циалист…
– Я специалист, но мне тоже непонятно. Говорят, должна тянуть, обязана…
– Интересно, кто же это требует энтузиазма от стальной трубы? – ехидно спросил Георгий.
– Твой шеф. Пошли, покажу колодец, где все это смонтировано!
– Ладно, – остановил его Георгий, – что я, тебе не верю?..
Вернувшись на работу, Георгий распорядился снять гирлянды электрических лампочек цвета ужаса на перекрестке, попросил секретаршу заказать гостиницу «Россия» для Али и принялся составлять вопросник по городскому водоснабжению.
Когда перед ним вставало какое-то важное и незнакомое прежде дело, он всегда составлял для себя вопросник. Наверное, это передалось ему от мамы. Когда, случалось, они уезжали куда-нибудь, мама составляла список необходимых вещей, которые нужно было взять с собой, и список дел, которые следовало переделать до отъезда. И по мере того, как вещи были уложены, а дела переделаны, вычеркивала из списка пункт за пунктом.
Уже и сейчас у Георгия вырисовывалась кое-какая картина, мелькали кое-какие идеи и предложения, но, как человек дотошный, он хотел, чтобы картина была как можно более полной. Поэтому он и включил в свой вопросник и такие вопросы, на которые уже знал ответ:
1. Сколько воды в сутки потреблял город десять лет тому назад?
2. Сколько потребляет город сегодня?
3. Сколько должен потреблять такой город по международным стандартам, в идеале?
4. Какое сейчас в городе потребление воды в сутки на душу населения?
5. Сколько километров протяженность городских водопроводных сетей?
6. В каком они состоянии, какой давности укладки? Сколько уложено за последние десять лет?
7. Соответствует ли имеющаяся в городе водопроводная сеть нуждам города и современным требованиям?
8. Сколько воды в сутки, в год съедают промышленные предприятия?
9. Правильно ли то, что предприятия подключены к городской воде?
10. Имеют ли городские предприятия запасы воды?
11. Можно ли использовать воду вторично, есть ли тому примеры в городском хозяйстве?
12. Удовлетворяют ли нуждам города очистные сооружения?
13. Сколько воды идет в водопроводы, минуя очистные сооружения?
14. Почему вода мутная?
15. Что собой представляют насосные станции?
16. Как и в какой пропорции грязную воду соединяют с чистой, прежде чем дать потребителю?
17. Сколько воды расходуется в сезон в черте города на полив огородов и приусадебных участков?
18. Неисправные краны, бачки, трубы – какой ущерб они приносят?
19. Сколько воды в год утекает из канала под почву?
20. Сколько человек в городе служат воде?
21. Когда город будет иметь воду в достаточном количестве и хорошего качества?
Георгий порадовался, что вопросов получилось у него счастливое число – двадцать один, и, выйдя в приемную, передал листок секретарше.
– Пожалуйста, отпечатайте в двух экземплярах – второй мне на стол, а первый отошлите с посыльным в Водканалтрест – с указанием, чтобы ответы на все вопросы были подготовлены в письменном виде.
Дома Георгия ждали неприятности. Ирочка стояла в углу большой комнаты и плакала. Лялька сидела там же в кресле и тоже плакала, потому что ей было жаль сестру, а Надежда Михайловна кипела от возмущения:
– Как всегда, как всегда! Сколько раз говорить, что, если ты хочешь есть, разогрей в миске, а если уж поставила на плиту кастрюлю, то борщ надо довести до кипения! Ты представляешь, – обернулась она к Георгию, – прокисла полная кастрюля борща!
Ей плевать на то, что мать готовила три часа, ей плевать на продукты, на все плевать!
– Ну, допустим, не полная, – миролюбиво начал Георгий, – я съел целых две тарелки.
– Когда это ты съел?
– Сегодня в обед.
– Не ври, пожалуйста, не выгораживай!
– Да говорю тебе, съел.
– Ирина, отец приходил в обед?
– При-хо-ди-ил…
– А почему ты мне не сказала об этом?
Ирочка молчала.
– Я спрашиваю, почему ты мне не сказала, что приходил отец?
– Надя, – Георгий поманил жену пальцем из глубины коридора.
– Что еще?
– Надя.
– И никаких мультиков!
– Надя, иди что-то скажу.
– Ну, – вышла она в коридор. И в ту же секунду Георгий крепко ухватил жену за руку и с силой потащил ее за собой в кабинет.
– Почему ты при детях говоришь мне «не ври»? Почему истязаешь ребенка из-за глупой оплошности?! Прекрати немедленно, или я из тебя дух вышибу! – яростным шепотом выдохнул он в лицо жене, прихлопнув задом дверь кабинета.
– Д-дурак, – неуверенно и как-то совсем по-детски проговорила Надежда Михайловна, – о-отпусти руку.
Он отпустил ее руку.
– Ненормальный… – По всему было видно, что Надежда Михайловна перепугалась не на шутку. Никогда прежде Георгий не позволял себе ничего подобного, а сейчас она чувствовала, что он готов перейти от слов к делу, и это новое его качество поставило ее в тупик.
– Синяк будет, – примирительно сказала она, потирая запястье левой руки. – Сила есть – ума не надо.
Георгий стоял, отвернувшись к окну, стараясь изо всех сил унять дрожь в теле, его буквально колотило.
– Жора! – вдруг бросилась она к мужу, рыдая. – Жора, прости меня! – Она обнимала его, ощупывала, как будто хотела удостовериться, что он прежний, что вспышка его случайна, что все поправимо. – Жора, я так устаю на работе…
– У нас есть валерьянка? – спросил Георгий, которому были тягостны объятья жены, хотя он и понимал, что они искренни.
– Сейчас. – Вытирая слезы, Надежда Михайловна прошла на кухню и вернулась с двумя чайными чашками в руках – в одной была разведена валерьянка, а в другой вода, чтобы запить ею горечь.
Надежда Михайловна долго умывалась в ванной, подкрашивалась, а войдя в большую комнату, включила цветной телевизор. После ужина вся семья чинно смотрела мультфильмы. Дети хохотали и повизгивали от удовольствия, а родители натянуто улыбались.
Глядя на рисованные рожицы мелькающих на экране зверюшек, Георгий вспомнил праздник Восьмого марта, ознаменованный в этом году похожим скандалом.
Желая сделать матери приятное, порадовать ее в меру своих возможностей, девочки вырезали и раскрасили для Надежды Михайловны букет бумажных цветов, а чтобы цветы пахли, вылили на них флакон французских духов фирмы «Кристиан Диор», за что обе и получили лупки, даже Лялька.
Правда, в тот раз Георгий не стал, говоря языком политических телеобозревателей, применять к жене «грубую силу», только сказал ей: «Дура!» И тут же получил в ответ: «От дурака слышу!»
«И после подобного обращения она еще обижается, что дети ластятся ко мне, а ее боятся, – думал Георгий. – Она, наверное, просто ревнует, когда кричит на них: „Сколько можно лизаться с отцом?! Как не стыдно!“ А чего же тут стыдного? Взрослым и то нужна ласка, а детям – нужнее во сто крат. Она считает, что держит их в строгости, а получается, что в жестокосердии и душевной глухоте».
Тайком взглянув на жену, Георгий вспомнил, какая она была хорошенькая в молодости, с ямочками на нежных щеках, с милыми конопушками по весне на носу, быстроглазая, весело тараторящая без умолку – она была похожа на добрую пичужку. А сейчас черты ее лица подсохли, обострились, голубые глаза выцвели, посветлели до блеклости, и в них то и дело мелькает приобретательское выражение; теперь если она и похожа на птичку, то злую, озабоченную. Георгий давно заметил, что некоторые обыкновенные в молодости люди к старости становятся красивыми, – эти люди духовные, праведники, праведники не в том понимании, что безгрешные, а в том, что они нашли в своей душе силы не ожесточиться, не озвереть от жизненных передряг и невзгод. А некоторые из красивых превращаются с годами едва ли не в уродин – это потребители, те, что пустили в свое сердце злобу и зависть к окружающим их людям, что до седых волос остались в детской уверенности, будто центр мироздания проходит непосредственно через их пуп, что все в долгу перед ними уже за то, что они изволили существовать на белом свете. Такие люди, как правило, хорошо знают свои права и гораздо хуже – обязанности. Георгий подумал, что хотя последнее и не в полной мере относится к Надежде Михайловне, но девочки могут вырасти для нее чужими, и ему стало жаль жену. Он подумал, что, в сущности, она ведь неплохой человек и, наверное, это он виноват в том, что она вот так озверела, обабилась, не в том смысле, что стала неряшливой (этого за ней никогда не водилось и сейчас не водится), а в том, что построила некую незыблемую систему представлений о жизни, словно прорыла в своей душе канал и забетонировала его берега раз и навсегда нерушимыми понятиями того, что «положено» и что «не положено», и течет в этом русле, к сожалению, не живая вода человечности, а некая мутно-серая взвесь, в которой плывут пустые обломки былых тщеславных надежд.
Георгий вспомнил, как сидела жена ночи напролет у изголовья детей, когда они болели, как отдала ему свою кровь, когда он попал в аварию, как самоотверженно мыкалась одна с Ирочкой, когда он был в армии, а потом не мог некоторое время устроиться на работу. Он вспомнил все это как-то одновременно, словно одним комком, и комок застрял в горле, и ему захотелось на какой-то миг заплакать, как маленькому или пьяному. Он подумал, что за двенадцать лет их совместной жизни он ни разу не поинтересовался, что у нее на душе. Что в совместной жизни они шли как бы по касательной друг к другу, и это он сам, а не кто-то другой изо дня в день, из года в год развращал ее своей равнодушной покладистостью.
Ему бы пресечь на корню ее службистское рвение, а он, посмеиваясь в душе, только подливал масла в огонь: «У тебя голова – Дом Советов. Тебя, Надя, не ценят».
Ему бы давно дать ей пару горячих, когда она перегибала с детьми, а он миролюбиво устранялся, переводил все в шутку или сказывался безмерно занятым человеком, которому ни до чего нет дела.
Он ведь никогда не принимал всерьез ее советов, а позволял ей не только поучать его, но и одергивать, как мальчишку. Зачем? Почему?!