Охрим. Наша крепостная играет.
Солдат. Это, между прочим, тебя, молодец, сдают в солдаты?
Охрим. Разве меня одного! Сначала думали в солдаты, а теперь уже и Сибири не хватит! Как потурили мы пана да подняли тревогу!
Солдат. Бунтуете до смерти али как?
Охрим. Либо пан либо пропал, господа служба!
Шевченко. Стоп, Охрим! Вот так и сиди. Смотри на Ефрема Ивановича. Хорошо. (Рисует.) Воюем, Ефрем Иванович, пока силы хватит. Пока глаза будут глядеть и руки не ослабнут. Вам, солдатам, стрелять, а нам стоять. От пули не упадем — еще и штыком колете! Так и скажи.
Солдат (курит). Значится, до смерти. Это нам подходяще!
Охрим. Пугать пришли, господа служба.
Солдат. Имей терпение, скажу.
Охрим. Этого добра хватит.
Солдат. Гляжу на тебя, Тарас Григорьевич, чем ты есть государственный преступник?
Охрим. Потому что за народ!
Солдат (люто, возбуждаясь). За народ? А я не желаю за народ! Желаю за себя самого! За жизнь мою загубленную! Десять лет душа горит, думал забуду. Нет, не забывается! В ранах весь. Не могу забыть. Как барин мою невесту украл. Как я к барину в горницу взошел, как топтала меня барская злость. Помню до страшного суда!
Шевченко. Понимаю тебя, Ефрем Иванович!
Солдат. Нет, не разумеешь ты! По зеленой улице тебя не водили! Тысячи шпицрутенов не прошел. Пять раз водой отливали… Выжил я, Тарас Григорьевич! Для чего выжил? Снова по зеленой улице идти?
Охрим. А может, нас поведете по зеленой улице!
Солдат. Молчи, думаешь, солдат — не человек? Не крестьянин? Вот вы бунтуете, а наша рота как в лихорадке колотится. У каждого отец, мать-то есть? Под этой казенной тряпкой собственное-то сердце имеется?!
Охрим. Ваша правда, господа служба.
Солдат. Слышал я, что у вас из-за девки барин мужа ейного убил, крепостным лбы бреет, взяла меня старая кручина. Везде помещичье зверство! И должок солдат усмирять!
Шевченко (рисует). Это уже, Ефрем Иванович, как вам совесть подскажет. Видите, хорошо у нас компонуется: Охрим бунтует, Ефрем подавляет.
Охрим. И верно! Я — Охрим, да и солдат же — Охрим!
Солдат. Кто это в хоромах играет, Ефрем?
Охрим. Молодая вдова, господа служба.
Шевченко. Как она играет!
Солдат (в отчаянии). Что же вы меня в плен не берете, бунтовщики? Думаете, легко в плен идти? Шпицрутены за спиной! Целую ночь по кустам хоронился, только на зорьке пошел к вашим аванпостам. Получайте! (Втыкает винтовку штыком в землю.)
Шевченко. Спасибо! Охрим, бери Ефрема в плен.
Охрим. А зачем?
Солдат. Только свяжите меня покрепче!
Шевченко. Зачем мы тебя, Ефрем Иванович, будем связывать? Нам стыдно тебя вязать. Что же это будет, если свой своего будет вязать? Пускаем на волю!
Солдат. Зачем мне воля?!
Охрим. Нам воля дорога, то и вам не игрушка!
Солдат. Мне воля — опять солдатские щи хлебать!
Охрим. Не хотите брать грех на душу, господа служба?
Шевченко (поднимается). Уже и Оксана кончила музыку. Время идти, Охрим. Нужно подводы готовить, вывозить в лес детей, женщин, стариков.
Солдат. А мне?!
Шевченко. Вы человек казенный, Ефрем Иванович. Возвращайтесь в роту, дядька вам зубы потолчет, пан ротный пропишет шпицрутены, забудете душу, совесть, схватите винтовку и Охрима штыком насквозь — раз и готово!
Солдат (истерично). Слушай! Пришел с открытой душой. Чем могу помочь?!
Охрим. Кулаком, господа служба!
Солдат. Легко говорить! Кто мне поверит в бою?!
Шевченко. Мы поверим, Ефрем Иванович!
Солдат (бьет кивером о землю). Спасибо, Тарас Григорьевич! В таком случае — командуй!
Шевченко (протягивает руку). Здравствуй же, Ефрем Иванович, солдат парода! (Целуется с солдатом.)
Охрим. Здоров будь, Охрим!
Солдат. И ты, друг Ефрем! (Целуются.)
Шевченко (берет винтовку, дает солдату). Наденьте кивер, Ефрем Иванович. Пойдите с Охримом на инспекцию, осмотрите оружие, разбейте людей на батальоны. Разве же я знаю, что там нужно делать?
Солдат (отдает честь). Слушаю, Тарас Григорьевич!
Солдат лихо поворачивается и выходит, Охрим за ним, стараясь шагать по-военному.
Шевченко (достает из кармана книжечку, перелистывает). Ни в какое стихотворение не впишешь. Нужно поэму. Да еще и не простую. Два Охрима добывают одну правду. А когда добудут — считай славянский вопрос решенным. Да, господин Костомаров! "Научно-литературное общество" — дело полезное, но наш путь более верный. Болгары, чехи, поляки — несомненные сообщники, но первое слово принадлежит русским. Братья-славяне присоединятся к нам со временем. В среде славной русской интеллигенции, которая освободила из крепостничества и бедного художника Шевченко, рождаются люди сильные духом, с государственным умом! Молодая воля поднимается над Россией, — кому посчастливится увидеть своими глазами ее лучи? (Перелистывает книжечку)
…Страшно быть в оковах, страшно
Умирать в неволе,
Но страшней, куда страшнее
Спать на вольной воле —
Умереть и не оставить
Ни следа на свете,
Чтобы люди — жил ли, не жил —
Не смогли ответить!..
Доля, где ты? Доля, где ты?
По тебе тоскую!
Если доброй жалко, боже,
Дай хоть злую! злую!
(Задумался, потом посмотрел в сторону дома.) Оксана! Что ты делаешь! Вытри глаза, слышишь! Вишь, какой твой Гайдн слезоточивый!
Оксана (выходит с поникшей головой). Это вовсе не Гайдн. Что прикажете, Тарас Григорьевич?
Шевченко. Ты не крепостная, чтобы тебе приказывали.
Оксана. Одна честь.
Шевченко. Какая, сестрица?
Оксана. Все равно Ярема из ямы не встанет. Зачем с того света назад меня возвратили?! Положите Оксану к мужу в яму!
Шевченко. Как ты хорошо играла.
Оксана. Позвольте мне умереть…
Шевченко. Не позволю! Революции возрадуешься, Оксана, заплетешь ленты в гривы резвых коней — летите, долгогривые, по барским степям! Везите волю в самые дальние уголки! А кто сестра воли? Оксана. Кто за счастье народа жизнью рискует? Оксана! Кто разжигает факелы восстания?
Оксана. Спасибо. Не женское дело.
Шевченко. Нет, голубушка, женское дело у нас будет не горшки да ухваты, пеленки да барщина! Женщины получат равные права с мужчинами.
Оксана. Тучи разошлись вокруг. Не будет спасения ни человеку, ни скотине. Смерть принимать всем, Тарас Григорьевич.
Шевченко. Хватит тебе смерть накликать.
Оксана. Тараса Шевченко не уберегли. Крепостные бунтуют да за собою и поэта на виселицу тянут! Что нам люди скажут?!
Шевченко. Разве поэты только для свадьбы?
Оксана. Но и не для бунта крепостных!
Шевченко (улыбается), Я не бунтовщик, Оксана. Я скорее усмиритель. Рифмы усмиряю. Вишь, кто я! Нет существа более непокорного, чем рифма! Начнешь ее укрощать, подгонять к месту, а она не хочет, вырывается, хвостом бьет, а потом прыгнет вверх и исчезнет где-то, как привидение…
Оксана (невольно улыбается). Такое скажете!
Шевченко. Или вот краски начнут изменяться, ужас! Ложишь одну — хорошая, яркая, теплая. Отклонился немного, глядь — сгорел цвет! И где он только взялся такой вялый! Схватишь себя за чуб и рвешь!
Оксана (смеется). Оно и видно.
Шевченко. Что видно? Волосы редкие?
Оксана. Нет, что краски вас не слушаются.
Шевченко. Еще и как не слушаются. А ты говоришь, что я бунтовщик. Это у меня такая муза непоседливая. Буря для нее — словно ветер под крылья. Как подбросит вверх да как понесет над белым светом. Жаль, не записываю своих приключений. Когда-нибудь скажут архивные крысы: был себе этакий маляр Шевченко, иногда писал стихи, а больше пил водку да якшался с господами. А где же я якшался, пропади они пропадом! Больше ругался у них же в доме! Да где там, напишут, как им больше понравится! Нет, мол, документов. Черт бы лысый их побрал! Документы Бибиков раньше их прочтет! Да в каталажку меня. В каземат. В солдаты…
Оксана. Откуда это солдат приходил?
Шевченко. Горит земля под ногами царя Николая Тормоза! Его солдаты к нам убегают.
Оксана. Один солдат не войско.
Шевченко. Он стоит войска.
Оксана. Дед Иван!
Дед Иван. Рассудил его солдат по-военному. Чем он, говорит, будет нас вешать, давайте лучше, говорит, повесим его самого.
Оксана. Повесили. Говорите скорее!
Дед Иван. Как янгола! Стриженая девка не успела косы заплести.
Шевченко. Что же, это лучший выход.
Оксана. Слава богу. Заработал, старый пес.
Шевченко (кричит за сцену). Остап!
Голос (из-за сцены). Иду, Тарас!
Входит кобзарь Остап, за ним Охрим с солдатом, толпа людей. Петро подходит тоже.
Кобзарь. Здоров будь, Тарас.
Шевченко. Здоров и ты, мастер.
Кобзарь. Все ли меня слышат?
Охрим. Все, кому нужно слушать.
Мать. А женщинам можно?
Кобзарь. Позвольте, мир, слово молвить.
Голоса. Говори, Остап.
Кобзарь. Ходил я по всей земле, господа мир. Был даже там, где и мышь не проскользнет. Солдат — тьма. Вот этой рукой к пушкам прикасался. Будут нас из пушек сечь, еще и огнем давить. А кто спасется, того в Сибирь.