Слева к горизонту виден силуэт металлургического завода и разрушенный поселок домов-красавцев поблизости.
Федя вполголоса поет, сочиняя на ходу слова песни:
"Вот и Совинформбюро сказало,
Что холера фрицев похватала.
На победу, партизан, надейся,
Но на печке не сиди, не грейся.
Шилом, мылом, толом и гранатой
Выгоняй фашиста вон из хаты.
Это говорю тебе я, Федя,
Принимайсь за дело и немедля…"
Федя запутался в рифмах и перешел на мелодекламацию — хорошо, что фрицы не слышат:
"Как замечательно будет жить после победы! Запоет завод, засветятся яркие окна заводского городка, дворца культуры, кругом зазеленеет парк, и будет бесконечное количество цветов, благоухание наполнит воздух!.."
"А бывший подпольный работник Федя К. поедет радистом в, Арктику. — Кто этот отважный парень, радирующий со льдины? — спросят Майку ее товарищи. — Это мой лучший друг и муж, — ответит Майка, — Федя К., бывший работник подполья…"
— Федька, что ты бормочешь, с ума сошел! — слышится голос, и Феде наперерез выбегает из калитки девушка. Она одета очень бедно, лицо измазано, зубы неестественно торчат. Подбежав к Феде, она вдобавок начинает усиленно хромать.
— Ого, Фрося, здорово ты себя изукрасила!
Иду передавать девчатам опыт. Сама придумала. Смотри…
Левушка быстро вынимает изо рта картофельную прокладку и снова водружает ее на место: между губой и челюстью.
— Я тебя, конечно, понимаю, Федя, — говорит девушка, — мне самой хочется иногда петь, декламировать стихи… Давай соберем ребят в частном порядке — попеть и поплясать, а?
— Соберемся, Фрося, — задушевно говорит Федя, — дай вот с делами поуправимся, план выполним. Кстати вот, на, перепиши в пятидесяти экземплярах, забрось на окрестности, вплоть до шахты "Наклонной"…
Из кошелки Федя достает маленький горшочек масла и передает девушке.
— Масло сверху нам в премию? — спрашивает Фрося.
Они приближаются к людной улице, и Федя спешит узнать нужные ему данные:
— В госпитале дежуришь? Что нового?
— Генерала лечим, — подбили добрые люди гранатой. Уже отнялись рука и нога…
— Следи за ним в оба, Фрося, — понятно? Предпримем меры…
— Тихо, — предупреждает Фрося.
— Так ты, значит, так, — громко говорит Федя, и сам заметив идущего полицая, — пойди в клинику и пускай тебя быстренько лечат. Скажи им — фюрер и великая Германия нуждаются в твоем самоотверженном и бескорыстном труде… Иначе — полная кругом невыдержка…
— Но, но, ты не дуже, — говорит ему полицай, — возьму на заметку! Разве я не знаю, чем вы дышите…
Федя низко скидает шапку:
— Так ведь темные мы, господин полицмайстер!
И идет через улицу к базару, не прощаясь с Фросей, повернувшей к калитке направо.
Федя на базаре. Эта институция при гитлеровцах стала центральным общественным местом, где люди имели право собираться, видеть друг друга, обмениваться новостями, отдать барахло за пищу, посмеяться над фрицем.
Но иногда и угодить… в облаву.
Феде как раз и выпала эта возможность. Свистки, выстрелы, люди стали шарахаться из стороны в сторону. Новоиспеченные купцы — владельцы деревянных торговых "точек" — стали у дверей, загораживая вход. Люди с тачками, продающие убогую ветошь, складывают свой товар. Дети, продающие спички и сигареты, разрезанные на три части, усиленно предлагают курево и вопят во весь голос.
Здоровенный мужчина с окладистой бородой, в темных очках, гадающий на картах, торопится закончить свой сеанс.
— Нет, дяденька, — громко протестует довольно молодая женщина, — это не гаданье получается, а обыкновенный эрзац. Начал красиво, утешительно, по чистой совести, а чем кончаешь?!
— Облава, тетка, — шепчет испуганно гадальщик.
— Какая облава? — возмущается тетка. — Ведь ты кинул на картах, что я буду жива и здорова и мой Павло фрица добьет и вернется в дом с победой… А теперь наскоро что-то харамаркаешь…
— Умоляю, тише… После облавы все доскажу подробно…
Федя проходит, невольно улыбаясь, и направляется прямо к владельцу лавчонки, торгующей хозяйственными вещами, корзинами, кошелками…
— Господин Гарба, — говорит он доверительно, — вышел приобрести сапожного товару, взял в кошелку несколько бутылок спирту, а тут облава. Разрешите поставить в ваших владениях?
Торговец поворачивается молча спиной к парню, и Федя мгновенно ныряет в лавчонку и выходит оттуда без кошелки. Проходя мимо хозяина, бросает:
— Пол-литра ваши…
У раскладки, где продаются обноски, старые голенища, войлок, распоротые валенки, Федя говорит продавцу, торопливо запихивающему все в мешок, чтобы уходить:
— Сиди на месте, друг. Ты же торговая единица! После облавы я вернусь к тебе и вручу мыло с прожил-ками пока спрятал в лавке у Гарбы. Как подвигается фильм?
— Будет в срок, — отвечает продавец, — детонаторы проверили?
— Прожилки фирменные, хорошей марки…
— Как передашь?
— Приготовь кошелку, просто разменяемся кошелками… Пока!
Федя идет к пропускному пункту облавы, достав из кармана и держа наготове документы. Разыгрывается ветер. Дует порывами, метет и кружится снег. Федя идет.
По дороге он задевает девчонку — подростка.
— Миля, приготовь пропуск!
— Я маленькая, покажу немцу дулю вместо пропуска и пройду!
— Сбегаешь к Кондрату, пускай ко мне не приходит.
— Ха-ха-ха! — залилась Миля, ныряя в толпу.
А Федя спокойно и почти благоговейно продолжает путь к пропускному пункту. Над базаром кружит метель. Свистит ветер. Гитлеровцы кутаются в шарфы и танцуют, стуча ботинками. Мороз выжимает из их глаз слезы. Снег летит в рот, заставляет отплевываться.
Проверяют документы два полицая, отшвыривая подозрительных к грузовику, где распоряжаются немецкие солдаты, сажая людей в машину.
В стороне наблюдает офицер. Это — жилец Феди.
Федя, высоко подняв документ, шествует к полицаям. На ходу он четко козыряет офицеру.
— А, мой Федька, — узнает его офицер и шлепает хлыстом по спине, — пропустить этот ужасный партизан! Он кладет гранат в мой ночной нужник! Ха-ха-ха!
Полицаи выталкивают парня, не проверив его документов. Федя, уходя, шлет сладкую улыбку офицеру:
— Положу, ваше благородие. Спасибо за идею!..
Ночь. Коридор больницы. Ходит в нижнем белье и пилотке немецкий солдат. Голова забинтована, левая рука привязана к груди. Видно, что он превозмогает боль, но ходит и ходит. Это — связной.
— В нашем деле без тренировки никуда, — бормочет он, стараясь ровно ступать и ровно дышать.
Подходит к выходу в другое отделение. Там стоит на страже полицай. Часы показывают час ночи.
— Стоишь, оболтус? — спокойно спрашивает солдат. — Не понимаешь, что я говорю? Генерал никуда не удерет. Его немецкий кондратий трахнул. Не слыхал "кондратия"? Это русское слово, селедка ты маринованная! Смирно! Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — орет обалдело полицай.
Солдат двигается обратно по коридору.
Останавливается возле немецкого часового, стоящего у двери в генеральскую палату.
— Пускает газы старик?
Солдат ухмыляется и невольно осматривается по сторонам.
— Его душа уже на тот свет законтрактована! Я, брат, много таких видел. Трах-бах, и генеральский мундир остается у вдовы на вешалке… Ты откуда, парень?
— Часовому нельзя разговаривать.
— Эх ты, вшивая труха! Кого учишь, тыловой кролик?! Да я таких, как ты, под Сталинградом кушал, не разжевывая… Смирно! Отвечай по уставу. Кто такой фюрер Адольф Гитлер?
— Спаситель немецкого народа!
— Дурак. Наш фюрер пришел на землю, чтобы установить тысячелетний германский райх. Понятно?
— Так точно.
— А тебя, длинноухого баварца…
— Я из Саксонии!
— …длинноухого саксонца, фюрер поставил охранять священную жизнь немецкого генерала, контуженного партизанской гранатой. Как ты исполняешь свой долг? Если бы к тебе подошла сама смерть, ты обязан был бы сделать шаг назад, взять автомат на изготовку и решительным немецким голосом сказать: "Гальт, госпожа смерть, здесь священный порог!" Повтори!
— Гальт, госпожа смерть, здесь священный паром!
— Не паром, а порог, крыса! Как ты автомат держишь? Сними ремень с шеи! Приклад — в живот. Каску надвинь на морду! Вот так…
Здоровой рукой связной вырывает автомат у часового и толкает его, обалделого от неожиданности, в дверь к генералу. Сам входит вслед за часовым и плотно прикрывает за собою дверь.
И вот у палаты генерала снова стоит часовой. Каска его низко надвинута на глаза. Шинель подпоясана, на поясе две гранаты. Только ниже шинели непорядок: на ногах нет сапог, красуются больничные шлепанцы. Левая рука небрежно засунута в карман.
Заперев на ключ дверь в палату генерала и положив ключ в карман, новый часовой двигается по коридору к выходу. По мере приближения к другому концу коридора часовой старается ступать тверже. Но шлепанцами не стукнешь, как солдатскими сапогами.
И часовой, ставя ногу, одновременно стучит о пол автоматом.
Подойдя к полицаю, охраняющему выход из коридора, новый часовой командует, направляя автомат:
— Вперйод! Зови генералу доктор!
Полицай идет, сопровождаемый немцами, к дежурке. Заходит. Там сидит с книжкой девушка в халате.
Закрыв за собою дверь, немецкий солдат бьет полицая автоматом по голове. Тот падает, не вскрикнув.
Девушка в ужасе вскакивает. Это — Фрося.
— Боже! Что вы сделали!
— Тише, сестричка, — говорит по-русски немецкий солдат, — мне нужно срочно обуться. Одной рукой я не могу ничего сделать. Давай, снимай быстро…
Девушка бросилась снимать с полицая сапоги.
— Вы, значит, не немец? Ну ни за что бы я не сказала! А контузия? А ваша рана?
— Стоп. Оставь сапоги, свяжи прежде полицая…
Девушка ловко пеленает полицая полотенцем, отбирает винтовку, револьвер, патроны, документы.