— Ты угадал. Читать Ленина. И газеты. И беседовать со зрителями в театре. И писать соответствующие стихи. И, если будет надо, — делать бомбы.
— Что? — Лена встала. — Какие бомбы?
— Обыкновенные, Лена, бомбы. Те самые, которыми человека разносит на куски.
— Не смей!.. — крикнула Лена. — Витя, пойдем отсюда. Он… Я не знаю, чего он хочет… Женя, что он говорит?!
Женя пожала плечами и усмехнулась. Она не сводила со Льва восхищенных глаз.
— Никаких бомб, — сказал Андрей. — Успокойся, Лена. Он просто треплется!
— А как же, Андрюша, насчет бунта и прочего? — усмехнулся Лев. — Помнишь, говорил?
— Мало ли что я говорил!
— Остыл?
— Пошел к дьяволу! — цыкнул на него Андрей.
— Ну, успокойтесь, — улыбнулся Лев. — Конечно, насчет бомб я пошутил. Ну, и нервные вы! Так вот, читать газеты, книги и привлекать новых людей.
— А-а, это пресно! Пресно и скучно! — глухо сказал Андрей. — Не то!
— Андрею я могу предложить другую работу, — двусмысленно заметил Лев. — Но мне надо посмотреть, на что он годен.
— Только не на подлость! — отрезал Андрей.
— Послушайте, друзья! — сказал примиряюще Лев. — Я хочу вам доказать, почему нужен «Круг». Хотя вы за газетами следите плохо, но, вероятно, все же знаете, что сейчас происходит внутри партии.
— Это всем известно, — вставил Джонни. — Нам надо знать, чего хочет так называемая оппозиция и может ли она быть полезной нам.
— Ясней, ясней, — крикнул Опанас.
— Коля, друг, все будет ясно в свой час! Сказано у пророка: каждой вещи свое время.
— Дальше, дальше, — заторопился Виктор. — Ты о троцкистах говорил…
— Вот я и думаю, — задумчиво, как бы про себя, проговорил Лев, — есть расчет поддержать их.
— Так они и захотели твоей поддержки! — насмешливо сказал Андрей, — помощник тоже!
— Я и говорю, — спокойно продолжал Лев, не обращая внимания на шум, — их надо поддержать. Пускай создают свою партию. Ч-черт! Над этим надо подумать! Да, да, — выкрикнул вдруг он, — конечно, поддержать! Дело в том, чтобы… Хотя об этом…
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил Андрей Джонни.
Тот пожал плечами. Все молчали.
— Даже жутко становится, — тихо сказал Андрей. — Ты о чем говоришь, Лев?
Вот что, — резко заметил Лев, — или вы слушайте меня, или катитесь к черту. Вы мне нужны, как прошлогодний снег.
— Успокойся, Лев, — вмешался Виктор. — Послушай-ка, у меня такой вопрос. Во имя чего все это делается? Во имя какой цели, идеалов, во имя какой власти?
— Опять об одном и том же. Вот тупость! Идеалы, цель, благородство. Это все видно будет — как и что. Будут править люди.
— Народ? — спросил Лев.
— Народ умеет винтовку носить, — презрительно отозвался Лев. — Он сражением не руководил. Народ кирпичи носил на стройку, а строили архитекторы. А архитекторам кто-то деньги давал. Народ! Народ — это толпа. Это стадо.
— Это не по мне! — сказал Андрей. — Все, что ты сейчас говорил, я не принимаю.
— Н-да, — протянул Джонни и болезненно сморщился, — это, стало быть, так: если мой отец дворник, — меня к черту? Я, стало быть, в стаде останусь?
— Да нет, не то, не так вы меня поняли! — мгновенно нашелся Лев, увидев, что Андрей и Джонни вдруг помрачнели. — Ведь это к слову, это ведь фантазия, мечты. Это медведь неубитый. Давайте о деле, а о фантазиях потом. Значит, коротко: «Круг» сохранить. Быть готовыми к тому времени, когда к нам придут за помощью. Но, если можно, — быть активнее самим.
Виктор, Богородица, Женя захлопали Льву. Опанас подбежал к нему и стал жать руку — он решил, что попросить у Льва денег можно. Лена сидела мрачная. Андрей и Джонни говорили о чем-то друг с другом.
— Вот что, — сказал Андрей. — Мы решили пока в «Круге» остаться. Посмотрим, что будет дальше.
— Вот и здорово, вот и хорошо! — вставил Виктор.
— Постойте, — сказал Богородица. — Я думаю, что Опанасу одному с работой не справиться. Я предлагаю, чтобы «Кругом» руководил Лев.
— Нет, нет, — запротестовал Лев. — Я согласился только на то, чтобы дать совет. Я даже не член «Круга» и быть им не хочу. Но если «Круг» попросит Опанаса советоваться иногда со мной…
— Не иногда, а всегда, — восторженно сказал Виктор.
Лена печально покачала головой. Ей вдруг показалось, что и она, и Андрей, и Джонни, и Виктор — в руках у этого длинного, лобастого человека, приехавшего неизвестно откуда, посланного неведомо кем.
…Виктор и Лена ушли с собрания раньше всех. Джонни, Опанас и Лев, сопровождаемый Богородицей, вышли последними.
Всю дорогу до Рыночной улицы Опанас думал о том, как бы ему попросить у Льва денег. Наконец, когда, разговаривая о каких-то пустяках, все дошли до переулка, где Опанасу надо было сворачивать, он отозвал Льва в сторону и, потея и запинаясь, попросил в долг пятерку. Лев, не говоря ни слова, вытащил из бумажника деньги и сунул их Опанасу.
— Будем вместе работать, — сказал Лев. — Я лучшего хочу. А насчет денег — не стесняйся, всегда выручу. Ну, всего.
Лев похлопал по плечу Опанаса и исчез в густой сетке дождя. Опанас, хлюпая по лужам ботинками, медленно поплелся к дому.
Глава шестая
Проехав около ста верст поездом, Лев и Богородица сошли на маленькой станции. Это была уже территория Тамбовской губернии. От станции им предстояло пройти до Двориков двадцать с чем-то верст.
— Вот на этой станции, — рассказывал Богородица, — во время антоновского восстания отсиживались двориковские коммунисты. Начальником был у них какой-то здешний коммунист, а самым смелым разведчиком считался Листрат Бетин. Брат Листрата, Ленька, служил в батраках сначала у Петра Ивановича Сторожева, потом у земского ямщика Никиты Семеновича. Когда Сторожев ушел к Антонову, он и Леньку с собой утянул. Ленька был парень вихлястый. Поругался как-то со Сторожевым и переметнулся к красным, тоже в разведке служил, где и его братец Листрат. А была у Леньки в селе Грязнухе милаха — Наташа. Сторожев задумал Леньке отомстить и наговорил ей всякой чепухи: Ленька, мол, на коммунистке женится, ее, Наташу, почем зря поносит. А Наташа, забыл сказать, была в то время беременная. Она, рассказывают, с ума сходила, тоскуя по Леньке. Потом услышала от Сторожева эту самую сплетню и задумала отомстить. Как-то зашел к ней в избу красноармеец, она его возьми да убей. А сама после этого сошла с ума. Так и родила без памяти. И до сих пор помешанная. Бродит и песни поет.
— А Ленька?
— А вот слушай. Когда Петр Иванович сдался ревкому, караульным около него поставили Леньку. Ночью, часов за шесть до расстрела, Сторожев заманил Леньку в амбар и ткнул его ножом. Чуть не насмерть. А сам дал тягу.
— Это я знаю. Я ведь его и спас! — признался Лев.
— Ну?
— Лошадь ему достал. Документы…
— Вот что! У нас ведь болтали, будто Сторожев ограбил какого-то парня из Пахотного Угла. Это ты и был?
— Я и был.
Они рассмеялись.
— Ты о Леньке не досказал, — напомнил Лев.
— Ленька выздоровел. Седой только стал. После этого случая добровольцем ушел в армию. Сейчас он служит где-то на границе. Наташу все думает к себе взять. На нее иногда просветление находит, как будто выздоравливать начинает. Неделю походит здоровой, потом опять за свое… А сынишка у нее хороший.
Они прошли домики станционного поселка. Кое-где на дороге до сих пор валялись изогнутые рельсы, память о налете Антонова на станцию. На окраине Лев увидел полусгоревшие избы, развалившиеся хлевы и амбары.
День клонился к ночи. Лев и Богородица решили дойти до Александровки, переночевать там и на рассвете двинуть в Дворики.
— А ты не боишься в Дворики показываться? — осведомился Богородица. — Знают ведь тебя там. И отца помнят.
— Пустяки. Мало ли что мы мальчишками делали. Да и вряд ли узнают, подрос я.
— Да, брат, вымахал…
Они помолчали.
Потом Богородица сказал:
— Слушай, Лев, ты не передумал? Я насчет Сергея Ивановича Сторожева.
— В печенках он у тебя сидит…
— У-у, пес, так бы я его и кокнул, — злобно проворчал Богородица; глаза его налились кровью.
— Пожалуйста, я не против, — усмехнулся Лев. — Только пользы не вижу по одному кокать.
— Ничего, я нашелся, и другие найдутся.
— Найдем, найдем! — Лев вспомнил о Богданове. Тот ненавидел нового секретаря губкома до бешенства; они встречались не раз в Москве, и встречи эти для Богданова кончались очень плохо. — На Сторожева, — вслух сказал Лев, — многие зубы точат.
— Ну и я вот тоже.
— Ну, хватит! Я-то тут при чем?
— Я все знаю.
— Дурак. Что же ты знаешь?
— Так, догадываюсь.
— А ты не догадывайся. — Голос Льва зазвенел.
— Почему же это?
— Все потому же…
— Мне-то уж ты поверить бы мог…
— Там посмотрим.
Рожь уже убрали, под солнцем шумели овсы. Дорога, утрамбованная дождями и зноем, упиралась в самый горизонт. Она разрезала огромный кусок земли на две части. По одну сторону дороги лежали заросшие травой пары, по другую — на много верст шло ощетинившееся жнивье.
К закату подошли к Александровке. Вдоль глубокой, длинной лощины тянулись в один ряд избы. На высоком месте стояла старая серенькая церковь. На ее куполе горели звезды. От колокольни протянулась длинная тень, она сползала в овраг к холодной, быстрой речушке.
Богородица и Лев прошли деревянный, шатающийся мостик и поднялись к селу. Богородицу здесь знали, он кланялся направо и налево.
Ночевали у александровского священника, благодушного и грязноватого. Он копался в огороде.
— Трудом, батюшка, занялись? — насмешливо спросил Лев. — Православные-то отшатнулись?
— Плохо, сыне, плохо, — повторил поп слова пушкинского Варлаама. — Христиане скупы стали, деньгу любят, деньгу прячут…
— А вы не унываете, видно? Надеетесь на что-то?
— На царствие небесное, — отшутился отец Павел. — Вдруг да затрубят архангелы. Теперь все может быть.