«Ну-к что? – куражился над беднотой кулак; –
Был шеф? Подзуживал вас всех держаться вкупе
Да насулил вам черта в ступе?
Получите, хе-хе, от падали… мослак!
Посульщиков таких видали мы, ребятки:
Раз в год приедут, погалдят,
Да вас же обопьют, да вас же объедят, –
Нажравшися, намажут пятки,
И все с них взятки
Гладки!»
Куражился кулак неделю, две и три,
А на четвертой – «Пров! – ему кричат. – Смотри!
Шеф!.. Ей же богу, шеф!.. На трахтере явился!»
Пров глянул, обомлел, а в горле – словно ком:
Кулак своим предлинным языком
Едва не подавился!
Впрямь – шеф на тракторе. Ту-ту, ту-ту, ту-ту!
Гудком сзывает бедноту:
«Вот, братцы, конь так конь! Садись! Бери за холку!
Железный этот конь вам натворит делов,
А перво-наперво сломает вам трехполку.
Всяк знает, кто не безголов,
Что с многополья-то куда побольше толку!»
Шеф держит речь, ну прямо агроном!
По старенькой сохе справляет панихиду!
А Пров Кузьмич, кулак, укрылся за гумном,
Осатанев от этакого виду,
Под шефские слова озлобленно рыча:
«Трах-те-ри-за-ция!.. Заветы Ильича!..
Так!.. Бедноту не дать в обиду!..
Так, так!.. Оно видать: парнишка развитой!..
Подохнуть бы тебе с твоею беднотой!..
Так!.. Трахтер!.. Есть чем похвалиться!..
Сквозь землю бы тебе с ним вместе провалиться!!»
Посмотришь на небо: такая синева!
И радостно глядеть на золотое поле!
А Пров Кузьмич, кулак, сварился: «Жив едва!..
Трещит – без хмелю – голова!
Да как ей не трещать?.. О господи, доколе!..
Видала? – Пров пристал к жене. –
Что шефы делают?.. Для мужиков? Не, не!
На этот раз у них подходец… к „женской доле“:
„Мы женщину хотим раскрепостить вполне!
Довольно, говорят, ей жить по старине:
В двойных цепях, в двойной неволе!
Трудна работа, но… рабочий класс упрям!
Мы перво-наперво поможем матерям,
Начнем с главнейшего покуда!“
И вот из города недели две назад
Сюда явилася какая-то паскуда,
Арендовала дом Михеевский и сад.
Теперь в дому – всего: игрушки, и посуда,
И умывальнички – всё шефские дары
Для деревенской детворы.
Подумай: сопляку и кукла и лошадка, –
Заплачет – пряничек дадут.
На доме вывеска, что, дескать, „ясли“ тут
И „детская площадка“.
Для деревенских баб-дурех,
Для Глашек, Машек да Матрех,
Теперь – лафа: весь день на полевой работе
Уж не метаться им в двойной, тройной заботе:
Тут дело, жаркая пора,
А рядом просит есть и хнычет детвора,
И пес – не догляди – забрался детям в миску.
Теперь же – „ясли“, детский рай!
Матрехе горя нет: знай, поле убирай!
Нет ни хлопот былых, ни риску.
За детворой надзор и ласковый уход.
Да, шефы – что сказать? – смекалистый народ,
На бабьей струночке играют самой слабой:
Ведь бабьи думки все о ком?
О детях!.. Ну, так вот… Ах, мать, не дураком
Подмечено: сумей поладить только с бабой,
Так после в пять минут поладишь с мужиком!»
У кулака, что день, то настроенье хуже.
Пров – некого пилить, так он пилит попа:
«Сидеть, сидеть нам, батя, в луже!
И в лавочку мою народ валит не дюже,
И к лавочке твоей становится все уже
Травой заросшая тропа.
Исправить мужиков нет никакой надеи:
На шефов молятся злодеи!»
«Никто, как бог!»
«Опять!.. Уж ты меня не зли!..
Давно ли шефы-то свой трахтер привезли,
А нынче новые затеи:
Наладили „сельхозкредит“ –
Мол, бедноте кредит весьма не повредит, –
Потом „Машинное товарищество“ – нате! –
С припевом на такой оскоминный мотив:
Чтоб стала жизнь светлей в бедняцкой каждой хате,
Вся беднота должна сплотиться… в коллектив!
Пусть крепче бьется в ней общественная жилка!
За коллективом-де никто не пропадет!
Слышь, поп, машина как гудёт?
То кол-лек-тив-ная – сгореть ей! – молотилка!
Везет снопы Аким, а следом – Клим, Федот.
Сегодня общий обмолот.
Гудёт!.. В башках у них весь век бы так гудело!
Один старается, ретив, –
Другой – того быстрей!.. Общественное дело!..
Поганый этот… коллектив!..
Ста-ра-ют-ся!.. Глядеть противно!..
Машина за снопом глотает жадно сноп.
Ну, что ж нам делать, а? Скажи мне, глупый поп!
То ль в петлю вместе лезть? То ль… выпить…
кол-лек-тив-но?»
«Ник!.. Ник!.. Ник!., то, как… бог!»
«Икаешь богом?.. Во!..
Ты, вижу, батенька, хвативши без того!»
«Изба-читальня». У избы
На новом столбике две радиотрубы.
Пред сельской беднотой – на общем совещанье –
Рабочий держит речь о радиовещанье,
Насколько от него нам польза велика:
Чем селам, деревням – с пустого языка
Кормиться слухами да всякой небылицей,
Тут – разговор прямой с советскою столицей!
О чем? Да обо всем: как выбирать быка?
Корову как кормить жмыхом да свекловицей,
Чтоб два ведерка в день давала молока?
Как поле засевать? Где – рожью? Где – пшеницей?
Что дал «Октябрь» для мужика?
Как наш Союз живет? Что слышно за границей?
Как можно бедноте стреножить кулака?
Как церковь заменить хорошею больницей?..
Кулак у церкви пред звонницей
На это зрелище глядит издалека.
Увидевши, что поп Лука
Бежит к нему, закрывши уши,
Кулак смеется: «Что? Придется бить баклуши?
Шеф-то меня пока,
А нынче уж тебя хватает за бока?
Мужицкие – не ты, а он – спасает души?
Теперь другой закон!.. Совецкая скрижаль!
Ха-ха!.. Одначе, батя, жаль,
Что не попал ты на начало,
Когда тут радиё кричало!
Вот чудеса-то каковы!
Путь от Москвы до нас – ты знаешь, как он длинен?
Так вот по радию – сейчас вот – из Москвы
Кто говорил-то, а? Подумай! Сам Калинин!
– Крестьяне! – говорил Калинин из трубы. –
Приветствую!.. И все такое:
Про Чимбирлена там и каменные лбы
Врагов, что не хотят оставить нас в покое.
Я ж думал, слушая: – Эх, если б да кабы
Пришли спасители… ну, те же Чимбирлены!
Нет, не дождаться нам желанной перемены
Лихой теперешней судьбы!
Вот эту радию с каким сравнишь ты ядом?
Калинин говорит – слыхать во всей стране,
А я вот не в Москве, а с мужиками рядом,
Но вроде нет меня: толкаюсь в стороне!
Вон середняк Пахом, гляди-ко.
Мать за рукав его схватила, воет дико:
„Куда ты? Господи-Христе!
Там бес кричал в трубу, усевшись на шесте!“
Одначе, слышь, Пахом, уже не веря в беса,
Орет на мать, что та не смыслит ни бельмеса,
И тянется туда… к трубе и бедноте!
Новинка шефская… Влечет само собою!..
Да, времена пошли не те,
Досель нам был не мед. А с этою трубою…
Труба нам, батюшка, с тобою!»
Пред сельскою «избой-читальней»
Звонкоголосый смех, галдеж:
Рабочий-отпускник, гость из столицы дальней,
Организует молодежь.
Лет двадцать самому приезжему парнишке,
Одначе – голова! Работа не легка.
Иное разъяснять приходится по книжке,
По «памятке отпускника».
Вопросов уймища. Не напастись ответов:
Тот спросит про войну, а тот про власть Советов,
Один – про Волховстрой, другой – про комсомол,
Кто – про зерно, кто – про помол,
Кто – про Китай, а кто – насчет декретов,
Тому – дай книжечку, тому – пяток портретов,
Тому – крестьянский календарь,
Мужицкий справочник настенный.
«Демьяна Бедного видал?»
«Видал».
«Сухарь?»
«Сложить меня с тобой».
«Да ну? Такой толстенный?
А хлестко пишет как стишки!»
«И просто так – не надо проще!»
«Учитесь, милые дружки,
Так сами будете писать того похлеще!»
«Учиться надобно!»
«Учиться!» – общий крик.
«А то вон в Змиевке пьют волсовет и рик,
А глядючи на них, все тонут в самогонке!»
На молодежь любуяся в сторонке.
Согнувшись на костыль, стоит Корней, старик.
«Слышь? – Он толкает в бок середняка Евсея. –
Слышь, речи там ведут о чем с отпускником?
Хор-р-ро-ший молодняк!.. С таким молодняком
Не пропадет Совецкая Расея!»
А где же Пров, кулак? Он дома заперся
И сына запер тож: «Что рвешься? Не туда ли?..
Мне эта молодежь осточертела вся!
Глаза бы лучше не видали!»
Кулак глядит в окно и материт сынишку:
«Брось книжку, говорю!.. Брось, говорю я, книжку!..
„За-ве-ты Ле-ни-на“!.. Сопляк! Небогомол!
Идти желаешь в комсомол?
Вот в эти самые – ну ж ловок! –
Что учатся стрелять из боевых винтовок?..
А кто их учит, ась?.. Кого он учит, ась?..
Стрелять он учит их в кого, скажи, дубина?
Не понимаешь, ась – чай, родился вчерась! –
Что под пристрелом тут… – от-цов-ска-я судьбина?..
Слышь?.. Слышь, палят как? Тра-та-та!!
Кто учит? – Красный шеф! Палит кто? – Беднота!
А ты, слепой щенок, туда же!
Пристрелка бедноте нужна. И очень даже!
Ей власть Советская не мачеха, кажись!
Ей без нее хоть в гроб ложись!
Им есть что защищать – всем этим голодранцам!