— Я не ем ее одна, — сказала грубо кухарка, — и многоуважаемая барыня никогда мне ничего не говорит, когда я прихожу за деньгами.
Он дал ей требуемую сумму, но это маленькое происшествие заинтересовало его, он открыл счетовую книгу и начал ее просматривать. На эти две статьи выходила удивительная сумма, обнаружилось, что в месяц выходило восемь кило. Он продолжал свои исследования всюду то же самое. Он взял главную книгу и нашел прямо невероятные цифры. Было ясно, что его жена не умела вести книг, а со стороны прислуги было организовано колоссальное воровство, которое, в конце концов, могло разорить их.
Адель приехала домой, и кандидат прав должен был выслушать отчет об аукционе.
Он откашлялся и хотел начать говорить, но жена пошла ему навстречу и спросила:
— Ну, а как ты тут справился с людьми, мой друг?
— О, я справился с ними очень хорошо, но они не честны, ты можешь мне поверить.
— Что? они не честны?
— Нет, что значат, например, эти громадные порции кофе и сахара?
— Откуда ты это знаешь?
— Я увидел это из счетовой книги.
— Итак, ты копался в моих книгах?
— Копался? Меня заинтересовало проследить досконально это явление.
— Но, собственно, тебя это не касается!
— И из этого я увидел, что ты ведешь книгу, не имея понятия об этом деле.
— Что? Я не могу вести книги?
— Нет, мое дитя, ты этого не можешь, и если это будет продолжаться, мы скоро придем к разорению. Все твое счетоводство есть ни что иное, как обман, мое дорогое дитя, и больше ничего!
— Но какое тебе, собственно, дело до моей книги?
— Да, но посмотри, пожалуйста, ведь и закон требует порядочного ведения книг.
— Ба, — закон, что мне закон!
— Это я охотно допускаю, но меня это касается, и с этого времени я буду смотреть за книгами.
— Мы можем взять конторщика.
— Это не нужно, ведь мне и так нечего делать.
И на этом они согласились.
Но с тех пор, как муж стал сидеть за конторкой, и все стали со своими делами обращаться к нему, Адель совершенно утратила интерес к хозяйству и к жизни в деревне. Она очень переменилась, перестала заботиться о коровах, телятах, оставалась всё время в комнатах и замышляла новые планы.
Муж её, наоборот, пробудился для новой жизни и с жаром набросился на сельское хозяйство. Снова превосходство было на его стороне. Он распоряжался, обдумывал, приказывал и контролировал.
Однажды Адель пришла в контору и попросила тысячу крон на покупку пианино.
— О чём ты думаешь! — сказал ей муж, — как раз теперь, когда нужно перестраивать двор! Это невозможно!
— Что это значит? Разве у нас не хватит? Разве моих денег на это недостаточно?
— Твоих денег?
— Конечно, моих денег, которые я получила в приданое.
— Я думал что это, благодаря замужеству, сделалось общим достоянием семьи?
— Другими словами — твоей собственностью, да?
— Нет, мое дитя, собственностью семьи, сказал я. Семья есть маленькая община, единственная, у которой есть общность имущества. Муж является лишь управляющим.
— Почему же этим управляющим не может быть жена?
— Потому что муж не родит детей и, следовательно, у него больше времени!
— Но почему не можем мы управлять оба вместе?
— Почему в каждом акционерном обществе лишь один директор? Если жена хочет принимать участие в управлении, то почему же и детям не дать этого права?
— Ах, эти адвокатские уловки! Но я, правда, это нахожу странным, стоять здесь и выпрашивать собственные деньги на новое фортепиано.
— Теперь это не только твои деньги.
— Вероятно, твои?
— Нет, и не мои, они принадлежат нашей семье. Ты не должна быть такой несправедливой и говорить о выпрашивании, но рассудок подсказывает, что нужно спросить управляющего состоянием, можно ли именно сейчас позволить себе такую роскошь.
— Ты считаешь пианино роскошью?
— Да, потому что у вас есть старое! Положение дел именно сейчас неблагоприятное и не позволяет покупки нового пианино, несмотря на то, что лично я не хочу, да и не могу противоречить твоему желанию!
— Тысяча крон никого не может разорить!
— О нет, благодаря долгу в тысячу крон очень легко положить основание разорению.
— Значит, ты отказываешь мне в моей просьбе?
— Нет, я этого не хочу сказать, но положение дел…
— О, Господи, когда же настанет день, когда женщина сама будет распоряжаться своим состоянием и не будет принуждена, как нищенка, стоять перед своим мужем!
— Когда она сама будет работать. Мужчина — твой отец, заработал тебе эти деньги, все деньги, все владения получаются благодаря мужчинам, и потому было бы справедливо, чтобы сестры наследовали меньше, чем братья, потому что мужчина уже родится, так сказать, с обязательством кормить женщину, тогда как на женщинах не лежит такого долга. Понимаешь ты меня?
— Итак, ты неровный дележ считаешь правильным? И ты с твоим умом можешь настаивать на этом? Неужели не нужно всегда делить поровну?
— Нет, во всяком случае, нет! Нужно делить пропорционально заслугам. Лентяй, который лежит на траве и смотрит, как работают каменщики, во всяком случае должен получить меньше, чем сам каменщик.
— Ты хочешь сказать, что я ленива?
— Или, лучше всего, я ничего не хочу сказать, но я хочу тебе напомнить, что когда я лежал на софе и читал, ты меня считала ленивым и совершенно открыто это показывала.
— Что же я должна делать? пожалуйста, скажи мне!
— Ходить гулять с детьми.
— Я не гожусь в воспитатели.
— Но я должен годиться, неправда ли? — Послушай, дорогое дитя, позволь тебе сказать, что женщина, утверждающая, что она не может воспитывать своих детей, собственно не женщина. Мужчиной она тоже не может быть, ну что же она в таком случае, как ты думаешь?
— Фу, и ты можешь говорить такие вещи матери своих детей!
— Что же можно сказать о мужчине, который не имеет склонности к другому полу? Разве не говорят про него самые ужасные вещи?
— Ах, я вообще больше не хочу ничего слышать!
И Адель ушла в свою комнату, заперлась и — заболела. Доктор, этот всемогущий советник, — объявил, что деревенский воздух и одиночество для неё невыносимы. Переезд в город был необходим, так как она должна была начать систематический курс лечения.
Город скоро оказал прекрасное влияние на состояние здоровья Адель, а воздух манежа и верховая езда вернули краску и свежесть её лицу.
Кандидат прав опять занялся своей практикой, и дурного настроения у обоих как не бывало. Однажды газеты принесли известие, что сочиненная Аделью пьеса будет поставлена на сцене.
— Посмотри, сказала она, торжествуя, мужу, — женщина тоже может жить для более высших целей чем готовить кушанья и качать детей!
И пьеса была поставлена. Кандидат прав сидел в литерной ложе, как под холодным душем, и после окончания представления он должен был играть роль хозяина за маленьким ужином.
Его жена сидела среди своих поклонников, которым он должен был предлагать сигары и вина. Говорились речи. Кандидат прав стоял около кельнера и наблюдал за откупориванием бутылок шампанского, которое должно было совпасть с тостом молодого поэта, верившего в женщину, подающую блестящие надежды на будущее.
Один актер подошел к кандидату прав, хлопнул его по плечу и попросил заказать лучшую марку шампанского, чем этот скучный Редерер. Кельнеры сновали всюду и спрашивали обо всём мужа уважаемой барыни. Адель ежеминутно обращалась к нему с указаниями, спрашивала, довольно ли вина у рецензентов.
Теперь она опять получила превосходство над ним, и это ему было мучительно неприятно. Когда они, наконец, вернулись домой, Адель сияла от счастья, как будто с души её сняли камень; она дышала легко и свободно. Она говорила, и ее слушали; она так долго молчала и опять получила возможность говорить. Она мечтала о будущем, строила планы, говорила о завоеваниях.
Муж сидел молча. Чем выше поднималась она, тем ниже опускался он.
— Надеюсь, ты не завидуешь? — сказала она и замолчала.
— Если бы я не был твоим мужем, то, конечно, я не завидовал бы, — возразил он, — я радуюсь твоему успеху, но меня он уничтожает, гасит. У тебя есть права, но и у меня тоже они есть. Брак — это людоедство: если я тебя не съем, то ты съешь меня. Ты меня проглотила, и я не могу тебя больше любить.
— А разве ты меня любил когда-нибудь?
— Нет, это правда, наш брак не был построен на любви и поэтому он несчастлив. Брак — как монархия, в которой монарх слагает самодержавие, оба должны пасть, как брак, так и монархия.
— И что же должно создаться на это место?
— Республика, конечно, — ответил он и ушел в свою комнату.
Естественные препятствия
Её отец заставил ее изучить двойную бухгалтерию, чтобы избавить ее от печальной участи сидеть и ждать жениха.
Она получила место бухгалтера при багажном отделении железнодорожной станции и считалась хорошей работницей. Она просто обращалась со своими товарищами по службе и не надеялась на будущее.
Явился зеленый охотник из лесного института — и они составили пару. Но детей они не хотели иметь, они хотели жить в духовном браке, и свет должен был убедиться, что женщина тоже может жить жизнью человека, а не только «самки».
Супруги встречались как днем, так и ночью, и если тут было духовное единение, то было также и телесное, но об этом не говорилось.
Однажды молодая женщина, вернувшись домой, сообщила, что часы её службы изменены, теперь она должна бывать там от 6–9 вечера; это нарушало все расчеты, так как он никак не мог приходить домой раньте 6 часов. Обедали они порознь и только ночью бывали вместе. Ах, эти долгие вечера!
В девять часов он заходил за ней в бюро, но ему не было приятно сидеть в багажном отделении на стуле и получать ото всех толчки. Он всем приходился поперек дороги, и когда ему хотелось поболтать с женою, которая сидела за конторкой с пером за ухом, то он обыкновенно слышал: «будь так добр, — не мешай мне теперь».