Опанас растерялся, размяк, благодарил Льва — перед ним был добрый, простецкий человек. Женя насилу оторвала их друг от друга.
По дороге Женю и Льва нагнал Зеленецкий. Женя познакомила его со Львом, но он, увлеченный разговором, фамилии Льва не расслышал.
— Ну, — спросил он Женю и Льва, — каково?
Лев промычал что-то неопределенное.
— Талантище! Сила! Предрекаю великую будущность, — выкрикивал Сергей Сергеевич. — Совершенно исключительный человек.
Рассуждения Зеленецкого были прерваны Леной, которая догнала их. Лена холодно поздоровалась со Львом, как бы нисколько не удивившись его появлению.
— Я говорю, Елена Сергеевна, — ведь это колоссально!
— Знаете, Сергей Сергеевич: а мне не кажется это колоссальным. Мне все это непонятно!
— Милочка! Как вы-то можете повторять за другими. Понятность! Доступность!.. Пушкина в свое время тоже не понимали! Бетховен вызывал раздражение! Все же это условно, дорогая!
Сергей Сергеевич говорил и говорил, горячился, размахивал тростью, вытирал пот, жестикулировал, возмущался и восторгался без конца.
— Вы чудесная, милая девушка, Леночка. Вы обаятельно простая! Но ведь вот ваша внешняя бесподобная простота обманчива! Вы же сложнейший человек; нет, нет, я без комплиментов! Вот вам и загадка. То есть, простите, виноват, я немного спутался. О чем это я? Ах, да, да. Видите, стало быть, вы и простая и сложная. Но ведь это было бы расчудесно, если бы ваша внутренняя красота была воплощена в простые, но тончайшие черты какой-нибудь Мадонны!
— Так я и говорю об этом, — заметила Лена. — Пускай бы было просто, понятно, но, как вы говорите, сложно по существу.
Сергей Сергеевич закипятился, начал приводить какие-то исторические примеры, зацепил при этом Египет и Вавилон, затем перескочил к Людовикам, наговорил кучу всяких мудреных слов, сбился, спутался и кончил новыми восхвалениями Турбаева.
Ему никто не возражал. Лена почему-то задумалась и молчала. Льву и Жене хотелось скорее остаться одним. На углу Рыночной они свернули.
Зеленецкий помахал им ручкой и, распрощавшись с Леной, вприпрыжку поскакал домой.
— Это кто такой? — спросил Лев Женю.
— Мой двоюродный дядя. Знаменитый человек.
— Ну? Чем же он знаменит?
— Был эсер, понимаешь? Выслан сюда.
— О, это интересно! Он у вас бывает?
— Часто!
— Вот даже как. Ну — домой?
Он взял Женю под руку, она прижалась к нему, и они быстро зашагали на Церковноучилищную.
На следующий же день, с утра, Лев отправился с визитами. Сначала он зашел к бабке. Катерина Павловна копалась в огороде. Лев принес ей фунт чаю. Однако бабку подарок нимало не смягчил.
— Опять явился? — приветствовала она его, подставив для поцелуя желтую щеку.
— Ох, хорошо поездил, бабушка! Поправился, людей увидел! Замечательно! Теперь за работу сяду.
— Тетка-то Анна умерла, — сказала бабка. — Был округ меня лес, а теперь словно вырубили. Одни пеньки!
— Как это она? — участливо спросил Лев.
— Таяла, таяла, да и растаяла. Бог наказывает. Дед у тебя был развратник и разбойник. Бог и наказывает.
— Ну, а дядя?
Лицо старухи исказилось злобой.
— Женился, дурак!
— Ну и что ж — все женятся. И я женился! — Лев рассмеялся.
— Чего гогочешь, иди, откуда пришел! Не звала тебя!
— Остановиться мне у вас нельзя, бабушка? Хотя бы на неделю?
— Нету, нету у меня для вас места! Прощевай! Заходи, коли что.
От бабки Лев отправился к Компанейцам. Васса сказала, что Лена и Андрей в театре. Лев направился туда. Вся труппа была на сцене. Турбаев вслух читал рецензию на спектакль. В ней Зеленецкий, ссылаясь на древних, одному ему известных поэтов, восхвалял театр, употребляя неимоверное количество иностранных слов и выспренних выражений. Актеры ничего в статье не понимали, кроме того, что их хвалят, и влюбленными глазами следили за режиссером. Когда чтение окончилось и все бросились обнимать Турбаева, Лев окликнул Джонни и Андрея.
Увидев Льва, они всполошились.
Андрей повторял одну и ту же фразу:
— Мы теперь покажем им! — кричал он. — Мы их заставим, черт возьми, работать!
Они говорили разом, не слушая друг друга, расспрашивали Льва, где он плутал, тот повторял то же, что и Жениной матери, о своих приключениях, об Урале. Андрей пообещал зайти к Льву, как только тот найдет квартиру.
— У меня скоро будет квартира, — сообщил Лев. — Собственно говоря, даже как будто бы уже есть.
— Ишь ты, как быстро! Где нашел?
— На Холодной. Дом четырнадцать.
— О, я знаю, там Юленька Огнева живет. Замуж теперь вышла. Ах, и дивчина была! — Андрей щелкнул пальцами. — Вышла за бывшего москвича. Теперь он начальник угрозыска.
— Вот-вот. Ну, заходите!
Лев простился с друзьями и вышел. В дверях он столкнулся с Виктором. Лев схватил его за руку, утащил за собой в садик, позади театра, и зашептал:
— Прости, прости, Витя! — И, как показалось тому, даже прослезился. Несколько минут они сидели молча.
Виктор вспомнил, как унизил, как оскорбил его этот человек, вспомнил о бумаге, которую он нашел в столе у Льва и которую хранил до сих пор.
Лев крепко сжал в своих объятиях Виктора, зашептал ему на ухо бессвязные слова, оправдывался, умолял забыть, вычеркнуть из памяти, сжечь ту бумагу.
— Я был так одинок. Отвык от людей, не знал, куда деваться, как жить! Витя, ты только пойми, как я страдал тогда. А с Женей — ты знаешь…
— Не надо об этом теперь, — глухо сказал Виктор. — Не стоит вспоминать об этой истории.
Виктор и в самом деле очень боялся воспоминаний. Где-то далеко-далеко в мыслях, глубоко в сердце еще был уголок, которым владела Женя. Часто с тоской думал о ней Виктор, любил эту царапину на своем сердце, не забыл поцелуя Жени, мечтал о ней, засыпая, и ненавидел ее днем, избегал встреч с нею, не кланялся, не разговаривал и знал, что она смотрит вслед ему своими печальными зелеными глазами.
Не раз, целуя Лену, он ловил себя на том, что думает о Жене, боролся с собой, старался изгнать ее образ из сердца, не мог, — и тосковал, мучился, презирал себя.
Лев был доволен. Ему везло. Ему везло во всем. Он удачно бежал. Он вовремя попал сюда. Лев вспомнил, как он отказывался от поездки в Верхнереченск.
Апостол был прав, посылая его в город, где еще целы старые связи, где притаилась эсеровщина и в деревнях многие еще колеблются, открывая таким образом тыл…
Ему везет и с этим парнем: та дурацкая бумажка не страшна, если можно держать Виктора в руках.
— Ничего, мы тебя помирим с Женей! — сказал Лев.
— Не надо, Лев, я уже сказал тебе. Я простил тебя, я все забыл.
— Дай руку, если простил! — в волненье проговорил Лев. — Помнишь, я говорил, что мы с тобой братья из-за отцов. Слышишь? Нам нельзя враждовать! У нас в конце концов одна цель, верно ведь? Ну, скажи, правда? Брат ты мне?.. Дай мне руку, Витя!..
Виктор подал ему тонкую, белую руку.
— Ну, вот и все! — вытирая глаза, облегченно сказал Лев. — Словно дышится легче. Ведь эти годы только ты и был на моей совести.
Виктор рассказал Льву о театре, о Лене, о своих успехах — он жил сейчас бурно, каждый день приносил ему новые радости. Виктор стал равным в семье, он отдавал ей свой заработок. Дядя Петр радовался, племянник стал на ноги…
Рассказал Виктор Льву и о мадам Кузнецовой. По его словам, она совсем опустилась, окружила себя кошками и целые дни сражается с какими-то старухами в дурачки, плачет, проигрывая, хохочет, когда ей везет.
— Она совсем отвратительная стала! — с брезгливой миной сказал Виктор. — Толстая, сальная.
Они расстались, как прежде, друзьями.
Было около шести часов вечера, когда Лев постучался в дом номер четырнадцать по Холодной улице.
Дверь ему открыл рослый, краснолицый мужчина, одетый в милицейскую форму.
— Вам кого? — спросил он.
— Я слышал, что здесь сдается комната.
Краснолицый испытующе посмотрел на Льва.
— А кто вам об этом сказал?
— Разве вам не все равно?
— Нет, не все равно.
— Вам прислал привет Маркевич.
— Ну, и что же?
— Он сказал, что Николай Николаевич меня устроит. — Лев улыбнулся. — Да вы не бойтесь!
— Что значит — не бойтесь! Вы понимаете, что вы говорите?
— Понимаю.
— Никакого Маркевича я не знаю.
— Тем лучше для вас. Большая сволочь.
Хозяин квартиры рассмеялся.
— Да вы, видно, парень свойский.
— Поживем — увидим.
— Ну, входите! — сказал хозяин.
Из кухни, вытирая руки о фартук, вышла полненькая, совсем еще молодая женщина.
— В чем дело?
— Вот новый постоялец.
— Вам комнату?
— Да, мне сказали, что у вас сдается.
— Есть, есть. Вам кто сказал, уж не Макеев ли?
— Правильно. Джонни и сказал.
— Ну и молодец. Значит, пятерку заработал. Я ему пятерку обещала за хорошего постояльца. Да вот Николаю все не нравились.
Юленька провела Льва в узкую, длинную комнату.
— Вот и жилье. За стеной мы с Николенькой помещаемся. Это мой муж. Николай Николаевич его зовут. Он здесь у нас жил, вот в этой комнате. А потом на мне женился.
— Это вы, пожалуй, и меня жените! — рассмеялся Лев. — Нет ли у вас сестренки? Вроде вас?
— Почему же вроде меня? — Хозяйка вильнула глазами.
— Да так, вы в моем вкусе.
Юленька рассмеялась.
Лев осмотрел комнату; в ней стояли чистая кровать, стол, диван.
— Ну, что же, возьму. Сколько за нее надо платить?
Хозяйка смутилась.
— Вот уж и не знаю. Пойду к Николеньке.
Она выбежала, оставив Льва одного. Лев открыл окно и высунулся наружу. Перед ним была тихая, поросшая травой улица, куры бродили по дороге, солнце сползало к горизонту.
«Тихо, уютно, удобно, — подумал он. — С хозяйкой поладим. — Лев усмехнулся. — И с хозяином тоже!»
Вошла хозяйка и, мило покраснев, назначила очень низкую цену, — видимо, Николай Николаевич решил, что постояльца обижать не стоит.