Потом круто повернулся.
— Прощай. — И вышел.
— Пошел вниз, — определил Сергей Иванович. — Конченый человек!
Фогт, узнав, что стихотворение попало в контрольную комиссию, выругался и тут же выдумал еще один ход.
Помня о том, что собрание решило подписать просьбу к президиуму губернской конференции дать слово Богданову, Фогт помчался к Николаю Николаевичу. Часа три потели они над бумагой и сочинили довольно хлесткий документ.
— Никаких просьб, — заявил Богданов. — Мы эту штуку другим боком повернем.
— По-вер-нем? — переспросил Фогт.
— Да, повернем.
В документе содержались требования допустить на конференцию не только Богданова, но и его ближайших соратников; прекратить «травлю» и продолжать дискуссию. Все это было написано от имени коммунистов коммунхоза и других ячеек района.
— Такой бумага не подпишут! — усмехнулся Фогт.
— Дурак, ты что, читать ее собираешься? Нужно сделать так, чтобы люди подписали не читая.
— Вы большой умник.
Вслед за тем мобилизовав своих единомышленников и, разъяснив технику дела, отправил их собирать подписи.
К вечеру, за час до начала конференции, документ был в руках у Фогта. Его подписали человек пятнадцать, кое-кто из них вообще не прочитал документа, остальных кое-как уговорили.
Конференция открылась в городском театре вступительным словом Сергея Ивановича. Коммунисты любили его, как любят рабочие каждого сильного, дельного, активного и правдивого человека.
Едва Сергей Иванович кончил говорить, встал Фогт и попросил слова к порядку ведения собрания.
Сергей Иванович, восстановив в переполненном зале тишину, попросил Фогта выйти на трибуну. Немец подошел к авансцене и зычным голосом прочитал обращение троцкистов.
Поднялось что-то невообразимое. Из лож, из партера, с галерки неслись крики, свистки, топанье ног; Фогт тщетно силился перекричать бурю возмущенных голосов.
Сергей Иванович, подняв высоко над головой колокольчик, отчаянно звонил.
Наконец ему удалось утихомирить людей. Едва Фогт раскрыл рот, снова поднялся неимоверный шум. Сергей Иванович, улыбаясь, смотрел со сцены в ярко освещенный зал театра.
Фогт обернулся к нему.
Сергей Иванович пожал плечами — ничего, мол, не поделаешь.
Когда в театре стало сравнительно тихо, Фогт подошел к Сергею Ивановичу, положил перед ним документ и ушел со сцены.
— Я думаю, — сказал спокойно Сергей Иванович, — что мы пустим Богданова на конференцию. Он нам не страшен, никто его не боится, а на слова его ответ найдем.
Богданов и трое его приятелей были уже около дверей театра. Они были встречены гробовым молчанием.
Сергей Иванович предложил избрать президиум конференции. Снова поднялся Фогт и прочитал список своих людей, в том числе и Богданова.
В зале раздался смех.
Вы нам не даете говорить! — громко выкрикнул Богданов. — Вы затыкаете нам рты!
— А вы нам надоели! — крикнул кто-то с галерки. — Сколько лет с вами возимся!
— Надоело до чертиков!
— Поперек горла стали!
Напрасно звонил в колокольчик Сторожев, напрасно кричал и упрашивал — буря разразилась с новой силой.
Богданов, махнув рукой, покинул трибуну.
— Что же это такое? — задыхаясь и вытирая пот, спросил он Сергея Ивановича.
— Знаешь что, уходи. Уходи подобру-поздорову.
Богданов посмотрел на Сергея Ивановича глазами, налитыми ненавистью. Повернулся и пошел, тяжело ступая.
Понемногу волнение улеглось. Сергей Иванович хотел было приступить к выборам президиума, но на сцену поднялся Новичок.
— Товарищи, — угрюмо сказал он. — Тут читалась бумага. И вроде моя фамилия упоминалась. Прошу прочитать еще раз, я не все расслышал.
Сергей Иванович прочитал обращение троцкистов.
— Обман! — снова раздался голос Новичка в наступившей тишине. — Товарищи, я этого не подписывал. Мне про другое говорили. Мне болтали — мол, справедливость, людям, мол, надо дать слово… А этого я… Да нет, ей-богу, товарищи, я ввек…
Зал загудел.
Еще кто-то встал со своего места, тоже отказался от подписи. И еще один. И еще…
— Ладно, — сказал Сторожев. — Разберемся.
— Предлагаем выставить всех троцкистов отсюда! — крикнули из зала.
— Верно!
— Их не только отсюда — и из партии давно бы убрать!
— Голосую. — Сторожев восстановил порядок. — Кто за то, чтобы очистить конференцию от троцкистов?
Сотни рук подняли делегатские мандаты.
— Прошу опустить! Кто против? Ну, ясно — те самые, о ком идет речь.
— Ну, граждане, — выкидывайтесь, — весело сказал кто-то.
— Дышать будет легче!
Карл Фогт вышел, не глядя ни на кого. Вслед за ним ушли его единомышленники.
Сторожев окинул взглядом людей, наполнивших театр. Перед глазами его мелькали знакомые лица: вот Кузнецов, вон там землекоп с пятого участка. Рядом с ним — Антон Антонович. Слева, погруженный в глубокую задумчивость, Алексей Силыч. В ложе Карнаухов, слесари, монтеры, бетонщики…
Сергей Иванович начал говорить.
— Нам предстоит много работы. Мы заложили станцию на Свири, Магнитку, Днепрогэс. Скоро заложим с вами вагонный завод и теплоцентраль. И много еще нам предстоит заложить и построить… Тысячи рук получили работу, и недалек тот день, когда мы закроем биржу труда, недалек день, когда вообще не узнать будет нашей страны, нашего города, наших сел, нас самих… Разве мы не едины? Разве не едина и не могуча наша партия? Разве не могущественна наша страна? Кто сильней нашей семьи народов?.. Нет, никто не может остановить нас…
Глава седьмая
После разговора с Виктором Лев отправился домой. Его душила злоба. Сознание того, что Виктор уличил его в трусости, в том, что он боится какой-то паршивой бумажки, двух глупых фраз, приводило Льва в бешенство.
— Я тебе покажу! — шептал Лев, шагая прямо по лужам и разбрызгивая грязь сапогами. — Я тебя проучу!
Но как? Ответа Лев не находил. В самом деле, что он мог сделать Виктору? Бесчисленное множество планов мести приходило ему в голову, но все они были нелепы и наивны…
Уже около дома ему пришла в голову мысль о Жене.
«Виктор до сих пор любит ее, — подумал он. — Такие в своей страсти не скоро охладевают: они глубоко прячут свои вожделения. Пускай Женька опять его окрутит. А там посмотрим, что с ним делать…»
Неприятность ждала его и дома: он узнал о провале Богданова и его друзей на партийной конференции.
Расстроенный до предела, Богданов придрался из-за какого-то пустяка к Юленьке.
Они поссорились.
Юленька рассердилась и ушла из дому, заявив, что идет с «хахалем» в кино.
Богданов послал ей вслед пару крепких слов, побродил по дому, уснуть не мог и решил выпить. Он выпил одну рюмку и еще одну, опорожнил весь графин, пошел в комнату Льва, разыскал у него пиво, водку и сел за стол.
Злость, которую сдерживал Лев, прорвалась при виде Богданова.
— Ага, — рассвирепел он, — уже занялся делами? Больше тебе о чем думать?
— Садись, — прохрипел Богданов.
Лев отодвинул стакан, налитый ему.
— Люди не знают, что делать, а он пьет.
— Завтра за дело. Сегодня — гуляю.
— Завтра ты будешь пьян в стельку. Вот что… Мне это надоело. Больше я не дружу с тобой. Тебе скоро дадут по шапке, как дали из Москвы. Я не хочу наживать из-за тебя неприятности. Делай что хочешь.
Богданов внезапно протрезвел. Возможно, он просто ломал комедию; умел притворяться Николай Николаевич и играть любые роли.
— Я тебе сказал — завтра. Понимаешь? — Богданов говорил совершенно трезво. — Завтра конец. Что ты делаешь? Рассказывай!
— Лучше ты мне расскажи, как вас сегодня высекли…
— Это ничего, это бывает! Думаешь, конец? Погоди, они у нас запоют…
— Долго ждать приходится.
— Тяп-ляп ничего не сделаешь! А все-таки, хотел бы я знать, гражданин Кагардэ, кто ты такой и за коим чертом тебя принесло сюда.
— Брось. — Лев сморщился. — Довольно дурака валять.
Богданов фыркнул.
— Дока ты, ох, дока! Ну, что ты хотел сказать мне?
— На днях назначено открытие депо и закладка завода. Демонстрацию устраивают. Семичасовой рабочий день вводят, слышал?
— У нас отрицательное отношение к нему.
— Наплевать мне, как вы к этому отнесетесь. Ты мне скажи, как относишься к демонстрации ты и твои приятели?
— А тебе какое дело? Ты в нашу политику не лезь. Знай сверчок свой шесток.
— Партийный секрет? — насмешливо сказал Лев. — Как хочешь…
— Ладно, не кипятись.
— Так что же вы надумали? Может, скажешь?
Богданов отхлебнул пива и с отвращением отодвинул стакан. Похоже было, что совесть на секунду вернулась к нему: так ему вдруг захотелось встать, уйти из комнаты Льва, из этого дома, пойти в контрольную комиссию… Все это продолжалось мгновение. Однако свои планы Льву он не открыл.
Троцкисты затеяли устроить контрдемонстрацию: выступить со своими сторонниками самостоятельно. Был выбран дом с балконом на перекрестке, около которого во время демонстраций обычно создаются заторы.
— Что-нибудь придумаем, — вскользь заметил Богданов. — У них — демонстрация, мы тоже не будем хлопать ушами.
Контрдемонстрацию выдумал Фролов. Это понравилось Богданову. Однако от выступления он отказался, доверив эту честь Фролову же.
— Так-так, — ухмыльнулся Лев. — Партийные секреты, значит. Что ж, мне, как беспартийному, расспрашивать о них не совсем ловко. Да и вообще не следовало бы тебе иметь дело с беспартийным, хотя бы и сапожником. Втравил меня в это дело с типографией… Нет, все это не для меня.
Богданов ушам не верил.
— В общем, мое дело — сторона, — с кислым видом продолжал Лев. — Ничего советовать я тебе не могу. Да и оскорбили бы тебя мои советы. Я — друг. Просто друг. Но если рассуждать отвлеченно, работаешь ты гениально… Конспиратор ты великий! Выпьем за конспирацию.