Кваша-Кашенко. Осмелится ли кто, ваше…
Бибиков. Ваши литераторы считают, что нужно обращаться к сердцу и разуму помещиков на предмет добровольного отказа этих последних от права собственности на крепостных! Ха-ха-ха! А как же деньги? Кто за них заплатит? Кто будет работать в имениях?
Кваша-Кашенко. Профессор Костомаров, как мне передавали, ставит на первое место вопрос развития культурно-просветительных сил…
Бибиков. Глупости, он хочет революции!
Кваша-Кашенко. Как нам говорит история, ваше высокопревосходительство, революция выглядит совершенно не так!
Бибиков. А художник Шевченко?
Кваша-Кашенко. Я имел счастье докладывать вам, что стихи художника Шевченко не находят отклика в наших просвещенных кругах.
Бибиков. Глупости! И у просвещенных находят и у непросвещенных. Ловим кобзарей по ярмаркам с его стихами — горланят слепые дикари, а люди стоят вокруг стеной и слушают. Пока полиция пробьется к кобзарю, его уже и след простыл!
Кваша-Кашенко. Достойно величайшего сожаления, ваше…
Бибиков. Он нас, говорите, любит и уважает, э… э… Григорий Федорович?.. Почему бы не попытаться уговорить его? Я сам люблю поэзию. Его величество показывает августейший пример, опекая поэтов, например, Булгарина, барона Брамбеуса… Скажите ему: вернись, брат Шевченко, к истинной поэзии! К чистой, прекрасной музе!
Кваша-Кашенко. Святую правду говорите, ваше…
Бибиков. Скажите, я сам буду его первым читателем. Верноподанно похлопочу у его величества о достойной такого пера награде. Перстень с бриллиантами, табакерку…
Кваша-Кашенко. Ваше высокопревосходительство! Подарки нужно давать более достойным, чем этот Шевченко! Он бог знает что о себе подумает!
Бибиков. Вы, э… Григорий Федорович, думаете, что старик Бибиков меньше вас разбирается в поэзии?
Кваша-Кашенко. Прошу прощения, ваше…
Бибиков. Какие тайные кружки вам известны?
Кваша-Кашенко. Ваше превосходительство! То есть высокопревосходи…
Бибиков. Не крутите! В университете? В семинарии? Офицеры? Чиновники? Говорите!
Кваша-Кашенко. Кажется, в университете, ваше…
Бибиков. Мало! Место собраний, участники, цель! Почему молчите? Мне все известно!
Кваша-Кашенко. Ваше высоко… Оклеветан… Помилуйте…
Бибиков. Выбирайте — или домой, или в крепость!
Кваша-Кашенко. Не поставьте в вину… Я искренний патриот, я обожаю монарха… Я узнаю… Обязательно узнаю, ваше высоко… (Достает платочек.)
Бибиков. Испытывая высокое, священное чувство к лицам царствующего дома, можете входить в кружок, в союз, куда вам угодно! В моем лице вы найдете искреннего поклонника и мецената… Можете идти!
Кваша-Кашенко. Спасибо, Дмитрий Гаврилович! Никогда не забуду вашей отеческой заботы!
Бибиков (похлопывает Квашу по плечам). Идите спокойно, мой милый. Я ценю вашу дружескую заботу о художнике Шевченко.
Кваша-Кашенко. Он как ребенок, ваше высоко…
Бибиков. Знаю, знаю.
Кваша-Кашенко(пятится к двери). Спасибо, ваше высокопревосходительство! Честь имею… (Выходит.)
Бибиков (после паузы). И руку не подавал, а вымыть хочется! Николай Эварестович!
Дверцы старинного шкафа казенного образца полностью открываются. В шкафу нет задней стенки, стоит стол. Из-за стола поднимается правитель канцелярии Бибикова — Писарев, вытирая о голову гусиное перо, которым записывал разговор.
Писарев (собирая бумаги). Прикажете переписать набело, ваше высокопревосходительство?
Бибиков. И только собственной рукой! Терпеть не могу лишних читателей! Не первый намек, Николай Эварестович, на противоправительственный заговор?
Писарев. Возможно, нужно было еще нажать на него?
Бибиков. Не думаю, чтобы он знал больше. Побеспокоим немного погодя. Вам, как председателю "секретной комиссии для раскрытия тайных обществ", такой человек — находка.
Писарев. Он имеет на художника Шевченко такое же влияние, как прошлогодний снег!
Бибиков. Его величество изволил когда-то выразить августейшее неудовлетворение по поводу расследования заговора 14-го декабря. По его монаршему мнению, тогда по крайней мере половина виновников выскользнула из рук закона.
Писарев. Я уже завел дело на профессора Костомарова.
Бибиков. Можете завести и на Шевченко, но это нас не продвинет! Нужно научиться избегать ошибок. Не спешите с реляциями в Петербург! Ну, узнали вы об одном, о другом — сразу их и хватать? Глупости! Имейте выдержку. Они все равно уже в ваших руках. Не спуская глаз с выявленных, узнавайте неизвестных. Но разве вас нужно учить?
Писарев. Рад служить, ваше высокопревосходительство!
Бибиков. Кстати, мне жаловался господин гражданский губернатор Фундуклей, что вы какие-то там суммы не туда записали?
Писарев. Случилась ошибка, ваше высокопревосходительство!
Бибиков. За эту ошибку вы успели получить десять тысяч!
Писарев. Клевета, ваше высокопревосходительство!
Бибиков. А чиновник губернатора, которого вы били палкой?
Писарев. Тоненькая тросточка, ваше высокопревосходительство!
Бибиков. Я вас очень прошу. Нет на свете силы, которая могла бы вас исправить, но берите с умом.
Писарев. Клянусь христом-богом, Дмитрий Гаврилович!
Бибиков. Итак. Сколько бунтов подавлено в моем генерал-губернаторстве в прошлом году?
Писарев. Угрожающих четыре, более мелких — до десятка, ваше высокопревосходительство!
Бибиков. Вот видите! В этом году сколько?
Писарев. Известно о шести крупных волнениях…
Бибиков. Рапорты от войска?
Писарев. Согласно вашему приказу — войска покамест разъединяют и окружают очаги бунта! Затем начнут действовать пушки.
Бибиков. Картечь обладает огромной силой воздействия! Шайка разбойников, в которой пребывает этот Шевченко, обнаружена?
Писарев. Чины полиции, драгуны закрывают пути к восставшим в соседних селах!
Бибиков. Одобряю! Не иначе как сам Шевченко все дело начал? Бешеная голова…
Писарев. Так точно, ваше высокопревосходительство, — отчаяннейшая голова.
Бибиков. Можете идти. Подождите. Я цитировал ругань, произнесенную Тарасом Шевченко в мой адрес, — вы ее не записывайте. И вообще…
Писарев. Я ничего такого не слышал, ваше высокопревосходительство.
Бибиков. Вы шельма, Писарев! Курьеру, который повезет приказ командиру драгунского полка, передайте — нет, нет, не записывайте — подавление бунта провести со всей решительностью, беспощадно. Не обращать внимания на количество жертв среди бунтовщиков. Не буду в претензии, если кто-нибудь лишний будет и убит.
Писарев. Предупредив о пленном художнике Шевченко, о его неприкосновенности, ваше высокопревосходительство?
Бибиков. Неужели я неясно выразился?
Писарев. Будет сделано, ваше высокопревосходительство! (Выходит.)
Бибиков (перед трюмо). Итак. Я похож на безрукого черта?! Тьфу!
Занавес
Крыльцо барского дома с шестью белыми колоннами. Раннее утро.
На крыльце сидят Оксана и ее мать.
Оксана. Еще раз взошло солнце.
Мать. Что ты говоришь, Оксана?
Оксана. Еще раз взошло солнце, мама.
Мать. Как быстро прошла ночь. Спала я, что ли?
Оксана. Спали, мама. Склонили голову мне на плечо и спали.
Мать. А ты, доченька, нет?
Оксана. Видно, я уже вовеки не усну, мама. Видится мне Ярема, вот стоит прямо перед глазами. А как усну хоть малость — разлучимся с ним навсегда…
Мать. Ох, и я так убивалась за своим!
Оксана. Вы с отцом век прожили, мама, а я и в глаза его не нагляделась!
Мать. Снилось вот, хлопочу я еще в отцовском доме. Уютно, мило. Сверчок приснился — будто на скрипочке запиликал.
Оксана. И Сверчок из огня не выскочил! Остались, как сидим. Оно, может, и лучше. Все равно умирать…
Мать. А разве только мы? Ветер хорошенько помог пану. Полное село нищих. Казаки, крепостные — всех сравнял.
Оксана. Сравняет нас еще и царская ласка!
Мать. Жаль, пана не поймали. Теперь приведет войска.
Оксана. Есть ли на свете ненависть, большая моей? Словно кипятком кто душу обварил! Ярема в земле лежит, а его убийца жив и на свободе! Держать в руках и выпустить?!
Дед Иван (голос его доносится из-за колонны). Легко вам говорить!
Мать. Разве там, кроме вас, дедушка, и людей не было?
Дед Иван (выходит, на гашнике у него висит старая сабля без ножен, она прицеплена за самодельный крючок). Ну да, не было! Были люди! Выхватил у меня из рук пистоль да — бах в мою шапку. Посек шапку, будто в ней кто раскаленные угли носил! А потом еще и ударить хотел этим пистолем!
Мать. Вы хоть не оправдывайтесь, дедушка!
Дед Иван. Как — не оправдываться?! Что же я, по твоему, напрасно саблю нацепил?!
Оксана. Не шумите, дедушка Иван. Тарас Григорьевич еще, видно, отдыхают.
Дед Иван. Отдыхают! Неугомонный человек, этот Тарас! За всю ночь так ни разу и не прилег. Уже и меня сон сморил, а он и глаз не сомкнул. Сидит за столом, гусиное перо так и ходит по бумаге! Одно испишет, другое берет. Свечка нагорит — пальцами фитиль снимает. Поднесет пальцы к огню, задумается. Огонь печет, а он, того, не слышит…
Мать. Думы записывает на бумагу.
Оксана. Стихи, мама.