Под древним названьем «Царица с рабом».
Он встал как вкопанный, сам не свой,
Около двери шумной пивной,
Услышав имя жены своей
Неделю были обвенчаны с ней.
«Она была радость для нас для всех,
Но тайною свой прикрывала грех,
Потаскана, а все ж недурна;
А сплетням недолгая жизнь дана.
Он думал: чиста она, как стекло.
Я рад, что девочке повезло.
Нам, здешним, приелась ее любовь,
А вновь приехавшим это вновь.
Наверное, жизнью не умудрен,
Невинность и свежесть в ней видел он,
Чужак, не знает, что без числа
Любовные схватки она вела».
А ночью кто-то в воде плеснул
Со скользкой пристани соскользнул;
Когда беднягу нашли потом,
Кишели крабы кишмя на нем.
Он спать не мог, была она
Неприбрана, погружена
В печаль и мрак;
Зарей горел проем окна.
Глядело на залив окно,
Светло в отеле было, но
Он, сделав шаг,
Раздвинул шторы все равно.
И луч багровый в тот же миг
Нашел, окрасил их двоих
И докрасна
Ожег огнем подушки их.
«Родная, что произошло?
Всю ночь меня к тебе влекло,
А ты, жена,
Меня отталкивала зло».
«Мой муж, кого сравнить с тобой?
Ты так был терпелив со мной,
Ждал столько лет,
Что стану я твоей женой».
Ее луч солнца освещал.
«Скажи мне: в чем твоя печаль?
Открой секрет:
Чего тебе не обещал?»
«Ты делал все (каприз любой
Оплачен наперед тобой),
И не счета
Меня гнетет иная боль».
«Все то, что нажил я трудом,
Тебе останется потом,
И нищета
За милю обойдет твой дом».
«О да, — ответила она,
Я знаю, мне воздашь сполна,
Как знаю то,
Что вечны солнце и луна…»
«Тогда ответь мне, отчего ж
К стене, а не ко мне ты льнешь?
Скажи: на что
Медовый месяц наш похож?
А может, у тебя был друг,
Но что-то изменилось вдруг,
Вы разошлись
И в том твоих причина мук?»
Стояла долго тишина,
Лишь билась о берег волна,
Взметаясь ввысь.
И начала рассказ она:
«Давно был брошен милый мой
Своей преступною женой;
Исчадье зла,
Она окончила тюрьмой…
Я дорога была ему,
Но, заключенная в тюрьму,
Жена была
Преградой счастью моему.
И потому в расцвете лет
Я твердо отвечала „нет“
Тебе и всем,
И мне сулили бездну бед.
Но вот, когда уехал друг,
Меня вдруг охватил испуг…
Зачем, зачем
Твоей женой я стала вдруг?!
Теперь припомни: ты вчера
Бродил по палубе с утра,
А на корме
Был гроб; на нем венков гора.
В то утро мы гуляли врозь
И ненароком удалось
Услышать мне,
Кто спит под насыпью из роз.
Вуаль я не сняла, и он
Меня не видел, веры полн,
Что для меня
Теперь уж он освобожден.
На этом острове она
Останется, где рождена.
Но страсть моя
Ему уже не суждена».
«Ты с ним бы счастлива была?»
Но что в ответ сказать могла
Она ему,
Не причинив при этом зла?
«Муж не сухарь, а весельчак?»
С ним спорить не могла никак,
Хоть потому,
Что и сама считала так.
«Меня назвал он „дорогой“
И клялся мне любимый мой,
Что все равно
Он обвенчается со мной.
Ждет свадьбы он, трепещет весь;
Могу его письмо прочесть,
Меня оно
Нашло, пересланное, здесь.
Решилась я на смелый шаг:
Бежать к нему, ведь только так
Ты, честен, строг,
Расторгнешь наш нелепый брак.
Хотя нотацию прочел
Ты мне, что брак наш заключен
На вечный срок
И страсть тут вовсе ни при чем,
Но мы не связаны судьбой!
Ты разведи меня с собой!
Бог не убьет
Им порожденную любовь!»
Муж, помолчав, сказал в ответ:
«Идиллии в помине нет,
И вот грядет
Уже трагедия на свет.
Однако снова поклянусь,
Что не расторгну наш союз;
Твоим страстям
Не разорвать семейных уз».
Она ответила: «Молю:
Не погуби судьбу мою,
Иначе срам
Падет на голову твою».
«Но почему он должен пасть?
Ты начала рассказ про страсть,
И я не прочь
Услышать и вторую часть».
«Поскольку наш законный брак
Не близился, а было так
Нам жить невмочь,
Мы сделали отважный шаг.
Хоть в церкви был погашен свет,
Друг другу принесли обет
Мы в эту ночь,
И Богу ведом наш секрет».
«Ты тайная его жена?»
«Да». И настала тишина.
Он встал как столб.
«И все ж ты быть моей должна».
«Но я ведь вышла за тебя
Лишь потому, что я слаба,
А также чтоб
От срама уберечь себя».
«Но кто же знал, кроме тебя,
О клятве возле алтаря?»
«Меня жег страх,
Что я ношу в себе дитя.
Ведь я не первая, увы,
Кто покрывает грех любви.
Сотрутся в прах
Все добродетели твои…
Он бледен был вчера, но вновь
Я поняла, что он любовь
Ко мне сберег,
Союз мой с ним сильней оков!..»
«Как твой рассказ я перенес,
Постыдных не проливши слез,
Мне невдомек,
Но слушай — говорю всерьез.
Да, я нотацию прочел,
Что договор наш заключен
На вечный срок,
А страсть тут вовсе ни при чем.
Хотя наш брачный договор
Тобой запятнан с давних пор,
Надеюсь, ты
Сумеешь спрятать свой позор.
О нем известно только нам;
Я буду бдителен, упрям;
Оставь мечты:
Свободы я тебе не дам.
А если плод твоих утех
Появится, прикрою грех,
Его дитя
Моим останется для всех.
Еще узнаешь норов мой:
Сбежишь — пренебрегу молвой
И не шутя
Бунт усмирю, верну домой…»
«Довольно… Я твоя раба…
Такая уж моя судьба,
И мне житья
Не будет больше без тебя».
«Клянись мне идола изгнать!»
И на пол на колени встать
Велел ей он.
«Так. А теперь ложись в кровать.
И помни, что любовь твою
Я изведу, в тебе убью
И выбью вон,
Потом вобью любовь свою.
А ты в неведенье своем
Меня считала дураком,
Что ж, плачь не плачь,
Урок получишь поделом».
Но не заплакала она,
Глядела, ужаса полна,
Как мчалась вскачь
На набережную волна.
«На это женщина не пойдет! — прервал он бесцеремонно,
Что хочешь в награду ей посули, хоть копи царя Соломона!
На то, чтобы выглядеть старше, чем есть, согласья не даст ни одна!»
«Вот здесь, — улыбнулся я про себя, — ошибся ты, старина!»
Такое случилось со мною самим — редчайший, конечно, случай!
Но и она редчайшей была — самой верной и самой лучшей.
Любви сумасшедшей, страстной любви простерлась над нами власть:
Придумать то, что придумали мы, велит только сильная страсть.
Никто в целом свете не знает о том, но в памяти ярко и живо
Былое, что многие годы спустя становится тускло и лживо:
Как утлые барки в безвыходной тьме, метались наши умы,
И нежность ее пересилила стыд — в тот вечер решились мы.
«У нас не осталось другого пути!» — я уговаривать начал
И вдруг убедился, что для нее весь мир ничего не значил!
Мы волосы красили под седину, чертили морщинки у глаз,
Самой верной и лучшей была она — неважно, какая сейчас.
Вот слышим: внизу подкатил экипаж, и вторит шагам мостовая.
«Один господин с пожилой женой», — привратник ответил, зевая.
Колеса вдали отгремели, и мы с облегченьем вздохнули тогда,
И смыли уродливый грим, и она опять была молода!
Лет пятьдесят пролетело с тех пор, с тех пор как, не рассуждая,
Изображала старуху жену невеста моя молодая…
Да только о прошлом, о случае этом напоминать ей смешно:
Она респектабельна и богата и о многом забыла давно.
Образумься ты, расплачься, сделай полшага навстречу,