– Если «горилла» счел нужным немедленно сообщить обо мне по телефону, значит, дело серьезное, значит, за мной будет слежка. Если я в этом ошибаюсь, то имя мне не Иван Безменов, а растяпа.
Идет крупно-размашисто, не оглядывается, не оборачивается, но закутанное в платок и зажатое в кулаке зеркальце то и дело подносит к глазам, будто платком трет засорившийся глаз. Вогнутые стенки зеркальца забирают в себя все, что остается позади.
Через пару минут судорогой смеха дергаются скулы: сзади неотступно плетется подозрительная личность, одетая в серое…
Иван идет быстрее – личность ускоряет шаг. Иван останавливается, подтягивает сапог, – останавливается у витрин, у выставок и серая личность.
Угол. Поворот направо. Через пять домов – ГПУ. Иван прыгает в первую попавшуюся калитку и… натыкается на человека.
– Вы кто?.. – спрашивает у него строго и одновременно показывает билет, где буквы «ГПУ» четко бросаются в глаза.
– Здешний житель-с… обыватель-с…
– Вот что, гражданин. Сейчас мимо пройдет человек, одетый в серое, спросит у вас про меня. Скажите ему, что я миновал ГПУ и повернул за угол. Хорошо?
– Д-да…
Обыватель вылезает на улицу, неверными руками пытается свернуть папироску. Иван – глазом в трещину ворот. В поле зрения появляется одетый в серое; это средних лет субъект, с широкой черной бородой, небрежно – под мужика – подстриженной. Беспокойный взгляд юлит по сторонам, задерживается на обывателе.
– Скажите, гражданин, не проходил ли здесь юноша высокого роста в сапогах и картузе?
– Д-да, он прошел…
– Куда он прошел, будьте любезны?..
– Он прошел мимо Чеки и повернул за угол…
– Направо или налево?
– Н-не знаю… он мне этого не сказал…
«Дурак! – стискивает зубы Иван, подавляя смех. – Вот он, проклятый случай!»
Чернобородый вонзает взгляд в несчастного обывателя:
– Он с вами беседовал?
– Д-да… то есть нет, нет!..
Иван выскакивает на улицу, левая рука на всякий случай в кармане, правая свободна, но напряжена:
– В чем дело, гражданин?.. Вы хотите меня видеть?
Чернобородый теряется только на одну секунду, во вторую – белый оскал зубов приятно сверкает на черном фоне бороды.
– А… Вы здесь?!.. Вот я поднял ваш бумажник, – вы обронили…
– Бумажник не мой, – строго говорит Иван, – я никогда не роняю своих вещей.
– Тогда извините, – бормочет чернобородый и поворачивает назад.
– Подождите, гражданин.
«Гражданин» резко оборачивается лицом, и… в руке – револьвер.
«Борец со случаем», не дожидаясь выстрела, валится на землю. Падая, не забывает могучим кулаком проехаться по коленям противника…
Выстрел… Пуля обжигает спину… Одновременно чернобородый с контуженными суставами шлепается рядом. Пружиной развернувшийся, Иван мигом седлает его.
Глава пятая
Начальник Секретно-Оперативной части ГПУ – Начсоч – товарищ Васильев, встречая Безменова, довольно потирает руки:
– Ну-ну, садись, друже, что новенького принес?
Безменов улыбается:
– Кажется, я напал на след крупного зверя.
– Ну-ну, рассказывай…
– Подожди. Сначала надо допросить этого, чернобородого…
– Пробовали, пробовали – отказывается отвечать…
– А что нашли при обыске?
– Почти ничего: пустой бумажник, совершенно новую записную книжку и револьвер.
– Все равно. Давай его сюда.
Васильев звонит:
– Приведите арестованного.
Пока исполняется это приказание, Безменов рассказывает о своих наблюдениях, но о дьяконском домике, о загадочных скважинах, о кресте ничего не говорит. Рано. Можно вляпаться в смешное.
– Как фамилия этой гориллы? – спрашивает Васильев.
Безменов достает записную книжку:
– Имя и фамилию натощак не выговоришь, я записал… Аммонит Плиоценович Трицератопс.
– Бывший эсер, – справляется Васильев в толстой книге, – состоит на подозрении, по профессии геолог и антиквар. 45-ти лет. Холост. Однажды был арестован, но выпущен за недостатком улик.
Вводят чернобородого.
– Ваша фамилия, любезный гражданин? – спрашивает его Безменов.
– Я отвечать не буду.
– Но, может быть, вы скажете, какие мотивы заставили вас следить за мной?
Молчание. Лишь глаза горят ненавистью, более чем красноречивой.
Безменов подходит к нему вплотную, просит показать руки, внимательно рассматривает их, почти изучает. Смотрит одежду, скоблит ножом, нюхает – ходит кругом странно напряженный, с окаменевшим лицом, – лишь ноздри дрожат: можно подумать, что он ворожит или совершает гипнотические пассы. Каждая деталь одежды подвергается кропотливому осмотру, ощупыванию, изучению.
– Вы не курите? – спрашивает вдруг.
– Курю, – вздрагивает арестованный, бледнеет и заливается краской.
Безменов просит его открыть рот.
– Неправда, – говорит он через минуту. – Вы не курите.
К арестованному по индукции переходит напряженность Безменова, но напряженность другого сорта: страх, почти животный, мучительная боязнь быть разоблаченным. Этот мощный юноша, с серыми острыми глазами, с походкой эластичной и твердой, кажется ему сверхъестественным существом, демоном-чародеем, исчадием большевистского ада.
– Дай мне его карманные вещи, – говорит Безменов и вынимает лупу.
По очереди он изучает револьвер, бумажник и записную книжку. По его бесстрастному лицу трудно судить о результатах осмотра, но Васильев довольно потирает руки.
– Ну-ка, друже, ну-ка, – подзуживает он, – разоблачи-ка этого зверюгу…
– Зверюга небольшой, – вдруг отвечает Безменов, откладывая вещи и пряча лупу, – самый обыкновенный, рядовой работник. – Потом пронизывающий взгляд на «чернобородого»: – Не правда ли, гражданин В. Ф. Сидорин?
Волнение опознанного таково, что пот струйками начинает сбегать с его лица и трясутся ноги, как у паралитика.
Безменов перекидывается многозначительным взглядом с Начсочем, и тот записывает что-то.
– Скажите, Сидорин, – улыбается Безменов, – ваша переплетная, не правда ли, невелика? Вы еще не приобрели машины для обрезки книг?..
«Чернобородый» передергивается и лязгает зубами.
– Неправда, неправда! – наконец выкрикивает он. – Моя фамилия не Сидорин и никакой переплетной у меня нет!..
– Ну зачем бы я стал врать? – добродушно возражает Безменов. – Все ваши профессии у меня как на ладони. Скажу, например, что вы, должно быть, великолепно играете на рояле или на пианино… У вас что: рояль или пианино?..
– Неправда! Неправда! – хрипло бубнит Сидорин. – Ничего у меня нет!..
– Ну, это мы сами узнаем, – продолжает Безменов. – Да, вот еще: я убежден, например, что ваша переплетная работа является побочным занятием; скорей всего – ширмой, которую вы себе избрали для некоторых неблаговидных целей; так сказать – подделка под рабочего человека, что?..
Сидорин тяжело дышит, затравленным зверем смотрит на дверь и на окна; в расширенных зрачках виден ужас.
– Между прочим, скажите, – продолжает мучитель с веселым участием в голосе, – вы скоро закончите свой литературный труд?.. Это, должно быть, мемуары о делах ваших и подвигах «доброго старого времени»? Не правда ли?..
– Ч-черт! Ч-черт!.. – вылетает ненавистное из сдавленной глотки.
– У нас чертей не водится, – балагурит рабфаковец, – ищите их в святых храмах, мы постоянно их там разыскиваем… Вот еще что, гражданин Сидорин, никак не пойму одного: почему ваш брат Борис, к которому вы должны были попасть сегодня к 7-ми часам вечера (но не попадете), почему он имеет такое пристрастие к дорогим сигарам?
Сидорин шатается, бледнеет, чуть не падает. Его рот ловит воздух, ноги подгибаютсся.
– Уведите его, – говорит Безменов красноармейцам, а Васильеву: – и пошли к нему врача, я задал ему слишком жестокую встряску… Слабонервный господин… Ну, – поднимается он, – ты знаешь, конечно, что дальше делать? Что касается меня, то на заседание, которое у них будет в семь часов вечера, я не пойду. Скучно… Вы их переловите там, как перепелок…
– Подожди, – Васильев звонит и отдает приказание пригласить всех свободных агентов. – Ты, друже, без обиняков, не боясь меня обидеть – я не из таковых – сообщи: какую бы программу действия ты сам предпринял. Я уж не спрашиваю о том, как ты обмозговал это дело… Ведь, вишь какими способностями тебя природа наградила…
– Что ж, – отвечает Безменов, – надо постараться узнать адрес этого В. Ф.Сидорина – произвести у него обыск, но это после – сначала узнать адрес «Б» (Бориса, что ли?) Сидорина и захватить там всех, кто сегодня соберется в 7 часов, ну и так далее. В этих вещах не мне тебя учить… Ну, а Аммонита ты пока оставь: он рядом со мной живет – не убежит.
– Значит, ты не пойдешь?..
– У меня есть еще одно дело. Пока неопределившееся. И я прошу тебя дать сегодня к моей квартире, а лучше на церковный двор – знаешь, рядом? – двух или трех человек хороших агентов. Чтоб, когда совсем стемнеет, они уже были там…
– Ладно.
– Но предупреди их, чтобы прятались хорошо. Только на мой свист – чтоб отзывались… А если под ногами будут мешаться без толку, по шее накостыляю…
– Ладно, ладно, – смеется Васильев, – смотри, самому как бы не накостыляли. Таких дам, что ползают, как змеи, а видят ночью лучше мартовских котов…
Один за другим входят четыре агента. Безменов хочет проститься, но Начсоч с лукавым лицом делает ему сюрприз:
– Подожди, друже, от меня так легко не отвертишься… Ну-ка, этим хлопцам прочти лекцию насчет своего дела. Как ты этого Сидорина опознал? Ну-ка, ну-ка! Это им наука!..
– Да чего там, – отказывается Безменов, – ерунда все это… Каждый мало-мальски наблюдательный человек сумеет сделать то же…
Но хлопцы усаживаются, а Васильев настаивает, и сыщику-любителю приходится выступить в роли преподавателя:
– Ну вот насчет того, что он рядовой работник: у него ботинки, видишь ли, здорово потрескались, ранты вымокли, да и все переда – тож, значит, приходится частенько быть под дождем, стоять, что ли, на слежке… Одежонка у него плохенькая, латаная – крупный зверь, выходя на охоту, оденется потеплей и поприличней. Может быть, у него даже на этот случай специальный костюмчик найдется… Одно к одному, ну и выходит, что он среди своих рядовой член…