Когда становишься серьезнее, прежние детские огорчения могут лишь позабавить и лишь чуть-чуть взволновать, как волнует все оставшееся далеко позади.
Я хочу рассказать сегодня историю Нептуна и его бородатого экипажа потому, что в моих воспоминаниях оно останется навсегда как самое большое событие шестого класса.
Я закрываю глаза и вижу зеленую решетку парка Победы. Вся экспедиция столпилась перед входом в парк; Марго стоит с открытым ртом, Нина беззаботно улыбается, Пыжик смотрит на всех строгим взглядом начальника экспедиции, Валя взволнована, и только один Джульбарс сладко зевает.
Но вот Пыжик строго взглянул на часы.
— Точность, — сказал он, сдвинув сурово брови, — самое главное в таких делах. Мы пришли даже на восемнадцать минут раньше! Но лучше прийти пораньше, чем опоздать на секунду. — Он отступил на шаг, скрестил на груди руки. — А теперь пусть каждый спросит себя: как дело с нервами? Учтите, сейчас еще не поздно отказаться от экспедиции.
Мы досмотрели друг на друга: неужели среди нас найдется хоть один трус?
Пыжик помолчал немного, но так как никто не сказал ни слова, он поддернул деловито брюки и скомандовал:
— За мной!
Приключения начались сразу же, лишь только мы подошли к фонтану, где стояла, словно поджидая нас, Инночка Слюсарева. Задумчиво поглядывая на кипящий столб воды, она полоскала в воде пальцы, как будто собираясь искупаться в бассейне.
Но о ней придется сказать тут несколько слов, потому что встреча с Инночкой имела самые неприятные последствия для экспедиции. Позже вся пятерка смелых и отважных говорила, вздыхая:
— Если бы тогда мы не встретили эту Слюсареву, — все осталось бы нашей тайной и никаких неприятностей у нас бы не было.
Скажу сразу: Инночка Слюсарева — самая удивительная девочка в классе. Не наружностью. Нет! Наружность у нее ничем не примечательная. Небольшого роста, худенькая, белобрысая, она отличается от всех других девочек только бровями, похожими на две запятые. Ну, и глаза еще. Они у нее такие, словно удивилась она однажды, да так и осталась на всю жизнь удивленная.
Характер у нее просто железный. Я никогда еще не видела ее плачущей. А ведь сколько пролито под крышей школы девчоночьих слез, сколько двоек тут полито горючими слезами! Если бы собрать все наши слезы в одно место, получилось бы такое слезохранилище, которое было бы вполне пригодным для лодочных соревнований. Помню, поставили ей как-то единицу за домашнюю работу, а она только хмыкнула и сказала равнодушно:
— Подумаешь! Да я сама знала, что не получу больше.
— И тебе не обидно?
— Мне? При чем тут я? Пусть переживают единицу папа и мама. Они вчера пригласили столько гостей и так долго справляли мой день рождения, что мне просто было негде и некогда готовить уроки.
Наши девочки с шестого класса, а некоторые с пятого и даже с четвертого класса, уделяют много внимания своей одежде, вплетают в косы умопомрачительные банты, устраивают немыслимые прически, прыскаются духами, стараются быть не просто чистыми, а блестящими, сверкающими, сияющими. А вот Инночка глубоко равнодушна к этому.
Я сказала ей однажды:
— Ты же девочка, а ходишь, как мальчишка. Платье у тебя помятое, ботинки нечищеные, бант торчит в косе, будто это носовой платок, а не бант.
— Подумаешь! — передернула плечами Инночка. — Что ж я, по-твоему, экспонат для выставки? У меня все чистое! И ботинки чистые, только не блестят. Ну и пусть. Я же не кастрюля, чтобы блестеть.
Как-то она измазюкала свое зимнее пальто не то в меле, не то в известке.
Я сказала:
— Зайдем ко мне почиститься. Неудобно же тебе идти домой в таком виде.
Инночка фыркнула носом:
— Вот новости! Подниматься к тебе на десятый этаж? Зачем? Прыгну с крыши в снег — и порядок! Подержи портфель.
Она подбежала к гаражу школы, залезла на крышу и сиганула оттуда в снежный сугроб.
— Всего и делов-то! — отряхнулась она. — Снег лучше всего чистит! Пошли!
Инночка ни с кем не дружит в классе, но ни с кем еще никогда не ссорилась, ни с кем не поругалась за шесть лет. А такое не часто встретишь в школе. Все ребята и дружат и ссорятся, а нередко не разговаривают друг с другом месяцами.
Учится она не хуже Тани Жигаловой. Но рассеянная до смешного. И с ней всегда приключаются какие-то истории. То она решит не ту задачку, то вообще позабудет выполнить домашнее задание, а то потеряет тетрадь, учебник или дневник.
— Ну, и потеряла, — зевает она. — Ну, и пускай. Искать не буду. Ничего хорошего в моем дневнике не было. А теперь в новом дневнике будет все по-новому. Может быть, в миллион раз лучше, чем было.
Ребята спросили ее однажды, кем она хочет быть, куда думает поступить после школы. Что собирается делать?
— Лаять! — не задумываясь, ответила она.
Мы засмеялись, но Инночка сказала с самым серьезным видом:
— Ничего смешного! Лучше меня и сейчас никто в Ленинграде не лает. Свой талант я не собираюсь зарывать в землю.
Мальчишки засвистели, стали ее одергивать (у нас всегда дергают тех, кто заврался).
— Нечего меня дергать! — сказала Инночка. — Уж я-то знаю, как нуждается в таких специалистах радио. Называются они имитаторы. По телевидению ни одна детская передача не обходится без собачьего лая. Но что это за лай? Разве так по-настоящему лают? Жалкая брехня у них, а не лай собачий. За собак краснею, когда слышу, как лают по радио и по телевидению.
А на другой день сама же смеялась над своей выдумкой.
Когда мы подошли к фонтану, Инночка, взглянув на нас, радостно закричала:
— Девочки! Несчастье! Стихийное бедствие!
Ну, не странная разве? Кричит о несчастье, а сама сияет, будто пятерку по арифметике получила.
— Какое несчастье? — кинулись мы к ней. — Что случилось?
Она протянула к нам руку, разжала ладонь, и мы увидели на мокрой ладони кожаный бумажник желтого цвета, чем-то туго-претуго набитый, почти круглый.
— Что? Что это? — взволнованно спросила Валя.
— Деньги! — просто сказала Инночка. — Понимаете? Обыкновенные деньги! Нашла уйму денег! Вот! Смотрите! — И, облизав языком губы, раскрыла бумажник.
Мы так и ахнули.
В нем было столько денег, что Марго даже взвизгнула.
— С ума сойти! — закричала она. — На все, на все хватит! И на мороженое и на конфеты.
— Определенно! — согласился Пыжик. — Тут даже на сотню тортов хватит. Но давайте серьезно. Ты где же нашла такую уйму денег?
— Там! — Инночка мотнула головой в сторону большого пруда. — Около скамейки… В траве. — Она повертела бумажник в руках и сказала, волнуясь: — Я сидела, и он сидел. На одной скамейке. Вон там. Просто сидели. От нечего делать. Потом он схватился руками за сердце и упал со скамейки на землю. Потом потихоньку начал говорить: «Врача, врача!» А где же я могла взять врача? Правда, я тоже стала звать врача и кричать, пока не прибежала толстенькая тетенька. Ну, она взяла у него руку, немного подержала и покачала головою. Вот так.
— Ну и что? А деньги?
— Деньги — потом. Сначала она сказала: «Вызовите „скорую помощь“». Я побежала в магазин и позвонила по телефону.
— А деньги?
— Сейчас будут деньги. После «скорой помощи». Она приехала и увезла дяденьку.
— А деньги?
— А деньги не увезли! Деньги валялись недалеко от скамейки. В траве. Трава — зеленая, а бумажник — желтый. Ну я и подумала: что это такое желтое? А это деньги. Вот! Пожалуйста!
— Ясно! — сказал Пыжик. — Деньги вывалились из кармана. Определенно! Посмотрим. Тут должны быть и документы. В бумажнике всегда носят документы.
Раскрыв бумажник, мы вытащили из него все, что там было, но никаких документов, кроме двух лотерейных билетов, не оказалось. Тогда мы сели на скамейку и стали считать. Насчитали две тысячи восемьсот восемьдесят семь рублей.
Марго сказала:
— Если отнять для ровного счета семь рублей на мороженое, останется ровно две тысячи восемьсот восемьдесят рублей.
— Ну и что? — спросил Пыжик.
— На семь рублей, — сказала Марго, — можно купить мороженого. Нам же полагается процент за находку. Вы что, Пыжик, не верите? Тетя Глаша нашла в прошлом году пять тысяч и отнесла в милицию, а ей дали процент. Правда, правда!
Пыжик стал красным, как галстук.
— При чем тут процент? — сказал он. — Когда деньги находят, их несут всегда в милицию… Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы отнести деньги в милицию, — прошу поднять руки.
Мы быстренько проголосовали и все вместе пошли в милицию. Впереди шагала Инночка с бумажником в руке, а наша экспедиция шла сзади, чтобы Инночка не потеряла чего-нибудь по дороге.
В милиции самый главный милиционер подумал сначала, что деньги нашел Джульбарс, и хотел погладить его, но Джульбарс зарычал, и главный милиционер, отдернув руку, спросил строгим голосом:
— А вы сосчитали деньги? Сколько тут?
— Две тысячи восемьсот восемьдесят семь рублей! — хором ответили мы.
— А больше не было? — спросил милиционер.
— Больше не было, — сказал Пыжик.
Милиционер стал писать на бумажке, где и как мы нашли деньги, и попросил нас расписаться, а потом встал, одернул куртку и сказал, что хочет пожать нам руки за честность.
— При чем тут честность? — возмутился Пыжик. — Мы же пионеры! Может, вы думаете, что пионеры могли найти деньги и взять себе семь рублей на мороженое?
Милиционер сказал, что он так не думает, потому что сам когда-то был пионером и всегда уважал и уважает пионеров. Тогда мы охотно пожали ему руку и вернулись в парк.
Когда мы возвращались в парк, с нами увязалась и Слюсарева Инночка, хотя никто из нас ее и не приглашал вовсе.
— Ты куда? — спросил Пыжик, останавливаясь.
Остановилась и вся наша экспедиция.
— А вы куда? — спросила Инночка.
— Мы?.. Ну… мы немножко прогуляемся.
— И я немножко прогуляюсь!
— Ребята, — сказал Пыжик, — вы понимаете?
— Мы понимаем! — сказала Нина. — Но Инночку вполне можно взять. Она же отчаянная. Она же от других никогда не отстанет.