— Конечно, — отзывается бородатый богатырь.
— Начнем сегодня с отчета комсомола. Можешь сидеть, Федя, мы знаем, чем ты будешь аргументировать. За все хорошее народ скажет молодежи спасибо. А вот за ненужную вредную лихость и неосторожность мы будем греть. Мертвые герои — это тяжелая необходимость, у нас установка на живых героев, товарищи!
— Дошел слух о провале молодежной организации по соседству — в Краснодоне. Это правда, Михаил Михалыч? — спрашивает старик доменщик.
— К несчастью, — правда. Еще неизвестны масштабы арестов, но все руководство "Молодой Гвардии" уже взято. Подробности мне неизвестны. И ты, Федя, мотай себе на ус. На первый раз мы тебя отстраняем от дела со взрывом кинотеатра…
— Дядя Миша, за что? — с отчаянием восклицает Федя.
— В этом деле спрашивать для тебя вредно. Подготовку провел хорошо, исполнение мы поручим другому. К этому же дню приурочим дело с биржей труда — мы не позволим угонять молодежь в Германию…
— Михал Михалыч, — решается напомнить о себе Федя, — ведь карты и новый шифр мы достали из могилы тихо? И похоронили потом товарища где надо и тоже тихо…
— На этом Федя может уйти, — безжалостно прерывает его дядя Миша, — до свиданья, Федя, — скоро я тебя вызову…
Федя молча поднимается со скамейки. Бородатый шахтер любовно хлопает его на прощанье по спине. Федя выходит.
— Теперь о связном Центрального партизанского штаба, — продолжает дядя Миша. — Товарищ Алексей прибыл к нам с шифром и в помощь по вопросу предателя — мой предшественник успел доложить штабу о своей тревоге и подозрениях.
Предатель выявлен, но дело усложняется тем, что его нельзя уничтожить. Наши ребята чуть не нарушили этого запрета. Задача сложная: взять предателя тихо и переправить через фронт для дачи показаний. Кривой Яшка, видимо, почувствовал это, — поспешно выбыл…
— В неизвестном направлении? — спрашивает с тревогой дед.
— В известном и, к неприятным заботам для пункта назначения, — с тем же предательским заданием. Я радировал в штаб с просьбой предупредить, запросил указаний для товарища Алексея. Ему предложено следовать вдогонку. Мы дадим ему нашу радистку, так как с пунктом Н. порвалась связь…
— У вас запасной радист остается? — спрашивает связной.
— Федя подучился. Посадим на аппарат. Итак, дадим, значит, радистку, и, по-моему, следует таким двум важным персонам определить в пути охрану. Я наметил вам, товарищ Алексей, тех двух ребят, что приходили за вами в больницу, не возражаете?
— Ребята хорошие.
— Явку для вас штаб передал. Но, конечно, будьте осторожны. Вам этого не надо повторять. Выедете поскорее, как только рана позволит…
— За мной задержки не будет.
— Михаил Михайлович, — говорит главный инженер, — поручение я выполнил.
— Вы, Валентин Фролович, немало уже поручений подпольного комитета выполнили! Пользуюсь случаем объявить вам нашу благодарность…
— Я не об этом, — досадливо машет рукой инженер, — последнее поручение было у меня о пенсионерах. Я выяснил, кому помогал собес, отобрал стариков и больных, не могущих прожить без нашей помощи, и вношу это дело на усмотрение комитета…
— Дельно придумано, — говорит старик доменщик. — средства соберем у народа, и пусть все знают, что и под врагом у нас существует советская жизнь!
— И вот еще, товарищи, небольшое предложение, — добавляет секретарь райкома, — давайте-ка мы устроим для нашей молодежи вечеринку. Им предстоит выполнение серьезных заданий: диверсий, взрывов, поджогов, боев. А тут еще о "Молодой Гвардии" слухи. Пускай повеселятся, ведь молодость требует, мы их и так, как в монастыре, держим!..
— На вечеринках как раз и накрывают! — отзывается недовольно старик Иван Иванович.
— А мы охраним! — убеждает Кузьма Павлович, доменщик. — С умом только организовать!
— Поддерживаю, — басит бородач шахтер.
— Я тоже за, — присоединяется инженер.
— Вот и добре, — резюмирует секретарь райкома. — Так и сделаем. Первое заседание вышло несколько информационным. Но нам некогда, да и не о чем особенно разводить дискуссии. Важно, что мы видим друг друга, работаем, верим в нашу победу, держим связь с ЦК и ведем одну жизнь с нашей прекрасной непобедимой страной!
И секретарь райкома встает, торжественно, хоть и вполголоса, запевает: "Вставай, проклятьем заклейменный…"
Подпольный райком в полном составе поет гимн.
Собралась молодежь на вечеринку.
Небольшая комнатенка, молодежь "беспартийная" — подростки, девушки. Все разряжены, у девушек блестят глаза и горят щеки. У парней примочены чубы и с трудом сделаны прически. Сколько голов — русых, темных, золотистых! Платьица, чудом уцелевшие от жадных рук захватчиков, выглажены, накрахмалены, подогнаны к похудевшим фигурам. У парней — гимнастерки, пиджачки, чистые, новенькие спецовки. Лица юные, радостные.
Пускай на нашей улице
Дрожит зеленый фриц,
Гранатой замахнулись мы,
И фриц уже лежит!
Пускай орет без просыпу
Их фюрер-идиот —
Наплачется он досыта
И мышьяком запьет.
Пускай же Красная Армия
Идет вперед, вперед!
А каждый парень, девушка,
Чем может подмогнет!.."
— поют молодые голоса.
Ворчит ласково на столе кипящий самовар. Разнокалиберные чашки, стаканы. Вареная картошка, битая, трепаная вобла, куски мяса, хлеб.
— Ребята, — кричит девушка, в ней с трудом можно узнать Фросю, так она помолодела и похорошела, — ребята! Ну, помолчите же секундочку! Я предлагаю выпить этот бокал скромного свекольного вина до дна — за нашу, ребята, молодость! Смотрите друг на друга: ведь мы помолодели на сто лет! Умылись, причесались, оделись, собрались дружной семьей — и снова молоды, товарищи! Я уже было думала, что сразу в разряд престарелых перейду. Теперь вы понимаете, насколько помолодеем, когда придет Советская власть?!
— На двести лет, Фрося!..
— Тише, товарищи!
Федя стучит ножом по тарелке:
— Граждане и гражданки! Дайте Фросе закончить тост!
— Одним словом, выпили! — резюмирует Фрося и выпивает свою рюмку до дна.
— Итак, мы расстаемся, Федя, — с деланным спокойствием говорит Майка, — если бы знала такое дело — ни за что бы тебя не обучала на радиста!
— Честное слово, Майка, — отвечает Федя, взяв руку девушки и держа ее в своих, — я не опозорю тебя, свою учительницу…
— Что мне с того?
— И рация всегда будет в полном порядке…
— Подумаешь!
— И в последнюю мою минуту я вспомню о родине и о тебе, Майка…
— Вспоминай, — отворачивает голову девушка, — мне какое дело, я все равно не узнаю… Ах, зачем я научила тебя!.. Тогда б меня никуда и не посылали. Я даже не знаю, куда еду! Может, это где-нибудь на безлюдном острове. Ведь буду все время за тебя волноваться!
— Вот, — поднимая руку, как для клятвы, говорит Федя, — даю тебе верное нерушимое слово: быть сознательным, выдержанным комсомольцем, а не лихачом!
— И обещай не делать мин…
— Клянусь тебе, мины для меня с сегодняшнего дня не существуют! По, Майка, если я пройду минную подготовку без отрыва от основного производства?
— Все равно, мины я тебе запрещаю!
Два парня, ходившие в больницу в немецкой форме и познакомившиеся там со связным, и сейчас сидят возле него и наперебой подсовывают угощение.
— Вот у нас на Полтавщине, — говорит один из них, веселый и озорной белобрысый парень, — у нас, кто ста вареников в один заезд не осилит, того и на вечерку не берем… А у вас, Микита?
— У нас, Панько, — медлительно формирует слова высокий, сухощавый и решительный Микита, — у нас на шахте смотрят не на вареники, а на добычу… На уголек, понятно?
— У вас там, наверное, проволоку глотают — вишь какой ты, как на проволоку надетый!
— Зато не полтавская галушка, как ты!
— Тише, ребята, — сдерживает дружков связной, — от ваших разговоров у меня кости начинают зудеть! Добудьте мне лучше гитару… Когда-то я с этим зверем был знаком…
— Момент! — оба друга отправляются на поиски.
— Как рука, Алексей? — спрашивает очутившаяся рядом Фрося.
— У тебя такие ласковые лекарства, Фрося, что я бы назначил тебя сразу доктором медицины…
— Говоришь, а сам, верно, смеешься в душе!.. Ты в столице жил, а мы в Донбассе спокон веку.
— Милая моя девушка… Ведь ничего я тебе не имею права ни рассказать, ни намекнуть… После войны разве…
— А встретимся, Алеша?
— Непременно, и в обязательном порядке!
— И ты уже будешь не Алеша, а, может, Гриша?
— Все может быть, милая моя, да разве сам-то я не останусь таким, как вот сижу перед тобою и смотрю в твои ясные глаза…
— Я обещаю помнить всю жизнь, Алеша… Мало тебе?
— Пока не забудешь, Фрося.
Нежная девичья рука треплет милые кудри, о которых еще несколько дней тому назад девушка и понятия не имела, смотрит в глаза, ставшие ей дорогими, и радость заливает ее сердце.
— Не троньте меня! — звучит тоненький голосок, и Миля, четырнадцатилетняя девушка-подросток, поднимает от стола горько заплаканное личико. — Я от радости плачу. И мне жалко наших ребят. И сестричку жалко. Мы с ней близнецы… Как их там били! Обещали выпустить, если ребята назовут врагам нас всех — ну, Федю, Фросю, Колю, Майку, Микиту, Панька, ну всех… Они, верные присяге, не назвали ни одного человека! Не назвали и так умерли. Знали, помнили о нас, но не назвали… Поклянемся же, товарищи, никогда не забывать их, и пусть они с нами живут до последнего часа!
— Друзья! — вскакивает со своего места Федя. — Как можно говорить о забвении! Народ их так поднимет, как никогда и никого в истории не поднимали! Вот посмотрите сами на себя: обыкновенные парни и девушки, не ангелы, а, скорее, черти, образование очень разное, характеры иногда даже невыносимые! Но что получается! Много и о нас напишут впоследствии, и песни споют о наших делах, кое-кому и памятники готовятся… Да, да, не удивляйтесь, в таком большом деле все будет! Да не это же нас ведет каждодневно на бой с врагом! Что нас ведет, товарищи! Партия, молодость, любовь к жизни, ответственность за переустройство планеты! Остальное, так сказать, мелочи. Воспримем их философски. "Сочтемся славою, ведь мы свои же люди. Пускай нам общим памятником будет построенный в боях социализм!"