И вот, с ощущеньем внезапной утраты
Ничто не вернуть, ничему не помочь
Я вышел и поцеловал виновато
Воздух
Той тьмы беззвездной,
А ты между тем у калитки ждала…
И вдруг, в темноте, по щеке — дуновенье,
Лицо твое тронуло жаркой волной…
Но я целовал этот воздух, не зная,
Что ты у калитки, так близко, была…
Да, я целовал тебя, лишь вспоминая!
Ты помнишь — тогда?..
Скажи же, что да!
«Кто ж так в канун Крещенья
Грустит, в канун Крещенья?
Кто ж так в канун Крещенья
Грустит и слезы льет?»
«Да, мне сегодня грустно.
Не скрою: очень грустно.
Без той мне нынче грустно,
Что больше не придет».
«Но почему сегодня
Ты так грустишь, сегодня,
Когда весь люд сегодня
И пляшет и поет?»
«Ах, и она плясала!
Пленяя всех, плясала.
Ах, так она плясала,
Что прочие не в счет.
Мы жгли в ту ночь омелу.
Плющ, остролист, омелу.
В ту ночь мы жгли омелу,
Как весь честной народ.
В огне пылали ветки,
Горели с треском ветки,
В огне трещали ветки
Она сидит и ждет.
Вдруг входит он и молвит,
Спокойно так ей молвит:
Корабль отходит, — молвит,
Едва заря взойдет.
Я жду — ведь ты клялась мне,
Ведь ты сама клялась мне,
Уплыть со мной клялась мне
Иль я уже не тот?
Его глаза сверкают,
Как молнии сверкают.
Глаза его сверкают
О как их пламя жжет!
И словно бы готова,
Давно уже готова
За ним идти готова,
Куда он поведет.
Она от нас ушла с ним,
Взяв за руку, ушла с ним.
А снег (она ушла с ним!)
Ночь сыпал напролет.
И догорели листья,
Колючие те листья.
Дотла сгорели листья…
Кто нам ее вернет?..
Спустя два года снова,
В ночь на Крещенье снова,
Мы здесь сидели снова,
Грустя о ней — и вот
Раскрылась дверь без стука,
И прямо к нам без стука
Она идет без стука,
Бледна, как тень, идет.
А на руках ребенка
Несет она, ребенка.
Баюкает ребенка,
Качая взад-вперед.
Мы все прочли во взгляде.
Без слов прочли во взгляде,
В ее печальном взгляде,
Поблекшем от невзгод.
Весной она исчезла,
Куда-то вновь исчезла.
И раз уж вновь исчезла,
То больше не придет.
А мы все жжем омелу.
Плющ, остролист, омелу,
Мы снова жжем омелу,
Как весь честной народ».
Клейкая влажность над всем висит, как лоскут,
Рыхлою акварелью поля текут.
Окружность неба чуть по краям светла
Крышку взяли не ту — потонула, потом всплыла.
Там, за морем, которое глухо ревет,
С тревогой на сердце она меня ждет.
За нами следит из укрытья наш общий враг
Будет убит, кто сделает встречный шаг.
Но это вряд ли произойдет…
Ждет ли нас встреча или совсем не ждет,
Будет небо такое же, как теперь,
Будет бездна глухо стонать, как зверь.
Епископ на кафедре, им обновленной, стоит,
И, текст барабаня, рассеянным взглядом скользит
По лицам, приделам, по новому остову крыши,
По аркам и камню расписанных плит.
«Да, он! — кто-то шепчет. — Ведь я его слышал
Мальчишкой! Была тогда, помнится, мода:
Вечерние проповеди для народа,
По будням. Новое дело для нас…
И чистая публика шла поглазеть, не чинясь.
Неделю на чтенье тому, кто попросит, давали.
Такие, скажу вам, порой златоусты бывали!
А этот — из лучших, так все признавали.
Один мне запомнился… Невероятный успех!
И не из речистых, а попросту искренней всех.
Начнет говорить — и, бывало, вся суть открывалась…
Занятно бы знать, что сегодня с ним сталось».
«Ну да, вспоминаю… И вправду он был нехитер:
Любовь, состраданье… Всегда об одном разговор!
В викариях ходит чудак до сих пор».
«Сижу в колодках. Ночь.
Двенадцать на часах.
Уж лучше бы мне быть
Сейчас на небесах!
Шаги… Не грежу ль я?
Меня ты не забыла!
Софи, любовь моя,
Я снова полон силы,
Я вновь… Но кто же тут?
Ах, мама, это ты…
Напрасно верил я,
Что оживут мечты…»
«Все ждешь ее, глупец!
Так знай. Она сказала:
В колодках от него
Теперь мне толку мало.
Она ушла на танцы
И не придет назад.
Тебя с другим забыла,
Так люди говорят.
Не думай, Джим, о ней,
Ее не стоит ждать.
Ведь о таком, как ты,
Горюет только мать!»
Она идет по улице,
Где свет огней дрожит,
Затем восточной просекой
Под ильмами бежит.
В калитку поцелуйную
Врывается, и вниз
По лугу по широкому
У края Меллсток Лиз.
Вторая поцелуйная
Калитка перед ней,
А дальше — сад, и водопад,
И купы тополей,
И третья поцелуйная
Калитка… Только вдруг
За ней исчезла девушка,
И — никого вокруг…
Что там случилось? Шепот чей
Нарушил тишину?
Гляди — две тени темные,
Сойдясь, слились в одну…
Из эпической драмы«ДИНАСТЫ»{73}
I
Бадмут — славный городишко!
Там девчонки, словно пышки.
Сколько плавности в походке, сколько пылкости во взгляде!
И сердца рвались на части
Так сгорали мы от страсти!
Только шпоры — трень да брень — взад-вперед по Эспланаде!
II
Губки — розы, щечки — маки,
И бывалые рубаки
Забывали о присяге недотрог лукавых ради.
А в ответ — лишь проволочки,
Отговорки и отсрочки.
Мчались в лагерь — трень да брень — мы в унынье и досаде.
III
Грянул гром войны нежданной,
Но средь тягот жизни бранной
Наш гусар не позабудет и в кромешной канонаде
Ни улыбок, ни уловок
Тех пленительных плутовок,
Ни лихого трень да брень мимо них, как на параде.
IV
Полк вернется на квартиры,
Снова красные мундиры
Близ муслинных платьев будут тщетно клянчить о пощаде.
И опять пойдут насмешки,
Переглядки да потешки
Под лихое трень да брень взад-вперед по Эспланаде!
I
Когда той ночью шли стеной
Огромные валы,
И в лица нам летел песок
Из непроглядной мглы,
И ветер в бухте Мертвеца
Метался лют и яр,
Не знали мы, что было днем
У мыса Трафальгар.
Что было,
Что было
У мыса Трафальгар!
II
«Держать на север, а не то
Нам не видать земли!»
И мы гребли, как сто чертей,
И к ночи в порт пришли.
А на зюйд-вест от Кэдис-бэй
Под бури свист и вой
Сражались наши храбрецы
С волною штормовой.
Сражались,
Сражались
С волною штормовой!
III
Был Нельсон мертв, была его
Команда чуть жива,
А рядом вражьи корабли
Ко дну не шли едва.
Всю ночь и победитель бритт,
И побежденный галл
Кружились вместе средь пучин
У мыса Трафальгар.
Кружились
Над бездной
У мыса Трафальгар!
I
Уехал дружок
Воротится ль живой?
Военный рожок
Ему друг боевой,
Солдатский мешок
Да конек строевой.
II
Мне верность храня
Лишь бы только живой!
Пусть пьет за меня
Он в страде боевой.
Пусть мчит из огня
Его конь строевой.
III
Моею молитвой
Останься живой!
Но вскрикнет пред битвой
Рожок боевой,
И в сечу летит твой
Конек строевой!