В министерстве, составившемся 29 октября, пост председателя совета принадлежал Сульту. Но истинным главой правительства должен был явиться министр иностранных дел Гизо, отозванный из Лондона и избранный королем, потому что — подобно королю — он был того мнения, что ради сохранения Сирии за Мехмедом-Али не стоит бросать Францию в авантюру европейской войны.
Результаты первых десяти лет царствования. 29 октября 1840 года начинается второй период царствования Луи-Филиппа. Общий баланс истекших десяти лет был приблизительно таков.
Июльская монархия устояла против всех революционных восстаний, равно как король спасся от всех покушений на его жизнь. Монархия привела своих противников в состояние бессилия — по крайней мере на время. Она была искренно признана Францией, во-первых, потому, что доказала свою устойчивость (важное достоинство в глазах народа, всегда отличавшегося твердой привязанностью к существующему порядку вещей), во-вторых, потому, что, несмотря на все волнения, материальное благосостояние не переставало повышаться. Монархия приняла целый ряд серьезных мер для содействия экономическому развитию. С первых дней царствования Луи-Филиппа правительство заботилось о развитии и улучшении путей сообщения. В 1836 году был принят закон о проселочных дорогах. Тьер обнаружил в этом вопросе такой же пыл, как в своей борьбе против железных дорог. В последнем вопросе министерство Моле натолкнулось на неумный скептицизм и дух рутины, царивший в парламенте, и не могло провести в парламенте закона о государственном строительстве железных дорог, несмотря на очевидные выгоды этой системы для страны, на что указывало министерство. Тем не менее в 1837 году удалось настоять в принципе на проведении шести больших железнодорожных линий.
Хотя страна не придавала особого значения бесконечной Алжирской экспедиции и не обращала надлежащего внимания на происходившие там непрестанные военные действия, тем не менее некоторые героические эпизоды, как, например, штурм Константины, льстили национальному самолюбию. Наследный принц, герцог Орлеанский, и брат его, герцог Омальский, приобрели подлинную популярность, разделяя опасности французских солдат. Под Антверпенской цитаделью, под Лиссабоном и Вера-Крусом французское оружие также покрыло себя новой славой.
Отмена наследственного пэрства, законы о муниципальных и генеральных советах и о народном образовании до известной степени удовлетворили умеренный либерализм большей части буржуазии.
Вопрос об избирательной реформе. Однако уже слышались требования чего-то большего. Изменение состава палаты и реформа избирательной системы представлялись некоторым уже совершенно необходимыми. В палате 1837 года больше трети депутатов составляли чиновники, среди которых насчитывалось 96 должностных лиц судебного ведомства, 50 служащих в администрации, 47 военных высших чинов, 9 королевских адъютантов или чинов придворного ведомства и 4 дипломата. Не говоря уже о том, что эти депутаты не исполняли своих обязанностей, за которые государство продолжало платить им жалованье, общественное мнение с полным основанием могло усомниться в их независимости перед лицом Правительства.
Поэтому в апреле 1840 года депутат правой, Ремильи, внес в палату предложение ограничить число депутатов-чиновников и не разрешать их повышения по службе. Это предложение было отсрочено по требованию министерства Тьера. Но общество уже заинтересовалось этим вопросом и требовало расширения избирательного права путем допущения «талантов».
10 июня 1840 года в XII парижском округе состоялся первый реформистский банкет; 14 июля часть национальной гвардии, проходя мимо короля, кричала «Да здравствует реформа!» А 31 августа офицеры национальной гвардии организовали в Шатильоне банкет, на котором присутствовало около 6000 человек. Лимож, Тур, Оксер, Тулуза, Мулен, Лилль, Мец, Руан, Марсель, Дижон, Гренобль, Бург и Перпиньян были свидетелями аналогичных манифестаций. Все эти события свидетельствовали о глубоком движении, на которое предусмотрительное министерство, желающее управлять, т. е. руководить и дисциплинировать общественное мнение, должно было бы обратить серьезное внимание. Избирательная реформа была важнейшей проблемой, которую министерству Гизо, — если бы оно понимало свой долг, а также действительные выгоды страны и короля, — следовало разрешить в первую очередь.
Гизо. Гизо было 53 года. В эпоху Империи и Реставрации он был либералом; но его прямолинейный ум возвел в неизменные догматы те либеральные понятия, к которым он пришел во времена Деказа, во времена популярности доктринеров и общества «Помогай себе сам — и небо тебе поможет». С тех пор много воды утекло; общественное сознание сделало огромный шаг вперед. Понимапие условий свободного общежития значительно расширилось. Число людей, интересующихся политическими вопросами, сильно возросло. Целые общественные классы проснулись к политической жизни. Но Гизо, застывший на тех взглядах, которые он усвоил в 30-летнем возрасте, знать ничего не хотел, да и не мог понять происходящего. Он был не далек от того, чтобы считать хартию 1814 года, при условии ее точного применения, идеальной конституцией. По его мнению, некоторых детальных улучшений было вполне достаточно, чтобы превратить эту хартию почти в совершеннейшее творение, а Июльская революция именно и дала возможность произвести эти частичные поправки. Притом, на его взгляд, парламент в своей реформаторской деятельности заходил слишком далеко, и если бы это зависело от него лично, звание пэра, например, осталось бы наследственным.
По его мнению, с изменением хартии дело революции было завершено, и всякая дальнейшая реформа представлялась ему опасной химерой. Поэтому он с самого начала примкнул к партии сопротивления. С точки зрения Гизо задача правительства должна была ограничиться сохранением существующего, поддержанием порядка во внутренней политике и мира во внешней, т. е., в сущности, — созданием условий, обеспечивающих развитие национального богатства. Именно эту программу он и начал проводить с 1840 года и именно такое определение дал он своей политике в первом же заседании палаты.
Единственно мудрая политика сводилась, по его словам, к «сохранению мира всегда и повсюду». «Поверьте мне, господа, не будем говорить нашему отечеству о завоевании новых территорий, о великих войнах и о великом отмщении за прежние обиды. Пусть только Франция процветает, пусть она будет свободной, богатой, разумной и спокойной, и нам не придется жаловаться на недостаточность ее влияния в мире». Точно так же смотрел на вещи и Луи-Филипп. Гизо не подчинялся влиянию короля и не играл роли послушного исполнителя личной политики и воли Луи-Филиппа. И если в продолжение семи лет могло казаться, что он является покорным слугой монарха, то это лишь потому, что между — министром и королем существовало единомыслие относительна политических целей.
Система подкупов. В продолжение семи лет палаты шли за Гизо, и так как министерство всегда имело на своей стороне-большинство, то — судя по внешности — во Франции установился парламентарный режим. Но это большинство состояла из чиновников. Их было 184 в палате 1846 года. Правительство держало их в своих руках жалованьем, выплачиваемым-из государственного казначейства, и обещаниями повышения по службе. А система крупных концессий и привлечения к участию в государственных подрядах давала возможность склонить на сторону правительства 30 или 40 депутатов, необходимых для составления министерского большинства. — Те же самые приемы обеспечивали в стране правительственным кандидатам голоса избирателей. Гизо, отличавшийся строжайшей честностью в своих частных делах, возвел подкуп в государственную систему. Это зло растлило всю администрацию, и в последние годы царствования разразились позорнейшие скандалы. Одновременно с разоблачением лихоимства и воровства в Рошфорском морском арсенале и расхищения интендантских запасов в Гро-Кайу в мае 1841 года стало известно, что пэр Франции, председатель одной из палат кассационного суда, Тэст, министр общественных работ в кабинете 29 октября, продал за 100 ООО франков концессию на Гуэнанские соляные копи, причем роль посредника в этой сделке играл другой пэр Франции, генерал Кюбьер, дважды занимавший пост военного министра. Эмиль Жирарден, которого не решились привлечь к суду, обвинил министра внутренних дел Дюшателя в том, что он продал за 100 ООО франков в пользу министерской газеты Эпоха привилегию на открытие третьего оперного театра и обещал звание пэра за 80 ООО франков. Сам Гизо в январе 1848 года признал в палате, что некий господин Пети для получения должности казначея в Корбейле должен был, с согласия правительства, уплачивать ренту в сумме 6000 франков за отставку старшего советника контрольной палаты, причем освободившееся таким образом место послужило наградой за услуги, оказанные министерству.
Министерство и оппозиция. Внешняя политика. Своей властью над палатой Гизо пользовался, чтобы не допускать никаких политических реформ. Он упрямо проводил политику неподвижности. «Послушать вас, — говорил ему Ла-мартин в 1842 году, — так вся политическая гениальность государственного человека состоит только в том, чтобы, заняв положение, которое дала ему случайность или революция, оставаться в этом положении инертно и неподвижно, отвергая неумолимо малейшие улучшения. И если действительно только в этом вся гениальность государственного мужа, облеченного правительственной властью, то не нужно нам государственных мужей. Хватит с нас и простой тумбы!»
Эта инертность под конец наскучила даже верным министерству консерваторам, и после выборов 1846 года в их среде сложилась прогрессивная партия. Один из депутатов, всегда поддерживавших Гизо, обозревая деятельность министра в 1847 году, пришел к следующему выводу: «Что сделано в течение семи лет? Ничего, ничего, ничего!»
Оппозиция, состоявшая из легитимистской правой и различных групп левой, главные свои нападки обращала на внешнюю политику министерства и на его отношение к союзу с Англией, а во внутренней политике — на вопрос об избирательной и парламентской реформах. С первых же дней своего существования Июльская монархия искала союза с Англией. Луи-Филипп полагал, что для отпора абсолютистским державам нельзя нигде найти лучшей поддержки, как в стране, политическая организация которой была всего ближе к французской. Отсюда посылка Талейрана в Лондон в сентябре 1830