— Угу! — сказал Новичок и раскрыл табакерку.
— Дай нюхну!
Друзья нюхнули и долго раскатисто чихали, вытирая слезы, снова чихали, что-то силились сказать друг-другу и не могли.
— Расчихались! — заметили с кровати.
Чиханье прекратилось.
— Ну что, объявили?
— Так и так, депо, дескать, открываем. А рядом закладывают завод. Сергей Иванович у нас был, все объяснил.
— У него брат, — заметил Лев, — в Польше скрывается.
Антон Антонович и Семен угрюмо посмотрели на Льва.
На кровати завозились, к столу подошел молодой паренек в толстовке.
— А вы кто такой будете? — спросил он Льва.
— Сапожник!
— Чудной сапожник! — вставил Новичок.
— Все про власть плетет, в тачку мастера, дескать! — Антон Антонович пожал плечами.
— Шли бы вы, пока целы! — предложил парень. — И не приходите сюда больше.
— Это что ж, так ты гостей принимаешь? — обиделся Лев, обращаясь к Антону Антоновичу.
— Чудной ты гость! Плетешь, а чего — только ты знаешь.
— Он думал, тут дураки живут! — заметили с кровати.
— Прощайте! — Парень подал Льву фуражку.
— За галоши деньги плати! — напомнил Лев.
Антон Антонович вынул полтинник и швырнул Льву. Тот вышел.
— Слышь, мастер, а как же насчет резинового хода? — крикнул Антон Антонович вслед ему.
— Поди ты знаешь куда! — огрызнулся Лев.
— Птица! — презрительно бросил Новичок.
— Попадется когда-нибудь батька за свой язык! Факт! — сказали с кровати.
— Учи меня! — смущенно буркнул Антон Антонович.
Никола Опанас сначала вел счет деньгам, занимаемым у Льва. Потом бумажку с записью долга потерял и лишь изредка с тоской вспоминал, что долговая сумма растет.
Он сам не знал, куда исчезают деньги. Жалованья не хватало на еду и конфеты, а в последнее время он полюбил картежную игру и выпивку.
Почти каждый вечер он шел к заведующему аптекой, там собирались знакомые хозяина дома.
Начиналась игра, прислуга шла в лавочку за водкой и закуской…
Никола проигрывал. И чем больше проигрывал, тем сильней росло желание выиграть, тем азартней он играл.
К аптекарю заходил Фролов — этому всегда везло. Опанас проигрывал ему большие деньги, платить было нечем.
А Фролов и не требовал немедленной расплаты. Он просил лишь «черкнуть для памяти записочку».
Опанас делал это с великой охотой, надеясь, что Фролов в пьяном виде потеряет «записочки», а там ищи-свищи. Они даже подружились, вместе уходили от аптекаря к женщинам, вместе возвращались под утро домой, часто бывали друг у друга.
Иногда Опанас начинал понимать, куда ведет скользкая дорожка, гнал от себя Фролова; тот утешал приятеля, кричал о том, что «идеалы восторжествуют», что «свободному человеку в этом мире есть только один исход — туман алкоголя», а «совесть надо привязать на веревочку».
Опанас пил, играл, и брал, и брал без конца деньги взаймы, брал у кого попало, выпрашивал рубли, трешницы, клялся отдать, подписывал какие-то бумажки…
Однажды он зашел к Льву.
— Лева, прости, но, знаешь, честное слово, совершенно необходимо…
— Сколько?
— Пятьдесят рублей… Карточный долг, Лева, сам понимаешь…
— Не дам денег, пока не отдашь долг.
— Лева!
— Ты мне должен полторы тысячи рублей…
Опанас отшатнулся от Льва и стоял, тупо раскрыв рот.
Лев вынул из стола пачку бумаг — это были «записочки», выданные Опанасом Фролову.
— Мой друг Толя передал твои долговые обязательства мне. Я оплатил их наличными. Он потерял надежду получить с тебя деньги и доверил это сделать мне.
— Сволочь!
— Кто?
— Анатолий.
— Скажи пожалуйста, скотина! Ему деньги давали взаймы, а он еще ругается.
— Сколько, ты говоришь, за мной?
— Полторы тысячи с чем-то.
— Что же мне делать?
— Платить. Умел брать, умей и отдавать.
Опанас тяжело опустился на стул.
— Вообще, про тебя странные слухи ходят, Никола. С бабами путаешься…
— Враки.
— Какое враки! Бухгалтер Ерофеев — пьяница и болтун. Он в одном месте тебя наизнанку вывернул.
Бледный нос Опанаса покраснел.
— Слушай, Никола, деньги я подожду. Только говорю по-дружески: уходи ты из городской аптеки, пока тебя оттуда не вытурили. А это будет очень скоро.
Опанас молчал.
— Такое дело пришьют — живого места от тебя не останется. Меняй службу. Хочешь, помогу?
— Помоги.
— Иди в аптеку химзавода. Там аптекаря посадили, он шпионом, говорят, оказался. Иди на его место.
— Тоже шпионом быть? — смело сказал Опанас.
Лев скривил рот в усмешку.
— Какой из тебя шпион? Помнишь, что о тебе Одноглазый говорил? Ты ни холоден, ни горяч. О, если бы ты был холоден или горяч! То-то и оно. Просто будешь рассказывать мне кое-что о том, над чем работают химики завода.
— Так-так…
— Отличное место. Каждые полгода буду рвать твои записочки на пятьсот рублей. Полтора года, и ты чист.
— Значит, нанимаешь меня за полторы тысячи? Не дешево ли?
— Для тебя — самая высокая ставка. Да брось ты говорить глупости, Никола, черт знает что болтаешь. Выдумал тоже — шпион. Что я, вербовщик? Пошел ты к дьяволу!
— Между прочим, Лев, я понимаю сам, что из городской аптеки мне надо уходить. Присматриваться ко мне начали. Что ни день, то придирки, выговоры… Да ведь и есть за что…
— Пьешь?
Опанас мотнул головой.
— Ладно, пойду в аптеку химзавода. А устроишь это ты, так, Лев? — Опанас помолчал, поглядел искоса на Льва и сказал: — Послушай, Лев, а если я пойду сейчас кое-куда и все о тебе расскажу?
— И это я предвидел. Уж по одному тому заключаю, что ты не пойдешь. Ты бы не сказал мне об этом, а просто пошел. Кроме того — «записочки» твои не у меня. Они в надежных руках. Случись что-нибудь со мной — «записочки» будут предъявлены тебе. Впрочем, «записочки» — ерунда. Я тебя утоплю, Опанас. Сам. За «Круг», за Одноглазого… И твоих всех щенят утоплю. Всех до одного. Видишь, я — начистоту. Помнишь, я говорил о «веревочке». Веревочкой, мол, всех связать. Вот она, «веревочка»… Поди, разруби ее. А, да ну тебя… — Лев нехорошо выругался. — Тоже идейный! Послушай, все это ересь. Я тебе скажу прямо: нужен ты, мне на заводе, как прошлогодний снег. А все-таки… мало ли что…
— Я тебе верю. — Опанас подошел к Льву и подал ему руку. — Что тут скрывать, Лев, я… у тебя… во мне одна мысль — свалить их к черту!
— Вот и правильно, вот и сказал! Никола, милый, да ты герой. Я думал — раскис парень, в водке на клочья расползся. За одно это слово вот что делаю! — Лев вынул из кармана какие-то бумажки и порвал их на мелкие клочки.
Опанас повеселел.
— Но неужели, неужели есть еще надежда? На что? На кого? Неужто может быть по-твоему? Скажи, что делать, куда идти?..
— И вот эти рву. — Лев вынул еще какие-то бумажки, порвал их. — Знай наших, как сказал бы мой дед. Что делать? Научу. Никола, милый, научу, дай время. А сейчас… сейчас нанимайся в аптеку. И жди. Все будет в свое время. Понимаешь, в свое время. Приду и скажу. На деньги. Да бери, бери, дубина. Потом отдашь!
Опанас, часто шмыгая носом, тряс руку Льва, что-то порывался сказать.
— Ну, иди. Вот и опять мы друзья, вот снова поладили.
Уже около двери Лев сдавленным голосом сказал:
— Тонуть один, Никола, я не собираюсь. Всех с собой на самое дно. Понятно?
Опанас снова тряс руку Льва и лепетал что-то невнятное. Когда он исчез за дверью, Лев прошел на кухню и тщательно вымыл руки.
Ко дню официального пуска депо рабочие решили отремонтировать состав пассажирских вагонов.
Вагоны были уже готовы и окрашены. Оставалось вывести их из депо к территории будущего вагонного завода: там на следующий день вечером должен был состояться митинг.
Утром в день торжества Сергей Иванович и Карнаухов приехали в депо.
— Ну, выбирай новый вагон и езжай, — шутливо заметил Сергей Иванович.
Он был в превосходном настроении.
В Москве одобрили его идею о строительстве деревообделочного комбината. Сторожев только что сообщил эту новость Карнаухову, и тот опечалился: все это будут делать без него.
— А может, мне подождать? — Он просительно смотрел на Сергея Ивановича. — В самом деле, а? Ну, через годик поеду, какая разница, а?
Сергей Иванович пыхтел трубочкой и не отвечал. Расставаться с Карнауховым было жаль, но… но парню надо учиться, непременно надо.
— Нет, милый, нечего отвиливать. Кати в Москву.
— И поэт поедет. И жена его. И Ольга. Ольга-то какой молодец, а? Правда, Сергей Иванович?
— Хорошая девка! Не дураку ли досталась?.. Ну, ну, я шучу…
— А кто этот седой? Вчера к тебе приехал. В форме…
— Старый знакомый. Я тебе о нем рассказывал. Ленька. Он у моего брата в батраках ходил, у Петра. А теперь пограничник. В Белоруссии служит.
— Ах, тот самый, которого твой брат чуть не убил?
— Он самый. Парень спит и видит, как бы братца моего встретить. Да и я бы не прочь его увидеть! В печенках у меня братец сидит. Ленька на побывке был в Двориках. Жену с сыном к себе взял…
— Скоро и мы тронем.
— Весело вам будет — компания-то какая! — Сергей Иванович вздохнул.
— А помнишь, — сказал вдруг Карнаухов, — я тебе об одном учителе говорил. Компанеец его фамилия.
— Помню. Что с ним? Прижился на Украине?
— Письмо мне прислал. Смеялся я до упаду. Покажу сегодня. В общем, пришелся ко двору.
— Прочно?
— «Врос в хохлацкую землю» — пишет. Потешный старик!
Заметив Семена Новичка, Сергей Иванович окликнул его.
— Ну, как дела?
— Помаленьку, Сергей Иванович. Здравствуйте! Вот обмоем вагоны, и пожалуйста — принимайте наш подарок Советской стране.
— Пойдем посмотрим, как вагоны внутри отделаны. Имей в виду, в одном из них самолично секретарь всего губернского комсомола в Москву поедет…
Новичок, Сергей Иванович и Карнаухов вошли в вагон.
— Добро! — сказал Сергей Иванович. — Угодили комсомольскому вожаку.