рпеливой политике Каподистрии, который, живя отшельником в этом городе, держал в своих руках все нити греческой революции и выжидал того момента, когда ему снова можно будет выступить на сцену. В Париже образовалось Филантропическое общество помощи грекам, в комитете которого принимали участие представители всех политических партий (Шатобриан и Лаффит, Ларошфуко, Дальберг, Сент-Олэр, Фитц-Джемс, Лафайет, Бенжамен Констан). За 1825 и 1826 годы одно это общество доставило грекам около трех миллионов франков денежной субсидии, не говоря уже о солдатах, оружии, снаряжении и одежде, которые оно им постоянно отправляло.
Но, к несчастью, не все средства, с 1821 года направлявшиеся филэллииами в Грецию, были ею использованы. Деньги часто раскрадывались или употреблялись не по назначению недисциплинированными и жадными вождями, оспаривавшими друг у друга руководящую роль. Что же касается добровольцев, то греки не всегда оказывали им дружественный прием; ревниво относившиеся ко всякому иностранному влиянию и неспособные подчиниться требованиям европейской дисциплины, вожди-паликары в течение долгого времени щеголяли презрением к опытности, военным познаниям и талантам офицеров-филэллинов, многие из которых, возмущенные оказанным им пренебрежением, отказались от участия в военных действиях. Санта-Роза не мог добиться командования отрядом. Он был убит при осаде Наварина в качестве простого волонтера. И только после взятия этой крепости и Триполицы, когда египтяне стояли уже лагерем перед Навплией, греки, умудренные несчастьем, которое сделало их более справедливыми, стали выказывать больше доверия своим союзникам, которых они так долго игнорировали. Полковнику Фавье, который в течение двух лет служил грекам, можно сказать, почти против их воли, правительство поручило, наконец, организацию корпуса регулярных войск и командование. Это было ядро армии, которой Греция после четырех лет войны еще не имела. Но какое значение могла иметь эта запоздалая мера ввиду приближения войск Ибрагима?
Дипломатический поворот в пользу Греции. Греции необходима была помощь великих держав, в ожидании которой ей нужно было выиграть время. И она выиграла его благодаря повороту, совершившемуся в ее пользу в британском кабинете. Этот поворот мы сейчас постараемся объяснить.
Руководство английской дипломатией с конца 1822 года находилось в руках Каннинга, смелого политического деятеля, который не чувствовал такого панического страха перед успехами революции, как Кэстльри. Не подлежит никакому сомнению, что этот государственный человек стоял за сохранение Оттоманской империи. Но он был в основном оппортунистом, а так как греческая нация за последние несколько лет обнаружила явные доказательства своей жизнеспособности, он ст$л склоняться к мысли, что конечная ее победа неизбежна. А раз Греции наверное предстоит победа, то нельзя допустить, чтобы она считала себя обязанной своим успехом державе, являющейся соперницей Англии. Поэтому Англия должна быть готова в решительный момент взять в свои руки руководство движением для того, чтобы, во-первых, отнять это руководство у России, а во-вторых, придать делу оборот, сообразный с британскими интересами, и воспрепятствовать окончательному разрушению Оттоманской империи. Прибавим, что Каннинг понимал необходимость считаться не только с общественным мнением (которое в Лондоне, как и повсюду, было решительно настроено в пользу греков), но и с английскими капиталами, вложенными в греческую революцию. Наконец, до английского министра доходили слухи, что французские филэллины предлагали инсургентам в короли какого-пибудь французского принца, например, сына герцога Орлеанского[73]. Англия должна была позаботиться о том, чтобы ее не предупредили другие. Этим и объясняется перемена ею политического фронта.
Александр ждал окончания испанской войны, чтобы снова подвергнуть обсуждению Священного союза свой старый спор с Турцией[74], причем теперь, как и прежде, он связывал его с вопросом об умиротворении Греции. Но Англия предложила ему до проектируемых им совещаний представить свои соображения относительно реорганизации этой страны, и царь, попавшийся на удочку, заявил (в январе 1824 года), что, по его мнению, восставшие области должны быть разделены на три группы (Западная Греция, Восточная Греция и Морея), каждая из которых будет превращена в вассальное княжество Порты на таких же приблизительно условиях, как Молдавия и Валахия. Подобное предложение должно было в одно и то же время привести в раздражение и султана, который требовал от своих подданных безусловного повиновения, и греческую нацию, которая с негодованием отвергала всякую мысль о дроблении Греции и о вассальном ее подчинении Турции. Этим проектом русское правительство обнаружило собственные своекорыстные стремления. Из этой программы явствовало, что оно, конечно, стремится к потрясению или разрушению Оттоманской империи, но что оно не желает допустить образования на Балканском полуострове достаточно свободного и достаточно сильного государства, способного обходиться собственными силами и не нуждающегося в покровительстве России. Можно себе представить, как широко был использован английскими дипломатами подобный документ как в Навплии, так и в Константинополе!
Теперь английское правительство начало выказывать грекам явную благосклонность. Оно признало за ними право блокады, позволило им снабжаться продовольствием на Ионических островах и открыто благоприятствовало филэллинам. Русский проект о дроблении Греции на три куска был разоблачен в июне 1824 года. Так как правительство Навплии сочло нужным ответить на него протестующей нотой, которую оно (в августе) адресовало главным образом лондонскому кабинету, Каннинг сообщил ему в ноябре, что если грекам это непременно понадобится, то Англия не откажет им в своем посредничестве. При этом английское правительство отказалось принимать участие в Петербургской конференции по греческому вопросу. Открывшаяся, наконец, в феврале 1825 года эта конференция, бесплодность которой в достаточной степени могла быть обусловлена хотя бы только коварством австрийского правительства, закончилась в апреле плачевным фиаско. Но шаги, которые вслед за тем были предприняты царем, перед каждой из великих держав в отдельности, с тем, чтобы получить разрешение на вмешательство в греческие дела, тоже не увенчались успехом.
Напротив, влияние Англии, которая имела теперь на своей стороне общественное мнение Греции, продолжало безостановочно возрастать. Мы уже видели выше, что к концу июня 1825 года дело греческой независимости казалось окончательно проигранным. Но через несколько дней Европа с изумлением узнала, что Греция на время избегла уничтожения. Ибрагим, занесший уже руку для окончательного удара, вдруг остановился. Навплия была спасена, и в июле египетская армия повернула обратно к Триполице и Наварину. Неожиданный этот поворот был вызван заявлением английского офицера, коммодора Гамильтона, которому, без сомнения, английское правительство разрешило пригрозить паше возможностью британского вмешательства.
Царь, огорченный и раздосадованный неудачей своей политики, вскоре после этого (в августе) заявил, что отныне умиротворение Греции отступает для него на задний план, что он больше не обращается к Европе ни с какими предложениями и только оставляет за собой право получить от Турции удовлетворение своих требований. А если это удовлетворение не будет ему, наконец, дано, он уже собственными силами постарается его добиться. Решится ли он осуществить свою угрозу, не останавливаясь даже перед войной — этого никто не знал. Но на всякий случай Англия старалась принять меры предосторожности. Организованный в Греции вскоре после отступления Ибрагима сбор подписей, вылился в форму прошения, адресованного в августе лондонскому двору и выражавшего пожелание, чтобы Англия официально приняла под свое покровительство греческий народ и дала ему короля. Принц Леопольд Саксен-Кобургский, признанный протеже Англии, почти открыто предназначался занять место будущего главы нового государства. Таким образом, Каннинг добился своей цели: Греция отдавала свою судьбу в его руки. Восточный вопрос отныне не мог быть разрешен ни вопреки Англии, ни без ее участия. Казалось даже, что скоро в его разрешении ей одной будет принадлежать решающая роль.
Лондонский двор не счел удобным ответить формальным согласием на адресованную ему петицию, ибо это означало бы ссору с Турцией, чего Англия ни в коем случае не хотела. Но она не хотела также обескураживать греков. Она дала им зпать (в октябре), что если в данный момент и не может дать своего согласия на их просьбу и нарушить по отношению к ним, равно как и по отношению к туркам, принятую ею систему благожелательного нейтралитета, то, тем не менее, она не оставляет заботы о них и не позволит никакой державе навязать им решение, противное их интересам. При этом она не скрывала своего намерения занять Грецию английскими войсками, в том случае если русская армия проникнет в пределы Оттоманской империи.
Мисолунги и Афины (1826–1827). Между тем военные действия в Греции продолжались, и если этой стране удалось на время избежать неминуемой катастрофы, то далеко еще нельзя было сказать, чтобы она была застрахована от всякой опасности. В течение еще почти двух лет положение на военном фронте оставалось для нее неблагоприятным.
В конце 1825 года правительство Навплии не имело денег для уплаты жалованья своим войскам, которые разбегались или беспощадно грабили страну. Флот почти совершенно обессилел из-за отсутствия дисциплины среди матросов и из-за их побегов со службы. Колокотронис и его шайки нанесли Ибрагиму во время его отступления значительный урон. Но еще больше вреда они причинили Пелопонесу. Греки, не успевшие оправиться от тревоги, вызванной осадой Навплии-, с тоской обратили свои взоры на Мисолунги. Если этот оплот Западной Греции падет под ударами неприятеля, то Реши