Я тут!
Шевченко. Прощай, голубка! Желаю тебе счастья, светлых дней. Пели встретимся будь самой дорогой сестрой! Великое чувство посетило исстрадавшуюся душу, зажгло огнем. Если сможешь, вспомни словом тихим, заря ты моя утренняя! Неужели пути наши так и разойдутся навеки? Живи, моя радость… Вот и все!
Гулак. Пошли, Наталка.
Оксана. Буду жить, Тарас Григорьевич! (Обнимает, целует Тараса Шевченко, выходит, ваяв под руку Гулака.)
Шевченко (утирает платочком глава). Фу ты, соринка попала в глаз, друзья мои, словно бы кто-то тертого табаку, того… А вы не отворачивайтесь, самим когда-то придется! И прошу я вас — будьте ей братьями, ладно? Осторожно выводите меня, я — государственный преступник!
Посяда. Тут есть такие тропинки, Тарас Григорьевич, что только уж проскользнет да мы с Карпом. Выведем вас из Киева, будто вы и вовсе здесь не были.
Карно. Тарас Григорьевич! О чем я нас попрошу… Не обижайтесь на нас… Мы в семинарии ваши стихи, как отченаш, назубок знаем! Почитайте на дорогу!
Посяда. Если, конечно, помните…
Шевченко. Милые мои! Я всей душой с вами… Тяжелая дорога предстоит мне, я знаю… И все равно пойду! (Тихо.) Как умру, похороните…
Карно. Тарас Григорьевич, зачем так печально?!
Шевченко.
Как умру, похороните
На Украйне милой,
Посреди широкой степи
Выройте могилу,
Чтоб лежать мне на кургане,
Над рекой могучей,
Чтобы слышать, как бушует
Старый Днепр под кручей…
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
Злою, вражескою кровью
Волю окропите.
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте — помяните
Добрым тихим словом.
Тучи медленно наплывают на луну, темно, вдали сверкает стальное зеркало Днепра.
Занавес
1952–1954.
Невидимый фронткиноповесть
Прекрасен Киев в дни жаркого лета, прохладны воды голубого Днепра, зелены тенистые коридоры киевских улиц.
Какая кисть передаст оттенки и краски миллионов цветов, щедро заполнивших бульвары и скверы?!
Величественна симфония киевского лета, мирных дней, голубых и сиреневых заднепровских далей!
И музыка торжественно плывет над городом — то ли из репродукторов, то ли складывается сама собою в радостных глубинах высокого советского неба.
В красивом уголке нагорного Киева высится внушительное здание: выставка "Партизаны Украины в борьбе против немецко-фашистских захватчиков".
Вход. Партизан с бородой, мохнатая шапка с красной лентой, меховая безрукавка, штаны из шерстяного красного одеяла, напущенные на голенища сапог, автомат немецкий на груди, несколько гранат на поясе — характерная фигура былых дней.
Строгая экспозиция залов. Фотографии и карты, схемы и приказы; портреты партизанских деятелей и картины из боевой жизни развешаны по стенам.
Велики дела украинских партизан и подпольщиков, которых вела на борьбу с врагом мужественная и мудрая партия. Смотрите, потомки, как народ, возглавляемый большевиками, под водительством великого Сталина; не щадя жизни, дрался с захватчиками!
Недвижно реют боевые партизанские знамена в центре зала. Сколько отважных сердец объединяли они, вели за собою в кромешной ночи фашистского нашествия, вдохновляли во имя победы советского строя!
На алом бархате лежит толстая клеенчатая тетрадь. Раскрыта первая страница:
"Отчет связного Центр, партизанского штаба о командировке в тыл врага, 1942—43 год".
И фотографическая карточка связного лежит рядом с отчетом. Молодое лицо, блондин. Возраст 25–26 лет. Лицо обыкновенное, ничем не запоминающееся. Разве только глаза проницательны и смелы, с холодком отваги. Но ведь глаза можно скрыть, если нужно…
Следующая страница отчета:
"Я был выброшен на донбасскую землю к югу от Ворошиловграда в районе населенного пункта Р., возле покрытого мелколесьем большого оврага, называемого в тех краях яром…"
Торжественная симфония, звучащая на партизанской выставке, переходит в рев и рокот авиационных моторов.
Эти звуки внезапно обрываются, мгновенно удаляются, тишина.
Ночные тучи, свет луны, снежная равнина — все покачивается, вертится, становится на ребро. Свистит ветер.
Страница отчета:
"...Ночь была, к сожалению, лунная, но поручение являлось срочным, некогда было ждать темных ночей… Я должен был передать в Р. новый шифр и помочь разоблачить предателя…"
Небо и луна перестают раскачиваться, земля быстро приближается, вихрь снега рождает новую страницу записей:
"...Невдалеке проходило шоссе, я сориентировался по компасу и двинулся туда, громко освежая в памяти заученные наизусть явки и пароли…"
Метет поземка. Взлетают тучи снега, воет и свистит ветер. Все движется навстречу невидимому пешеходу.
И спокойный, чуть монотонный человеческий голос:
— На площади Р. часовщик. В окне выставлены часы "Мозер".
— Мастер поведет к седой бороде. У седой бороды не будет двух пальцев на левой руке…
Тем временем говорящий приближается к шоссейной дороге. Снег метет поперек дороги.
Это человек в одежде потрепанного немецкого солдата.
Голова завязана поверх пилотки измызганным шарфом, шинель, сверху байковое одеяло с прорезанной дырой для головы, ноги обмотаны мешками, на спине сумка. Без винтовки. Только тесак на поясе.
Вот отчетливо видно и лицо солдата. Он небрит, на вид он значительно старше, чем на фотокарточке, но узнать его можно: это связной.
Согнувшись в три погибели, поворачиваясь боком к поземке, немецкий солдат идет по шоссе.
Проходит встречная машина.
Попутные машины не останавливаются.
Солдат идет, бормочет:
"У седой бороды не будет двух пальцев на левой руке… На левой… На левой…"
Рядом появляется на снегу свет фар.
Фары останавливаются.
Голос:
— Солдат, иди сюда!
Солдат не слышит.
Тогда автомобиль вплотную подъезжает к солдату, почти задевая его крылом. Солдат поворачивает голову.
В машине сидит немецкий генерал. Пожилой, даже старый.
— Подойди!
Связной подошел чеканным шагом:
— Хайль Гитлер!
— Куда путь?
— На фронт, экселенц.
— Фронт на востоке, а ты идешь на запад!..
— Осмелюсь доложить, экселенц, что я ошибся…
— Болван! Какого полка?
Подходит сошедший с задней машины офицер охраны.
— Возьмите это дерьмо, — говорит генерал, — сдайте в полевую жандармерию, пусть научат, как шляться, вместо того чтобы идти на фронт…
— Спасибо, экселенц…
— За что ты благодаришь?
— Одному страшно. Я боюсь встретить здесь партизан, экселенц.
— Марш в машину! Ну, что ты там увидел?..
— Вы меня простите, экселенц, но я бы на вашем месте также вылез из машины…
— Что?!
— Осмелюсь заметить, что это, кажется, тот самый советский самолет, который нарушил мое путешествие на фронт… Он пикирует!
Генерал мгновенно вылезает из автомобиля и бросается в снег. За ним его люди. Связной растянулся на снегу рядом с генералом.
— Он самый, экселенц. Узнаю почерк.
Самолет с ревом проносится над дорогой, стреляя в машины.
И вот автомобили горят.
Связной вместе с адъютантом генерала бросается к первой машине спасать генеральские вещи.
Связной вытаскивает из огня большой портфель и бегом несет его к генералу. Генерал схватил портфель обеими руками и, не помня себя, прижимает к груди.
Машину полностью охватывает пламя. Взрывается бензин. Генерал открыл портфель и перебирает содержимое.
— Стоп! Здесь были карты!
— Я, кажется, уложил их в чемодан, — говорит растерянный адъютант.
— Не дрейфьте, герр гауптман, — фамильярно замечает связной, — вместе пойдем под суд — вы за карты, а я за то, что спутал, где фронт.
— Я тебя прощаю, солдат, за спасение портфеля, — милостиво говорит генерал.
И вот рассвет. Генерал в сопровождении своих людей идет пешком по шоссе.
Это уже окраина городка. Все вокруг будто вымерло.
Связной обращается к подавленному происшедшим адъютанту:
— Разрешите доложить, герр гауптман, мой фельдфебель всегда советовал вступать в населенный пункт о песнями — это поднимает престиж армии и хорошо действует на население…
Офицер долго молча смотрит на солдата.
— Ты или дурак, или сукин сын — в том и другом случае я намерен пристрелить тебя, как собаку!
— Гауптман! — позвал генерал. — Пошлите вперед по улице людей, чтобы нас тыловые крысы не подстрелили!..
Офицер посылает вперед людей, и вся процессия вступает на площадь.
В неясном свете раннего утра на площади вырисовывается силуэт виселицы.
— Кретины! — цедит генерал. — Когда они научатся управлять туземцами! Убрать все немедленно!
Связной вместе с двумя солдатами побрел через площадь к виселице. Он с трудом передвигает ноги.
Генерал заходит во двор, у которого стоит часовой.
Солдаты остановились в отдалении, закурили.
Связной подошел к казненному.
Медленно поднял вверх глаза.
Седобородое лицо.
Связной снял пилотку и машинально взял рукой левую руку казненного.
Одними губами шепчет:
— Не будет двух пальцев… На левой руке…
Сводчатое помещение без окон, освещенное скупым светом ночника.
В уголке радиопередатчик, возле него юная радистка. По тесному подвалу ходит пожилой человек в поддевке, сапогах.
— Зашифровала? Валяй дальше. "Подпольный райком продолжает свою работу. Точка. Провал не коснулся дублирующего состава районного комитета, запятая, созданного по вашей директиве на случай несчастья…" Нет, зачеркни… "На случай потери бдительности в условиях жестокого террора против работников подполья, запятая, имевшей место в данном случае, каковой случай не мог не привести и привел к гибели руководящих работников…" Записала? Шифруй, я тем временем займусь дру-гимн делами… Имей в виду, мы ждем получения нового шифра, ничего важного передавать не будем…