— А я убегу.
— Я те убегу. Ну, кому сказал? Марш спать, разбужу рано.
Голоса утихли.
«Мальчик, видать, в отца пошел — с норовом», — подумал Лев и решил завтра же увидеться с женой Сторожева.
В темноте он наткнулся на каких-то женщин; они сидели у крылечка, неторопливо разговаривали, щелкали семечки.
Лев подсел к ним.
— Кто это? Ваня, это ты?
— Нет, не Ваня.
— Незнакомый?
— Незнакомый.
— Он с поповичем из города приехал. Я его давеча видела. Так, что ли?
— Правильно.
— Ну, как у вас в городу?
— Помаленьку.
— В городу хорошо, — убежденно сказал кто-то. — Отработают срок, ручки в брючки, и с мадамой гулять. Прогуляются и чай с ситным пьют.
Все сидевшие вдруг заговорили, перебивая друг друга о городской легкой жизни, о нарядах, о ситном хлебе и калачах.
— Вовек до городских не дойдем, — сказала женщина, сидевшая рядом со Львом.
— Ну, не скажи, — отозвались с верхней ступеньки. — Еще как дойдем.
— Уж не ты ли?
— А может, и я.
— Погляди на нее, бабы! Ольга-то про чего болтает, батюшки. Барыней быть собирается.
— Не барыней, а вообще. Батька говорит, артель — верное дело.
— Пойди ты, куда подальше. Артель, артель! Землю им дай, трактор им дай. А-артельщики. Кто у нас в артели-то? Андрей Козел да Пашка глухой? Работнички!
— Да ну вас, бабы, расквакались, — остановила спорщиц женщина, только что вышедшая из избы. — Споем, что ли?
— А верно, спойте, — попросил Лев. — Знаете, эту — «Я коров доила».
— Знаем, знаем. Оля, запевай.
Оля законфузилась, начала отказываться, ее долго упрашивали. Наконец Лев подошел к ней, попросил спеть.
— В городе такого не поют небось? — сконфуженно прошептала она. Лев попросил еще раз. Оля немного помолчала и запела.
Уродилася я, как в поле былинка,
Нет ни матери, ни отца — круглая сиротинка,
Лет с двенадцати я по людям ходила,
Где качала я детей, где коров доила, —
выводила Оля.
Пойду с горя в монастырь, богу помолюся,
Пред иконою святой слезами зальюся.
Не пошлет ли мне господь той доли счастливой,
Не полюбит ли меня молодец красивый…
Бабы хорошо вторили Оле. Они пели эту песню с детства, они помнили, как пели ее их матери и их бабки.
— Пойдемте спать? — предложила одна из баб, когда допели.
Женщины, кряхтя и зевая, вставали. На крыльце осталась Оля. Она куталась в цветной платок.
— А ты что же домой не идешь?
Люблю посидеть при луне. Свет у нее какой-то чудной. Вон и крыша у церкви белая стала. На луне люди живут?
— Нет, не живут.
— А почему?
— Воздуха там нет. Дышать нечем.
— Вот как! А мне болтали — живут.
— Пойдем пройдемся.
— Скучно вам будет с нами, с деревенскими.
— Идем, идем.
Они пошли по задам, мимо скирд соломы, залитых лунным светом. Где-то слышались прибаски и гармошка. Между ометами бродил заплутавшийся теленок и жалобно мычал.
Лев обнял Олю. Она стряхнула его руку.
— Не надо. А то уйду. Лучше расскажите чего-нибудь.
Лев предложил ей посидеть в омете, она спокойно согласилась. Усевшись на солому, она стала расспрашивать его о том, как живут городские девушки, с кем гуляют, как любят, как наряжаются, много ли среди них ученых.
— Эх, и хотела бы я быть ученой! — мечтательно сказала она.
— Зачем? Все бабы учеными будут, как же мужьям жить? Кому щи варить, кому детей рожать?
Оля вздохнула и промолчала. Лев снова обнял ее, она резко отстранилась.
— Я уйду.
— Ну, ну, ладно.
— Чудные вы какие-то городские. Думаете — раз деревенская, так сама на шею бросится. Стыдно это.
«Тоже передовая», — сердито подумал Лев.
Он прилег около Ольги на солому. Ольга начала рассказывать о селе. Лев слушал ее с досадой.
— Ну, я пойду. Спать пора! — Он встал.
— Приходите завтра, — ласково сказала Ольга. — Хорошо вы рассказываете.
— Поцелуешь?
— Э, нет. Этого не ждите.
Она засмеялась, подобрала платок и подала Льву мягкую ладонь.
Утром Льва разбудил какой-то грохот. Лев вышел из амбара, где спал, и увидел на дороге трактор. За рулем сидел худощавый мужичонка с козлиной бородой. С ним разговаривал хмурый крестьянин.
— Этот жеребчик не подведет, — захлебываясь от смеха, лопотал мужик, сидевший на тракторе.
— Дьявол, — любовно говорил хмурый, похлопывая по железным бокам машины. — Выдали без помехи?
— Безо всего. Увидали меня, кричат: Андрей Андреич, лошадь твоя здесь. Запрягай.
— Конь в полной готовности. Ты на нем на сходку явись. Подействует.
— Обязательно. Да, чего-то я тебе хотел сказать? Ха, вспомнил. Ты знаешь — Пантелей Лукич с Селиверстом Петровым трактор задумали купить.
— Ну?
— Право слово. Пантелеев сын сказал. Опять сильными, суки, стали.
— Ничего, сильней нас не будут.
Андрей Андреевич включил газ, и машина, грохоча, пошла по дороге. Хмурый мужик смотрел ей вслед.
Подошел Лев.
— Артель, что ли, трактор получила?
— Артель, — задумчиво ответил крестьянин. — Вот Андрея Андреевича выучили ездить. На курсах был. Ученым стал. А вы кто такой?
— Я из города.
Хмурый мужик подозрительно посмотрел на Льва.
— Но каким же делам приехали? — спросил он.
— Да так, поразмяться, — спокойно ответил Лев.
— А кто же вы такие будете?
— Сапожник.
— Обличье у вас не простое.
— Дело не в обличье.
— Это так, — согласился хмурый мужик.
— А вы председатель артели? — спросил Лев.
— Да. Сторожев я, Семен.
— Петров брат?
— А вы его откуда знаете?
— Да так, слышал.
Семен снова недоверчиво взглянул на Льва.
— В Польше, бандит, живет. Зубы оттачивает, — сказал он и поскреб бороду. — А вон того мужика, — он качнул головой вслед удаляющейся машине, — весь век Козлом звали. Козел и Козел. Бедный он, угнетенный был. Когда, к примеру, мужики отступали от красных — и он с ними уехал. С чего уехал — и сам не знал.
— И ты отступал?
— А как же? Все отступали. Неведомо зачем. Туман в голову зашел. А теперь этот Козел словам разным на курсах научился. Карбюратор, говорит, у меня в порядке. Леший его знает, что это за хреновина.
Семен засмеялся и ушел, покачивая головой и посмеиваясь.
После обедни — было воскресенье — проснулся Богородица.
— Ты где вчера был? — спросил его Лев. — Я тебя искал, искал.
Богородица сконфузился.
— Пойдешь на сходку? — спросил он.
— Я к Сторожевым хотел зайти.
— Ну вот, после сходки и зайди. На сходках давно не был.
Народ на сходку собирался дружно. Многие уже сидели на бревнах, на скамейках, на завалинке и прямо на земле. Молодежь, разодетая по-праздничному, жалась к сторонам.
Старики, поставив палки между коленями, толковали о просе, о парах. Об артели пока молчали: каждый ждал, что будут говорить другие. Народ все прибывал, становилось шумно.
Собрание началось как-то само собой. Не успел в середину образовавшегося круга войти председатель артели Семен Иванович, как все заволновались, закричали, какой-то подслеповатый старик встал, застучал палкой о землю и потребовал у Семена отчета.
Председатель сельского совета напрасно увещевал собравшихся. Страсти разгорелись, словно все только и ждали появления председателя артели.
— Артель! — кричал подслеповатый старик. — Ишь ты, какие умники! Озеро им подай. А нашему водопою где быть?
— У вас колодцы на поле есть.
— Так и ты выкопай колодцы. Ишь ты какой — колодцы! А ты их рыл?
— Уж тебе-то, Пантелей Лукич, лучше знать, рыл я их или нет.
— Да не об этом разговор, — исступленно кричал Пантелей Лукич. — Эта ваша артель самую что ни на есть хорошую землю у обчества вырежет, завтра другая артель еще земли потребует. Не поддавайся, мужики! Разорят.
— А кто же тебе мешает в артель идти? — спросил Семен. — Мы принимаем. Пожалуйста.
На мгновение крики утихли.
— Хоть сейчас запишу. Забирай манатки, и к нам.
— Обман это, — закричала сзади какая-то баба. — Ишь ты какой! «Забирай манатки»!.. Это я к тебе с коровой, с лошадью приду, а Козел кого приведет? Или вон Ленька седой? Он ведь тоже в артель норовит. У него какое богачество? Жена-дурочка?
Из толпы вышел взбешенный Ленька, он что-то пытался сказать, но волнение душило его.
— За что обидели человека? — укоризненно сказал Семен Иванович. — Подлецы вы, подлецы! Он на границе служит, нас оберегает.
— Сам ты подлец. На братнину землю полез. Жалко стало добро семейное упускать! — закричали из толпы. — Вот Петр Иванович вернется, он с вас шкуру сдерет!
— Кто это его сюда пустит?
— А захотим и пустим. Он, слышь, письмо прислал, просит обиды простить.
Ленька снова очутился в круге.
— Если Сторожев приедет сюда, задушу собственными руками! — прорычал он.
— А ты кто такой? — процедил сидящий на бревне хорошо одетый, седобородый мужик; это и был Селиверст Петрович Баранов.
— А вот такой.
— Прав нет — людей душить. Довольно, поубивали.
— Тебя, подлеца, жаль, не убили! — Ленька угрожающе двинулся на седобородого Селиверста. Тот, отступая от него, шумел:
— Меня, сукин сын, власть простила!
— У-у, бандит! — сказал Ленька. — Доберутся до вас!
— Председатель! — завопил Селиверст. — Что же это такое? Угрожает? Насильствует?
Председатель Совета успокаивал народ.
Селиверст ухмыльнулся.
— Тоже, вояка! Эй, вы, артельные. Вы что же, сами на себе пахать сторожевскую землю будете? Взять — вы ее возьмете, а толк какой?
Снова раздались крики, снова что-то вопила баба и подскакивала с кулаками к Семену Ивановичу. Сторонники артели — плотная кучка мужиков — были оттеснены к амбару. В это время рядом со Львом очутилась Ольга.
— Ну как? В городе такой шум бывает?