— Наши?
— Ух, деньжищ-то.
— Сколько их тут?
— Сколько? — переспросил Кандыбин и, подмигнув лукаво, произнес с расстановкой: — Семь-де-сят во-семь рубликов. Да письмо еще.
Федоров на радостях схватил Катьку и подбросил ее вверх:
— Ур-р-ра! Ну, Кандыбин, спасибо тебе… Заходи. Приказывай, чем угощать тебя!
Кандыбин усмехнулся:
— Должок пока что отдай! А там сосчитаемся!
Деньги, полученные за корни аира, здорово подняли настроение «канпаньонов», но более всего обрадовало их письмо. В этом письме заведующий аптечным складом писал:
«Аир нами получен в удовлетворительном состоянии. Желательно получить корни сонной одури майского сбора, цветы ландыша, можжевельника (верхушки веток). В июне просим заготовить для нашего склада листья дурмана, полынь, листья сонной одури, листья белены, цветы бузины и цветы липы. Мы хотели бы знать, в каком количестве можете вы поставлять на склад перечисленные лекарственные травы. Высылайте своего представителя для заключения с нами договора».
Федоров несколько раз перечитывал это письмо и наконец сказал:
— Здорово!
После этого он достал листок бумаги и карандаш и некоторое время занимался какими-то вычислениями, а когда сунул карандаш и бумагу в сундук, лицо Федорова выражало полное удовлетворение.
— Вот, значится, дело какое! — весело сказал он, рассматривая Кандыбина так, как будто увидел его впервые. — Деньги, что ты нам дал, — возвращаем с поклоном, а только и двух лет не пройдет, как будет здесь, в этом месте, то исть в деревне нашей… Будет, говорю, социализм… Насчет запашки ты говорил — так ни черта не вышло… Ну, и черт с ней, с запашкой, а только этим дела не остановишь. Никто теперь не остановит нас…
Утром к Федорову пришли девять батраков. А к вечеру вся деревня узнала, что Федоров с гольтепой и неразумными ребятами, которых отцы плохо лупцевали за пустомыслие, организуют не то артель, не то чертову коммунию.
Кулачье, от которых в самую горячую пору ушли батраки к Федорову, рвали и метали:
— Народ мутит! Мальцов, вишь, не хватает ему, так батраков прихватил!
— Морду ему надо бить за такие штуки!
— Скулы свернуть подлецу мало!
Но больше всего интересовались тем, где и как будут жить коммунщики. Любопытство это удовлетворял словоохотливый, веселый Никешка Кривой:
— Под землей станем жить. На манер кротов подземных!
Сказанные Никешкой в шутку слова покатились по деревне, словно горох по току:
— Под землю уходят!
— Подземная коммуния, чтоб им ни дна ни покрышки!
— Вроде бы подземные коммунисты.
И многие при этом ухмылялись:
— Пущай, пущай! Посмотрим только, што из этого выйдет.
— Черт в ступе выйдет! — орали кулаки.
— А может, и толк будет! — задумчиво роняла беднота.
Но то, что вышло из федоровской затеи, вскоре удивило всю деревню.
Часть вторая
Над полями качался жаркий майский день. Глазам было больно от света и зноя. Все живое притаилось в тени от жары, одни только ласточки мелькали неустанно.
В этот знойный час по дороге, залитой солнцем, медленно двигалась группа крестьян, волоча за собой тележку, нагруженную домашним скарбом. Впереди выступал Федоров. Он нес на плечах огромную корзину с кроликами, цепко охватив ее большими, потными руками. За ним шагали ребята с клетками в руках. В клетках беспокойно возились молодые кролики. По бокам телеги выступали шесть батраков с корзинами кроликов на плечах. Никешка Кривой, Кузя и Юся Каменный волокли тележку с мешками зерна, картофеля и круп. От жары у всех взмокли рубахи.
— Стой! — захрипел Кузя. — Куда гоните? На пожар, что ли? Рубахи аж к спинам пристают.
Но Кузю никто не поддержал.
— Ничто! Валяй дальше, — хрипели Никешка и Каменный.
Федоров мотнул головой и прибавил шагу.
Кузя выругался, но так как никто не обратил на него внимания, он сконфуженно забормотал:
— Ну, и черти. С вами, видать, не отдохнешь лишнего часу!
За поворотом дороги, сквозь просветы деревьев, блеснуло синью и солнцем далекое озеро. Федоров зашагал быстрее.
Юся Каменный заржал по-лошадиному и повлек за собой тележку и «пристяжных». Кузя побежал вприпрыжку.
— Эх, ведь разобрало его, дубину! — ругался Кузя, прыгая через камни. Передок телеги подталкивал Кузю в спину, заставляя его бежать, не замедляя хода. Обильный пот лился со лба на глаза и стекал по мокрому носу на усы и бороду.
С озера потянуло прохладой.
— А ну, пошел быстрее. Хозяин овсом накормит!
С этими словами Никешка подхватил постромки и рванулся вперед. Тележка, поднимая пыль, быстро покатилась под гору.
— Озеро! — закричали ребята.
Перед глазами раскинулась водная ширь, ослепительно сверкая синью под солнцем. Зеленый луг, покрытый густым ковром трав и цветов, дышал полынью и медуницей. Никешка снял картуз с головы, подставляя голову под палящие лучи солнца, и зажмурился, словно кот:
— Благодать!
Через луг прошли к перелеску, на незапаханную полосу Федорова. На берегу залива выбрали удобное место, свалили на землю мешки, поставили корзины и клетки с кроликами в тень.
Несколько человек с топорами направились в перелесок, и скоро стук топоров полетел над озером.
Работа спорилась. Юся Каменный, багровый и мокрый, взмахивал топором и одним ударом отсекал молодые ели от корней. Ребята чистили деревья от веток. Федоров и Никешка рубили жерди пополам, затесывали концы и с силой вгоняли шесты в землю. Остальные заполняли пространство между шестами плетнем.
Не прошло и двух часов, как на берегу озера вырос обширный загон. Тогда открыли корзины и клетки, и по загону весело запрыгали кролики.
— Эва, радуются как! — усмехнулся Кузя, вытирая рукавом пот со лба.
Устроив кроликов, Федоров отрядил ребят и Сережку за гусями. Остальные начали устраивать навес для мешков с зерном. А когда пригнали гусей, все бросили работу и смотрели на гусят, которые впервые за свою жизнь должны были плавать. Гусыни с гоготом кинулись в воду. Гусята, смешно переваливаясь, побежали за матками, на минуту остановились перед водой, заметались по берегу и, попискивая от страха, вошли в воду.
— Эк, заработали! — закричал Сережка. — Держи, держи их! — и затопал ногами.
Гусята шныряли из стороны в сторону, отчаянно загребали лапками, но, увидев, что вода не так уж страшна, как им показалось с первого раза, они подняли головы и уже уверенно поплыли за матками, ныряя, отряхиваясь и разбрызгивая воду по сторонам.
— Эти не утонут, — усмехнулся Рябцов.
К вечеру на полосу Федорова перетащили все имущество, все зерно, лопаты, борону и плуг. Никешка развел костер и начал варить кулеш. Вокруг костра растянулись на траве ребята — Кузя, Миша Бондарь, Сережка и Пронин. Федоров с Каменным бродили по берегу.
— К ночи, пожалуй, надо загнать гусей, — беспокоился Федоров. Но Каменный решил, что на одну ночь гусей можно оставить на озере.
— Одичать могут! — хмурился Федоров.
— Ничто! За одну ночь ничего им не сделается!
А когда кулеш был готов, все уселись вокруг котла. Никешка вытащил деревянную ложку и стукнул по краю котла.
— Тащи с мясом! — захохотал старый солдат.
Все засмеялись. И только Федоров нахмурился.
— Зубоскал, — покачал он головой, — все сразу хочешь! А сразу-то и Москва не строилась…
— Это безусловно, — сказал Сережка, черпая ложкой пустой кулеш.
После ужина начали укладываться спать.
Заснули поздно. Многие ворочались с боку на бок, раздумывая о том, какая будет жизнь и заживут ли они лучше, чем жили у кулаков. Вместе со всеми остались и ребята, но с непривычки ночевать на свежем воздухе они спали плохо.
Мишка вскочил ни свет ни заря. Было еще темно. Вокруг стрекотали кузнечики. Над лесом, за озером, поднималась багряная заря. Мишка разыскал среди спящих Костю и Пашку и, разбудив их, предложил им поудить рыбу.
— Пока все спят — на уху в два счета натаскаем!
Костю послали за удочками. Мишка и Пашка начали искать червей. А когда над озером просветлел край неба и по воде потянулись туманы, ребята сидели в камышах, выдергивая свистящие лески из воды, выкидывая на мокрую от росы траву красноперых окуней, золотистых лещиков, язей и плотву.
Перед рассветом началось движение.
Первым проснулся Никешка. Вскочив с земли, он побрел к озеру умываться. Увидев ребят и трепыхающуюся по берегу рыбу, Никешка остановился и лениво почесал живот.
— Вот тебе и на, — сказал Никешка, направляясь к ребятам, — а я-то думаю, к чему бы мне попа во сне видеть?! Оказывается, — к ухе!
Никешка подошел к озеру, нагнулся, плеснул пригоршней воды в лицо, вытерся подолом рубахи и, вытянув из кармана складной нож, принялся чистить рыбу.
На рассвете ели уху. Юся Каменный обсасывал косточки и покрякивал:
— Важно… Ей-богу, важно!
Похвалили уху и все остальные.
После завтрака Федоров закурил и сказал:
— Теперь, значится, должен я сказать вот что. Гусей в нашем хозяйстве имеется сто двадцать. Старых, конечно, не считаем. Старых вернуть придется; да за каждого старого по два гусенка придется отдать. Стало быть, остается нам чистых 89 штук. Кроликов у нас 56 штук. Хлеба хватит на два месяца. Разной крупы — месяца на три… Деньгами мы имеем… всех капиталов… сто четырнадцать рублей и 36 копеек. Это, так сказать, хорошо. Однако земля не запахана и вообще… Конечно, плугу нас имеется, борона, к примеру сказать, тоже есть, а лошади, безусловно, нет и не предвидится… Вот значится…
Федоров бросил папиросу на траву и, притоптав окурок сапогом, поднялся с земли:
— Работать надо… Здорово надо будет работать… Может, с кровью все достанется, однако без работы ни черта не выйдет… Вот уха, к примеру. А ухой — во как можно кормиться… Стало быть, ребята пущай возьмут на себя рыбу, а мы, безусловно, все остальное… Теперь дело такое значится: есть у нас, конечно, деньги. Для общего хозяйства деньги не малые… Однако надо рассудить, на какую надобность затратим мы капитал?