10) Синоду дать правильную организацию и уничтожить в духовенстве рабство, по мысли и указанию святых Апостолов (1 Пет. 5. 2, 3). Для достижения сего необходимо уничтожение касты и приготовление в приходские священники избранных лиц приходом, а во Епископы — Епархиею, по древнему обычаю Церкви и по преданию Апостольскому.
11) Уничтожить наказания, вновь придуманные для духовенства, принадлежащие по характеру своему к тирании, столь чуждой духа Церкви, служащие, можно решительно сказать, всегда к окончательному нравственному расстройству тех, которые подвергаются им. Напротив того, ввести наказание, установленное Апостолами и поныне читаемое в правилах их: ввести отлучения и извержения, то есть лишение духовного сана и исключение из духовенства, которого ныне так избегают под предлогом народного соблазна. Но извержение необходимо для очищения Церкви от недостойных служителей; напротив того, нынешние меры, состоящие наиболее в варварском обычае, введенном в царствование Иоанна Грозного и состоящем в сохранении гнилых членов в недре Церкви, в помещении их в монастыри, растлили монастыри, обратили их в нравственные отхожие места, а лицам белого духовенства {стр. 528} внушают решительное бесстрашие. По древнему обычаю Церкви должно предоставлять на произвол лишенным духовного сана распоряжение собою, если не сделано никакого преступления пред гражданскими законами. Эта мера в самом скором времени возвысит духовенство в нравственном и духовном отношениях, безобидно для членов, устраненных из него.
Заключение. Главная причина нестроения Церкви заключается в том, что правила святых Апостолов, Соборов и Отцов оставлены без внимания, даже забыты, а заменены они выдумками, чуждыми духа Церкви, заимствованными из духа враждебного Православной Церкви, уничтожающими самый дух Церкви при оставлении одного наружного благоприличия в некоторой степени и форме.
Примечание. Здесь необходимо упомянуть об Обер-прокуроре Святейшего Синода, хотя учреждение его есть чисто гражданское. Дух времени и опыты доказывают совершенную и решительную необходимость в лице светском для Церкви, которое бы заботилось о пользах ее, охраняло их, приводило их в гармонию с пользами государства, сносилось с министрами и всеми высшими инстанциями, имело непосредственный доклад у Государя. Лицо это должно стоять наравне с первейшими сановниками государства. Оно поставлено уже на это место неотразимым насилием обстоятельств и духа времени! Положение Обер-прокурора, в которое он уставляется современными требованиями, никак не сходится с положением, которое дано Обер-прокурору первоначальным государственным учреждением этой должности. По этой причине всякий Обер-прокурор по необходимости усиливается выйти из положения, в которое ставит его первоначальное учреждение, как из положения фальшивого, стесняющего требования его деятельности в величайший вред делу Церкви. Это вводит его в столкновение и борьбу с Синодом, с духовенством, с Церковию, которая имеет свои иерархические уставы, данные ей Апостолами, по завещанию Богочеловека. Уставов этих никакая власть отменить не может: всякое отменение признается беззаконием и насилием. Молчание пред насилием власти никак не есть выражение согласия: раскол может быть не только видимым, но и невидимым; этот невидимый раскол имеет на стороне своей Церковную правду, которой не может изменить ни один христианин в душе своей, доколе он остается истинным христианином. Когда князь [A. H.] Голицын и граф [Η. Α.] Про{стр. 529}тасов достигли того положения, которое было нужно им, тогда они сделались самыми полезными людьми для Церкви в материальном отношении, самыми ревностными защитниками прав ее, защитниками сильными, более сильными, чем сам Синод. Они были сильны по той причине, что были равны первым вельможам; они были сильны, как приближенные Царя, не нуждающиеся уступать и угождать другим приближенным. Тогда граф Протасов примирился с теми личностями из духовенства, с которыми в начале своего подвига был в неприязненных отношениях. Для Церкви нужен попечитель, ктитор, церковный староста. При попечителе, к которому должен перейти Товарищ и Канцелярия нынешнего Обер-прокурора, может оставаться особый Обер-прокурор при Святейшем Синоде, в положении, даемом ему первоначальным учреждением. В этом положении от Обер-прокурора не требуется, чтоб он был придворным; требуется — чтоб он был правовед, законовед, делец кабинетный и канцелярский. Как всеподданнейшие доклады и все административные сношения должны совершаться чрез попечителя, то прокурор всегда будет контролирован пред попечителем, членами Синода, а члены — прокурором. Стремление Обер-прокурора перейти в положение Министра уже не будет иметь ни места, ни основания. Попечителем в некоторой степени, без соглашения и определенных прав, был князь Голицын при Обер-прокурорах, князе [П. С] Мещерском и [С. Д.] Нечаеве, а сколько важно знание канцелярской деятельности для Обер-прокурора, доказали Нечаев и [А. И.] Карасевский, при которых делопроизводство имело особый характер отчетливости и порядка. Учреждение попечителя никак не будет нововведением в Церкви, будучи согласно с духом Церкви, будучи уже осуществлено во всех приходских церквах, а требуется оно настоятельно современным положением и духом общества. Святой Иоанн Златоуст желал, чтобы материальные заботы о Церкви возложены были на мирских людей, известных своим благочестием и преданностию Церкви; многие византийские вельможи имели характер попечителей. И ныне Синод, по отношению к другим ведомствам, тем сильнее, чем сильнее его Обер-прокурор; собственно, на Синод начинают мало смотреть. Синод значительно усилится при попечителе, для величайшего блага государству, блага, которое наветуется страшным упадком религии и прав ее во всех сословиях. Внутренняя борьба в Синоде, потрясающая и разрушающая его, {стр. 530} борьба между светскою и духовною властями, борьба непрестающая, хотя и не всегда явная, уничтожится: попечитель, имея значение и права высшего сановника (будучи членом Государственного Совета и Ком[итета] Министров), будучи попечителем, а не Министром, не встретит причин для борьбы, которая возникает из стремления к возвышению, стремления, вызываемого необходимостию. Правду сказать: учреждение попечителя уже имеется налицо. Обер-прокуроры значительно перешли в это положение. — Но положение это — случайность; оно плод связей, придворного влияния, и не имеет прочного основания: весь православный люд смотрит на него недоверчиво. Нельзя быть иначе! Министерство есть нечто вроде Патриаршества, по этой причине всякий Обер-прокурор, достигши значения Министра, остается в положении фальшивом, неопределенном и ставит в такое же положение всю Церковь. Обер-прокурор очень удобно может быть переименован в попечителя, а Правитель Синодской канцелярии — в Обер-прокурора. При этом фальшивое положение всех исчезнет само собою: все вступят в отношения правильные, указываемые законом Церковным и гражданским. Благонамеренный и благоразумный попечитель более, нежели кто-либо другой будет иметь средства к приведению его в исполнение. Попечителю должно быть очень приятным созвание Собора: потому что Собор, для собственной силы и свободы, будет стараться о том, чтобы возвысить значение попечителя и иметь в нем надежное орудие для действия в пользу Церкви и для обороны ее против личностей, враждебных Церкви. Напротив того, Собор непременно озаботится об ограничении министерской власти Обер-прокурора именно по сходству ее с властью Патриарха. Это поведет к столкновениям и интригам, сделает собрание Собора бесплодным. Попечитель Православной Церкви непременно должен быть Министром всех прочих вероисповеданий: это поставит прочие вероисповедания в правильное отношение к господствующему вероисповеданию, которое в настоящем положении его часто получает характер исключительно угнетаемого и гонимого. Случалось, что даже магометанству отдавалось предпочтение, и Православная вера в Православной России была унижена, обесчещена, стоптана пред магометанством.
{стр. 531}
Ольга Шафранова
Предки, современники, потомки
К истории родаСвятителя Игнатия Брянчанинова [1234]
Брянчаниновы принадлежали к тому среднему российскому дворянству, трудами которого на протяжении веков собиралось, обустраивалось, создавалось великое государство, носившее название Российской Империи.
Древо рода Брянчаниновых — это несколько сильно разветвленных стволов. Различные источники сводят все стволы к одному родоначальнику, знаменитому боярину великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского, Михаилу Андреевичу Бренко. С него же начинал родословие и Иван Афанасьевич Брянчанинов, проделавший в последней четверти XVIII в. огромную работу по восстановлению цепочки имен своего рода.
Также Михаила Андреевича Бренко считали своим родоначальником и представители другого известного рода — Челищевых. По их семейному преданию [1235] предком Михаила Андре{стр. 532}евича был правнук Оттона, курфюрста Люнебургского, Вильгельм Люнебургский. В приложении к гербу Челищевых об этом записано следующее: «В лето 6745 (1237) князю ко Александру Невскому на Невское побоище приехал из немецких полков служить из Люнебургской земли от поколения короля Оттона муж честен, именем Вильгельм и, послужа немного в Литве, пришел в Великий Новгород и крестился, и во крещении имя ему дано Леонтий. …Праправнук сего Леонтия, Михайло Андреевич Бренко, был у великого князя Дмитрия Ивановича боярином».
Если это сообщение правдиво, то можно сказать, что в потомстве Михаила Андреевича у Брянчаниновых сохранялось несколько капель крови германских императоров. Однако предание темно. Один из комментаторов родословия Челищевых приводит следующую запись из документа, хранившегося в Московском Архиве иностранных дел: «Выехал из Семиградской земли к великому князю Ивану Даниловичу, Калите — Андрей Максимович Бренько и крестил его он, великий князь Иван Данилович и женил его Углецких» (то есть на княжне Углецкой). Это известие представляется более достоверным, так как в XIV в., в княжение Ивана Даниловича Калиты, его сыновей, Симеона и Ивана, и внука Дмитрия Ивановича Москва притягивала к себе многочисленных выходцев из других русских земель и из-за рубежа. Именно в это время в Москву выехали родоначальники целого ряда известных фамилий. Как правило, были это люди незаурядные, Москва принимала их «в любовь», воздавая каждому честь по заслугам. Под словом «честь» тогда понимали не только почет