Прага — Москва.
Слава хоккея
Так возросла.
Шайба! Шайба!
Кого там прижали?
Не помешайте
Криком, пражане!
Шайбы, шайбы,
Шайбы летят.
Не пропусти их,
Товарищ Третьяк!
— Шайбу! Шайбу! —
Всеобщий вопль.
Дело решается,
Дайте бинокль.
Честно спортсмены
За первенство спорили.
Но мне пора
На свиданье
К истории.
Прага творила ее
Веками
Разумом, действием,
Сердцем, руками.
Кто это шажком, шажком по Праге
И еще не узнанный людьми?
В ком это душа полна отваги
Опрокинуть старый мир?
Коренаст,
как крючник из Симбирска,
Хлебец по-студенчески жуя,
Тихо на скамеечку садился,
Ненавидя сытость буржуа.
В ком это душа кипела,
Празднуя решительный прибой,
Как оркестр тысячетрубный пела:
— Это есть наш последний
И решительный бой?
Все напористее бастовалось,
Был подъем людской волны велик.
И не так уж много оставалось
Времени, чтоб встать на броневик.
Чтоб сказать,
не дрогнувши при этом,
Пулеметной лентой окрестясь:
— Вся власть Советам,
Фабрики — рабочим,
земля — для крестьян!
Прага, Прага, Праженька,
Готов тебя златить,
Не дала ты стражникам
Ленина схватить.
Знаю, что в Праге
Был Маяковский,
Тот, что снял
Желтую кофту.
Шел он широкой
Строкою по будням,
Невероятно высокий,
Трибунный.
Горный!
Поскольку родился
В Багдади,
Не помещался он
В тесной ограде.
Все норовил
На кипучую площадь,
Где революция
Флаги полощет.
Славлю поэта,
Чей голос огромен,
Яростен,
Как клокотание домен.
Славлю его готовность
сражаться,
С жизнью брататься,
В атаку бросаться,
Быть гражданином,
В бою не бояться.
Бей, бей в барабан,
Бой бери за основу.
Это приказ городам,
Это амнистия слову.
Бруклинский мост,
И мост Кузнецкий,
Карлов мост —
Сплошные мосты.
Маяковского сравнивать
Нынче не с кем,
Кто может столько держать
и нести?
Прага! Прага!
Прекрасный город!
Карлов мост,
гладь реки под мостом.
Сам я русский,
но ты мне дорог
Тем, что искренне дружишь
с Москвой.
Горками, овражками,
Всех лишая сна,
Подходила пражская,
Победная весна.
Почки набухали,
Как коготки, остры,
Флаги полыхали
От Праги до Москвы.
И на Зла́той улочке
С каждым днем сильней
Волновала юношей
Девушка-сирень!
Вальс весенний, русый
На площади звучал.
Чех студентке русской
Встречу назначал.
Около Вацлава
«Люблю!» — он ей шепнул.
Поверила на слово,
Чех не обманул.
Они теперь единые,
Дочь Зденкой нарекли,
Крылья лебединые
Летят в рассвет любви.
Помнят оба вместе
То время, ту весну,
Когда пришла Победа,
Озарив страну.
Нежно скрипки пели
В зелени аллей.
На виолончели
Гудело сто шмелей.
Подпевал Чайковский,
Нежно вторил Дворжак,
Шла музыка московская
Под ручку с чешской гордо.
Злата Прага,
Прага Злата,
Мало ли на свете зла-то!
Главное из них —
война!
Остановлена она.
Пани Злата,
Пани Прага,
Пани Смелость и Отвага,
Ты с фашистами сражалась,
Не пошла ты к ним внаем.
До восстанья додержалась,
Мы с тобой теперь вдвоем.
Дай мне руку, пани Прага,
Разреши тебя обнять
И под красный трепет флага.
Как любимую, поднять.
Злата Прага,
Карлов мост.
Высоко сиянье звезд.
Небо как глубокий чан,
Гордо плещет флаг Градчан,
Ты бессмертно,
Красное знамя,
У тебя исторический стаж.
Прага — с нами,
Революция — с нами,
Завтрашний день —
наш!
НАД РЕКОЙ ИСТЕРМОЙЗаписки поэта
Речка у нас родниковая, разговористая. Ни один мороз ее не приберет к рукам, ни одно время года не убавит красы — зимой в белых сугробах, весной в белых черемухах, осенью в золотых шишках хмеля.
Дивья́!
Где поет по-соловьиному, где, как выпь, дует в дудку. Прислушаешься к ее московскому говору — речь чистая, не картавит, не косноязычит; не любит она задумываться и медлить, а если где и выбьет омуток или затишь, в каждом из них себе кружевных воротничков навяжет, и, сколько бы вы ни стирали белье, не быть ему белей речной пены.
Сколько раз за день по имени назовут: Истерма да Истерма, а что это за Истерма, один бобыль Порхов знает, ему все известно, потому как сторожем работает и ночами обдумывает, почему и как.
Он-то, как говорят наши колхозники, и домакушился, что Истерма потому так зовется, что течет из терема, который стоял когда-то в глубоком лесу.
Зайдите сюда лунной майской ночью, когда так снежно от черемух, когда так дурманяще пахнут они, не оторветесь, поплывете по белому царству цветов вместе с месяцем, подщелкнете соловью, а когда месяц оторвется от сказочно белых вершин, вам покажется, что приняли вы новорожденного и умыли его черемуховым мылом.
Но не очень-то заглядывайтесь, не очень-то стойте на месте, рядом молодой хмель уже склоняет к вам свою голову, завьется и не пустит!
Люблю я лесную овражную Истерму!
Сколько мостов образовано здесь самой природой! Береговые ивы ложатся над водой с берега на берег, иди куда хочешь!
Уж несколько лет я постоянно бываю на Истерме, в ее деревушках, и веду там свои бесхитростные записки поэта.
Это не роман, не повесть, не рассказ — это сердечные отклики на увиденное. Я даже имен не придумывал людям и все, что написал здесь о них, могу читать им, да и читал не раз, и их добрые улыбки говорили мне: пиши дальше.
Когда случалось прочитать какой-либо маленький отрывочек, сельских людей не задачило, какой перед ними жанр литературы, они обычно заключали:
— Это правда.
Если вдохновение сильно вмешивалось в увиденное, они говорили, не осуждая:
— Прикрашено!
Все интересовало меня над рекой Истермой — природа, звери, рыба, птицы, язык, которым здесь говорят.
Я писал эти записки там, где настигало меня мое слово, мой восторг. Писал на коне, писал на копнителе комбайна, санях-розвальнях, в кругу веселящихся девчат, на рыбалке.
Смешные рыжие придорожные жаворонки! Один из них доверчиво летает над солдатами, строящими дорогу. Кто-то пытается поймать его пилоткой. Жаворонок вовремя увертывается и опять дразнит. И опять взлетает пилотка за осмелевшей птицей.
Тщетно!
Если чем и можно накрыть жаворонка, то только небом!
Дружные, густые всходы яровых. Каждое зеленое перышко венчает круглая прозрачная капля росы.
Всходы светятся!
Тому, кто пойдет мимо них не в пять часов утра, как я, а в одиннадцать, невдомек будет подумать, что растения умылись раньше нас, а дремали стоя.
Подковой охватила молодая березовая рощица поле. Легкое зеленое платьице просвечивает, и столько белых ножек видно, что не сочтешь.
Я стою около и жду трактор.
Кто пашет?
Узнаю Ивана Грекова — тракториста-гармониста.
Он поравнялся со мной, остановил трактор:
— Ты что?