Ворота завода. Ждут Гвардию.
Сторож. Кажется, кто-то едет… Рыжий или белый? Седой. Он или не он?
Председатель завкома(выходит). Венгершу не видели?
Седой. Мы Гвардию ждем.
Председатель завкома. Вот морока! Без Венгерши как без рук. Директор в трест смылся.
Седой. Может, с Гвардией приедет!
Молодой инженер(выходит). Мне уже на смену идти, а его еще нет.
Седой. Услышим, что привезет! Может, вместе с заводом и приедет?
Молодой инженер. Пускай тогда лучше не приезжает.
Председатель завкома. А может, там завод на ручках и на ножках?!
Седой. И станки — одни автоматы?
Молодой инженер. Вы, старики, как дети! „А может, а может?!“ Говорю вам, что Гвардия приедет без завода!
Председатель завкома. Нет — с заводом!
Молодой инженер. Без завода.
Сторож. Вон идет товарищ Венгер. Чернявая.
Венгер подходит к председателю завкома. Говорит медленно, глядя мимо него.
Венгер. Кто отдал это глупое распоряжение о похоронах прогульщика?
Председатель завкома. Я же говорю им, что этого не нужно! Разве они послушают? Кузница!
Венгер (проходит в ворота). Немедленно аннулируй и прекрати! У нас есть другие методы влияния.
Седой. О-го, с Венгершей не шути! Так согнет, что закряхтишь! Никакое горе не сломит ее голову. Красота.
Молодой инженер. Позовете меня. (Выходит.)
Сторож. Во-он он, кажется, идет. В белом плаще. Белявый.
Все всматриваются.
Седой. Чудная мода за границей.
Подходит дед-пастух. Водка разморила его.
Дед. Здесь дорога на завод?
Седой. Здесь. Обратитесь к сторожу.
Сторож. Вы из какой бригады?
Дед. Я — без бригады. Я — сам. Из „Парижской коммуны“.
Сторож. Разве вы француз?
Дед. Какой там француз! Овец пасу.
Сторож. В Париже?
Дед. Что ты на меня уставился? Всю жизнь пасу, о спаси мою душу! Дед мой в казаках был. Пьющий был, шельмин сын. Водку ведрами пил. А я отару пасу. У пана пас, у немцев пас, а теперь — в „Парижской“ хлеб ем. Якономия бывшая немецкая. Теперь — „Парижская коммуна“.
Сторож. Так вы из совхоза? А я думал — правда из Парижа! На завод?
Дед. Зачем мне твой завод? Я — казак. Отец у меня был казак, лед — казак. Казацкого семени. Стада пасли. А до завода мне нет никакого дела.
Сторож. Чего же вы пришли?
Дед. К рабочим пришел. Пускай совет дадут, о спаси мою душу!
Сторож. Правильно, дед! Теперь рабочий — любой вопрос разрешить может!
Дед. Пришел просить рабочих. Жить мне тяжело. Пастухам конец приходит. Степь под заводы пустили. А я казаком быть хочу. Всю жизнь стадо пасу и мечтаю о коне или байдаках. Пришел совета просить, о спаси мою душу! А если не пустят казачествовать, то пусть бросят в железную печь, или на кол посадят, или крюком за ребро зацепят. Как в песне поется.
Сторож. Как же вы хотите казачествовать?
Дед. А так, как в песне поется. По степи летать, по синему морю на байдаках гулять, турка-бусурмена громить, славы казацкой добывать…
Сторож. Острая программа. Почему же вы к Махно не пошли?
Дед. Не приняли, говорю. О спаси мою душу!
Сторож. Так мне думается, что ничего из этого не выйдет. Вы, дед, лет триста назад уснули. Сколько вам лет?
Дед. Да, почитай, девяносто лет. А отец мой до ста двадцати годов жил. Даже надоело ему. Тоже казак был и водку дул. Чабан был отменный.
Сторож. Слушайте же, дед, сюда. Турка громить нельзя. Там свой брат — пролетариат. А в степях полно тракторов. Они там вашего казацкого коня насмерть перепугают. Если же вам очень хочется казачествовать — нанимайтесь в конную милицию. Правду я говорю?
Дед. Тебе шутка, а мне хлопоты. В могилу лягу, не показачествовав. И внуков всех революция забрала.
Сторож. Вот что я вам посоветую. Идите в свою „Парижскую коммуну“ и пишите заявление. Все как есть напишите. А рабочие тогда подумают. Сами знаете — много дел, ежели государством руководить. Вот завод покупаем…
Дед. Я писать не умею! До самой смерти заявление писать буду…
Сторож. Пойдите в ликбез, научитесь писать и напишите заявление. Без этого — ничего не выйдет.
Дед (горько). Прощайте. Пойду. Казак саблей пишет, копьем подписывает. А бумага ему не нужна. О спаси мою душу!
Пошел, напевая: „Вулиця гуде, до козак іде“.
Седой. Немного выпил, старикан?
Председатель завкома. Апостол водки и овец.
Сторож. Идет!
Седой. Гвардия?
Сторож. Что-то больно качается… Белявый черт…
Заходит рабочий в матроске.
Председатель завкома. Вот он, виновник торжества! Жнеть пропиваешь?
„Матроска“ (пьяный). Выпил за амнистию… Венгерша амнистировала…
Председатель завкома. Благодари, что от стыда уходишь…
„Матроска“. Лучше бы вы меня в землю закопали, чем такое надругательство. Прохода на заводе не будет…
Седой. А ты исправься, мы тебя защитим…
„Матроска“ (обнимает Седого). До конца жизни не буду… Товарищ ударник, вот тебе святой серп и молот!
Сторож (вдруг). Это уже наверняка он! Зови народ!
Седой. Он! Гвардия!
Восклицания. Из ворот хлынули люди. Приближается Гвардия вместе с директором. Гвардия в одежде красного фронтовика.
Гвардия. Вот мы и приехали!
Голос. Завод купил? В двух словах скажи!
Гвардия. Помните, приезжал к нам инженер? Такая фигура, что только в театре вредителей играть! А на самом деле он — честный спец.
Председатель завкома. А завод купил?
Гвардия. Не купил.
Мололой инженер(к председателю завкома). Вот видите!
Гнарлия. Но привез…
Селой (инженеру). Его взяла!
Гвардия. Заграничный завод не покупаем. Мы его и сами сделали бы, если бы захотели. Но мы не захотим. Потому что нам нужен лучший завод. И этот лучший завод мы можем построить сами.
Аплодисменты. Восклицания.
Венгер. Коммунистическая партия будет вести нас к победам. Пам предстоят бои. Выдержка и дисциплина, товарищи.
Гвардия. И еще скажу я, товарищи, несколько слов. Был я за границей, видел капиталистов. Видел и нашего брата — рабочего. Народ, как кремень. Сознательный народ. Одно слово — гвоздь-народ. И я вам скажу, что с такими союзниками жизнь наша покатится, как яблоко. И все тут!.. (Пауза. Гвардия подыскивает слова.) Гвардия — что? Гвардия — единица. Гвардия — точка. А за Гвардией — класс! Рабочая гвардия всего мира. Куда ни кинь — всюду гвардия! Везде встают, как лес, солдаты. Наши бойцы против капитала всего мира. Вы думаете — он не будет защищаться? Вот так сам по себе в гроб и ляжет? Вы думаете, газом не будет отравлять? Пушек не выставит? Напротив него стоит рабочая гвардия. Стоит объединенный класс. Скажите, товарищи, может ли гвардия отступить? Или рабочий класс свернет когда-нибудь свои знамена, пробитые пулями, окровавленные? Не свернет? Так о чем же тут говорить?! И — все тут, канешно! (Пауза. Гвардия подыскивает слова.) Гвардия — что? Гвардия — пешка! Кажется, такая огромная заграница. Затеряться — раз плюнуть. А я не затерялся. Нашел земляков. Одного со мной, пролетарского класса. Показали мне все. Поговорили. Пива выпили. Не без того. И я вам скажу — гвоздь-народ! И победа за нами! Да разве на один завод у нас замашка? У нас замашка на весь мир. И мы завоюем весь мир. И все тут… Хор, песню!
Музыкальный аккорд.
1931, июнь.
Дума о Британкетрагедия в четрёх действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Лавро Мамай — председатель республики, тридцати пяти лет.
Устин — его отец.
Гапка — его мать.
Мамаиха — бабушка Лавра.
Егор Иванович (товарищ Егор) — уполномоченный Ревкома, пятидесяти лет.
Гнат Середенко.
Варка — его жена.
Клеопатра — атаманша.
Петро Несвятипасха.
Ганна Иванцева.
Роман — её сын, одиннадцати лет.
Матвей Степанович — учитель.
Гриць Коваль — рабочий.
Пасечник.
Пасечничиха — его жена.
Грицько
Рыжий, Дед, Замухрышка — музыканты
Череваш
Дед Гречка.
Одноглазый крестьянин.
Повстанец.
Атаман.
Прапорщик.
Адъютант.
Крестьяне, повстанцы, махновцы, петлюровцы, деникинцы.
Село Британка на Украине, осень 1919 года.
Сожженная хата на краю степного села, возле нее — кузница, обгоревшие деревья. Высокое небо. Устин с простреленной рукой. Гапка.
Устин. Я тебе, баба, говорю — носит тебя где-то нечистая сила, а нам треба тут сидеть! Это тебе, баба, штаб или что?!
Гапка. А ежели из пушки бьют… Хата на краю села, пули прямо во двор летят. С самого утра топчусь, обед варила, за нитками набегалась…
Устин. Ну так сядь же, баба, посиди, чтоб все у нас добре садилось: куры, гуси, утки, рои да сваты.
Гапка (садится, шьет). Ну как же, сядут они на голую землю: ни тебе хаты, ни тебе чего, из пушки бьют, люди — будто осы. А перебитую руку твою кто пожалеет? Глянь, вон как бьются…
Устин. Дак уже и обвыкнуть пора — на войну полсела ездило: то на царскую, то на керенскую, то гайдамаков, то греков в Херсоне били, немцев из Николаева гнали, молодежь с красными ушла… Ох и бьются же ловко!
Гапка. А наш и к войне непривыкший, уж я его уговаривала: ты, говорю, Лавро, обожди, нешто на тебе одном свет сошелся? Пускай уж, говорю, сынок, какая ни на есть сила на денику ударит, а тогда и пособишь, у них ведь одни офицеры, а ты кто? Чует мое сердце — каши с этим Середенком не сваришь…