И вот дождался он долгожданного.
Был день шестой и день субботний.
Святой отшельник, не уподобляясь «творцу», почившему в субботу от миротворческой работы, интенсифицировал в этот день молитвы, пост и покаяния, на дикий медок особенно приналег, а за отсутствием акрид – на жареные каштаны. К ночи, изнуренный до трясения в ногах, он с трудом вполз на площадку утеса над пещерками, опрокинулся навзничь и уперся мутным от поста взором в холодное облачное небо.
– Господи, господи, – прошептал он, – кажется, я готов…
– Ты готов?.. – прогремел вдруг голос, падая из черного прорыва в облаках.
– Ты готов? – переспросил он и, не получив ответа, предложил императивно-угрожающе:
– Тогда лети-им…
Небо колыхнулось, как в тазике вода, и звезды, облака, черные провалы понеслись с головокружительной быстротой книзу, к земле, к утесу, на тело дьякона… Мимо ушей засвистал леденящий вихрь. Больно застрекали в лицо длинные лучи звезд… Какие-то темные фигуры разбегались с пути в стороны, подобные распуганным в пруду головастикам.
– А ведь я лечу… – сообразил вдруг дьякон, приняв вначале и голос и странное поведение неба за обычные осложнения при долговременном посте и питании диким медом.
– Лечу! Лечу! Да еще как!.. Возношусь, мать честная…
Скоро его восторг, впрочем, прошел: стало дьявольски холодно. Сырость, пронизывающая насквозь, привела трясущиеся конечности дьякона в состояние еще большего трясения… Осторожно ворочая головой, он огляделся и увидел, что со всех сторон, сверху и снизу окружен молочно-белым дымом, холодным, как дыхание смерти. И еще увидел, что вознесение прекратилось.
– Вот те на!.. – промолвил он и… проснулся. Проснувшись, встал и с удивлением, выросшим до величины небоскреба, убедился, что он все-таки на небесах… Под его ногами ходили, клубясь, густые тучи, их протяженность захватывала беспредельный круг, служивший основанием гигантскому хрустальному своду. На одном конце свода бултыхалось, расплескивая серебряные потоки, янтарно-желтое солнце; на противоположном – так же, как и на всех остальных – ничего видно не было, кроме пограничной с чем-то, сапфирно-голубой стены.
– В общем, скучно… – решил дьякон и попробовал ногой студенистую тучу.
Любопытная история: под тучей скрывалась твердая почва… Дьякон сделал осторожный шаг вперед – никаких сюрпризов. Сделал второй – то же. Тогда он пошел смелей. Немного пошатывало и рябило перед глазами, и в то же время ощущалась необыкновенная легкость тела. На пятом шагу «почва» неожиданно расступилась, и дьякон рухнул вниз… Полетел, цепляясь за острые камни, за скорпиозные кусты… Полетел в мрачную пропасть «Долины Смерти»… На лету сообразил с остановившимся сердцем: я спал на площадке утеса, – к утру туманы всползают на утес, – я принял туманы за тучи…
Роковая ошибка закончилась тем, что отшельник, так и не сделавшись святым, с трехсотсаженной высоты грохнулся на камни, разбился всмятку и…
– Видите ли, уважаемые товарищи, перед нами, несомненно, исключительно интересный случай летаргии, осложненной… ну, как бы это сказать, чтоб было популярно… фабуляторной формой истерии… Что?..
– Сам придумал?
– Да. Это я сам придумал. Такого названия в медицине нет, потому что и болезнь сама еще ни разу никем не отмечалась…
– И-хи-хи… какой умный…
– …Если мое название не популярно, могу сказать еще проще… У уважаемого Василия Васильевича Ипостасина вот уже в течение трех дней наблюдается летаргический сон, осложненный истерической болтливостью; ею и объясняются все эти истории, которые он нам рассказывал три дня кряду и которые, несомненно, дадут нашему уважаемому литератору, товарищу Гончарову, приличный заработок… Как, Гончарка, дадут?..
– Угу…
– Я как врач и как сожитель Ипостасина могу объяснить вам, откуда наш больной черпал свои истории и, главным образом, свои познания, так искусно вплетаемые им в свои и чужие похождения. Он неоднократно слышал от меня про «Долину Смерти», о Кавказе, о моем путешествии за границу и о многом другом. Все это крепко отложилось в его голове и вот теперь, под влиянием удара, полученного им, каюсь, при взрыве в моей комнате, у него все выскочило наружу в связной и довольно интересной форме… Но я думаю, что нашему уважаемому литератору все же придется изрядно поработать над истерическим бредом больного прежде, чем пустить его в печать. Не правда ли, Гончар?..
– Угу…
– Дальше. Ипостасин неоднократно присутствовал при моих с тобой беседах на литературные темы. Не правда ли, Гончарик?.. И вот он вплел в свой рассказ и твою личность, – нужно сказать, оригинально вплел… помните ту сцену, где все его действующие лица оживают и разыгрывают роли кинематографических артистов?.. Моя личность и личность уважаемой Настасьи Поликарповны, к сожалению, выявлены им слишком пристрастно, и я прошу тебя, – слышь, Гончаров? – всего-то не передавать, иначе… ну да ладно… относительно детрюита можешь залить сколько влезет: я думаю, что через какой-нибудь месяц детрюит действительно появится на свет белый… Мне дорого стоил тот взрыв, что послужил причиной летаргии дьякона, но я уже возобновил разрушенное и скоро, надеюсь, опять примусь за научную работу…
– А дьякон-то не спит… Смотрите, глазами хлопает…
И в самом деле, дьякон широко открыл глаза и с любопытством новорожденного смотрел на свою койку, в окно – на святого лодыря Полувия, на всю теплую компанию, собравшуюся вокруг койки: на смешливую дьяконицу Настасью, на раскосого Митяича, на энергичного рабфаковца, на автора этого самого романа, то есть меня, и на многие другие вещи – одушевленные и неодушевленные, выражаясь слогом идеалистов.
– Я так и знал, – уверенно произнес Митька Востров, – я так и знал: так как дьякон перестал болтать, нужно было ожидать его пробуждения… Но это еще далеко не настоящее пробуждение. Смею высказать предположение, что наш больной пролежит теперь абсолютно безмолвным часов пять-шесть подряд. Заметьте: таких случаев медицина еще не знала, но я смело даю свои предсказания, потому что… наш больной находится сейчас в состоянии сенсорной афазии, то есть он все слышит, но не понимает того, что говорят, он себя чувствует как бы попавшим к иностранцам…
– Представьте: ничего подобного! Я у себя, а вот как вы сюда попали – неизвестно…
Последнюю фразу выпалил дьякон и вскочил, ровно встрепанный, с койки.
От неожиданности у меня сломался карандаш, которым я записывал объяснения своего ученого друга, и поэтому я перестал записывать. Все.
Комментарии
Роман «Долина Смерти» впервые вышел в свет в изд-ве «Прибой» (Л., 1925) тиражом в 10000 экз.
В СССР не переиздавался. Пере-изд.: Екатеринбург: КРОК-Центр, 1996; Витебск, без указ. изд., 2010; Б.м.: Salamandra P.V.V., 2015.
Текст романа публикуется с исправлением ряда очевидных опечаток и некоторых устаревших особенностей орфографии и пунктуации.
«Долина Смерти» – одно из наиболее «игровых» произведений В. Гончарова. Автор здесь вовсю пародирует штампы советского авантюрно-приключенческого романа, сам вторгается в действие, воскрешает умерших героев, совещается с ними и т. д. Как указывает в кн. «Русский советский научно-фантастический роман» (1970) А. Бритиков, одним из объектов пародии послужил, очевидно, роман М. Шагинян «Месс-Менд, или Янки в Петрограде» (1924); в то же время, некоторые эпизоды «Долины Смерти» (собрание тайного общества, приключения дьякона на Кавказе) могли повлиять на «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Е. Петрова (1928). Как и в других романах, последовавших за космической дилогией, в «Долине Смерти» Гончаров прибегает к нарочито реалистическому объяснению авантюрных или фантастических приключений (сон, гипноз, навеянные болезнью галлюцинации).
Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.
SALAMANDRA P.V.V.