений мировой литературы, начиная от мифологии и заканчивая первой половиной 20 века, которая рассматривает процесс изменения социального и литературного, философского статуса психоактивных веществ в истории человечества.
Корр: А нет опасности, что ее, как одну из предыдущих книг Дмитрия Гайдука, попытаются запретить по цензурным соображениям?
ИК: В нашей стране, конечно, можно себе представить все, что угодно. Но это литературоведческая книжка, и я не знаю, могут ли всерьез возникнуть проблемы с текстами, уже опубликованными тысячу раз: Конан-Дойлем, Дюма, «Бхагават-Гитой»… Конечно, при большом желании ее можно закошмарить как пропаганду наркотиков, но в ней рассматриваются только произведения классической литературы, самые «современные» из которых относятся к эпохе Второй мировой. Поэтому если с ней будут проблемы, значит, мы живем в сумасшедшем мире.
Корр: Замышляются ли в издательстве «Ультра. Культура» какие-нибудь проекты, связанные с предстоящими выборами президента России?
ИК: Да, замышляются. Планируется несколько книг, пока трудно сказать сколько, в новой серии под названием «Проект „Россия“». В них будет рассматриваться актуальная политико-социальная ситуация. Первой в этой серии выйдет книга Станислава Белковского и Владимира Голышева «Бизнес Владимира Путина», а за ней, возможно, последует и ряд других.
Корр: Чем Вы сейчас занимаетесь?
ИК: Я только что закончил редактировать последний роман Александра Андреевича Проханова «Теплоход „Иосиф Бродский“», который в апреле должен быть опубликован. Эту книгу мы тоже выдвинули на «Национальный бестселлер», и хочется выпустить ее как можно быстрее, до начала летнего сезона.
Корр: Я заметила, что Вы достаточно активно участвуете в «Живом журнале». Как Вы оцениваете этот сравнительно новый вид общественной коммуникации?
ИК: Как потенциально интересный, хотя пока в нем слишком много «кухонного». Это, конечно, неизбежность любого открытого форума, но хотелось бы, чтобы было меньше этого «кухонного» и больше понимания, как можно эффективно пользоваться этим инструментом. «Живой журнал» — это индивидуальное средство массовой информации, которое до сих пор не оценено по-настоящему.
Зачатки такого понимания можно заметить уже сейчас: активные, имеющие свою позицию пользователи уже давно не воспринимают его как личный дневник. Но все в немалой степени зависит от социальной структуры каждого конкретного «комьюнити».
Кто именно скурвился
«Я не нонконформист», — утверждает Илья Кормильцев. После чего добавляет: «Моя задача — разрушить этот мир».
Написать «Скованные одной цепью» и «Шар цвета хаки», издавать книги, моментально обретающие скандально-политическую славу (от сборника околоисламской публицистики «Аллах не любит Америку») до творчества российских скинхедов, просто активно не любить всякую государственную власть и при каждом удобном случае свою нелюбовь выражать публично — кажется, это и есть путь современного нонконформиста в современной же России. Однако Илья Кормильцев, поэт, глава издательства «Ультра. Культура» и просто один из самых ярких политических вольнодумцев нынешней России, не любит, когда его называют этим заморским словом:
ИК: Мне кажется, что термин «нонконформист» используется сегодня в немного искаженном понимании: им обозначают любого человека, не согласного со сложившимся статус-кво. В этом случае нонконформист выпадает из политического поля и из области интеллектуальной деятельности вообще куда-то в область социальной психологии. Закоренелый уголовник-социопат, который ловит девочек, а лучше мальчиков, чтобы их скушать, при таком понимании термина есть нонконформист, хотя никакой мыслительной деятельности он не ведет. «Нонконформизм» — одно из удобных политических ругательств, созданных 20 веком и уже ничего не означающих, кроме буквосочетания «нехороший человек». Как слово «фашист», например, или «педераст», ими ведь давно уже называют по большей части отнюдь не национал-социалистов и не представителей секс-меньшинств…
Илья как нонконформист, не уважающий это слово, ведет войну на всех фронтах. Воюет он одновременно с депутатом-патриотом Адександром Чуевым и с правозащитниками всуе (по мнению Кормильцева) «использующими прилагательные „фашистский“ и „нацистский“ для демонизации политических противников». С либерализмом по Чубайсу и коммунизмом по Ленину. С единороссами и с «новыми правыми» Каспароваи Касьянова. За что Кормильцев, понятно, периодически огребает от всех. О чем иногда даже жалеет:
ИК: Ругнешь человека нонконформистом, и всем ясно, что консенсуса с ним не достигнешь: маргинал, что взять. В этом смысле я ни конформистом, ни нонконформистом не являюсь: я совершенно отчетливо осознаю свои политические задачи и вижу своих союзников.
ЮВ: И каковы задачи?
ИК: Разрушить этот мир. (Илья подмигивает и, не сдержавшись, неприлично хохочет.)
Для исполнения своей задачи Кормильцев не ищет легких путей, в том числе и терминологических:
ИК: Конформист, если угодно, — последователь учения Лейбница: он считает, что мы находимся в лучшем из возможных миров. Отнюдь не в том смысле, что в нем проблем нет, — просто, дескать, другого не завезли и не завезут, и надо жить в том, что есть. Чирикать против можно, но строго в рамках законов, навязанных этим миром. Вся правая оппозиция, даже самая яркая — вплоть до Каспарова — из таких лейбницианцев и состоит. Они сражаются с Путиным и некими политическими силами, стоящими за ним, вместо того, чтобы поставить под вопрос саму разумность устройства окружающего их мира. Убрать одного политического властного субъекта, поставить на его место другого — это вполне конформный путь. Если определить нонконформизм как антилейбницианство, то да, в таком случае я нонконформист.
Я тут под давлением кваканья с разных сторон (но с одного болота), обвиняющих меня то в «нацизме», то в «жыдо-либерализме», задумался — а может я сам чего-то не замечаю? Может, мои воззрения претерпели существенные изменения с 1990-х? … И я понял, что не изменилось ничего — просто болоту рассуждения типа «вот в молодости я тоже слушал „Наутилус“, а теперь эта сволочь скурвилась» гораздо удобнее, чтобы не задумываться над тем, кто именно скурвился[7].
Это было проявление прежде всего поэтического импульса, — говорит Илья сегодня о своих 20-ней давности текстах для группы «Наутилус Помпилиус». — Плюс проявление реакции на то, что делала система со мной и теми, кто думал так же, как я. То есть вполне себе конформизм в известной степени. Советский строй обуржуазился, охранительная функция застоя выталкивала за пределы системы любые символы — как в прямом, так и переносном смысле, — которые были ей чем-то не по душе, шли вразрез с официальной линией. В этом смысле, допустим, Куба куда гибче: из искусства система инкорпорировала все, вплоть до самого продвинутого сюрреализма…
Сейчас, считает Кормильцев, идет вторая попытка сделать то, что не смог сделать застой: обеспечить сохранность элиты за счет подавления всего остального:
ИК: Нынче это, конечно, сложнее сделать. Идеологии внятной у элиты нет: нельзя быть одной ногой в Куршевеле, а другой во Псковском монастыре, эфемерность возникает.
ЮВ: Илья, это правда, что вы ненавидите русских?
ИК: Надо сперва определиться, что мы имеем в виду под словом «русские». Если пятидесятипроцентный едросский