Уговаривать Тарасова не стали. Время не такое было, чтобы тратить его на разговоры. Нужно было торопиться перепахать землю и начать строить жилье на зиму.
— Ну, спасибо и на этом, — сказал Федоров.
Помощь Тарасова подоспела вовремя. На другой день крольчихи метали второй помет, и для крольчат пришлось устраивать новые вольеры с гнездами.
На пашню уехали Юся, Бондарь, Рябцов и Сережка. К рассвету прибыл и Тарасов. Он начал пахать целину, а коммунщики приступили к перепашке всего запаханного за эти дни.
Федоров и Никешка в это время возились с крольчихами. Кузя мастерил клетки.
А когда крольчихи закончили помет, Никешка и Федоров отгородили кусок островка плетнем и за плетень пересадили всех самцов.
— Вчерашних-то привез которых — тоже будто вот, вот!..
Никешка поймал одну крольчиху за уши и погладил корявыми пальцами ее вздутый животик.
— Чую, шевелятся под пальцем!
— Да они теперь — смотри только, — озабоченно произнес Федоров, — сегодня и то уж одна шерсть начала выдирать из шкуры…
— А это что же, окот? — поинтересовался Никешка.
— Первый признак… Как начала шерсть дергать из себя, смотришь, и гнездо появляется, тут уж наблюдай только… не зевай…
— И плодовитые ж они, дьяволы!
— Коровы бы так несли, — усмехнулся Федоров. — Шути не шути, а четыре помета в год дает крольчиха… Это с толком пометы, а некоторые по 8 да по 10 пометов берут. Только мелчают кролики от этого… Гнаться нам за таким приплодом — не расчет.
— Это верно, — сказал Никешка, — и четырех за глаза… Вона их какая гибель… Промежду прочим, антересно знать, сколько может принести крольчиха самое большее?
— Некоторые семнадцать штук приносят… Да сейчас вот эта, — показал Федоров пальцем на крольчиху с опущенным ухом, — пятнадцать штук подарила. Вона она какая… Еще бы два и полный рекорд!.. То-то ребята обрадуются.
В то время как происходил этот разговор, ребята обливались потом в избе Федорова. Сухой жар смешивался с крепким полынным запахом и душистым сладковатым дыханием цветов. Ребята дышали этим густым, целительным воздухом и, несмотря на утомительную работу, чувствовали себя прекрасно. Легкий аромат ландыша и терпкий дух сонной одури слегка кружили голову, но на такие пустяки никто даже внимания не обращал.
Сняв рубахи, ребята суетились по избе Федорова, перевертывая в сушильне листья и корни, посматривая за термометром, увязывая в пучки подсушенную траву и цветы.
Под потолком, на протянутых во всех направлениях веревках, висели пучки лекарственных трав. Полати, столы, печки и лавки были завалены лекарственными корнями. За эти дни ребята выполнили почти весь заказ склада. Оставалось собрать липовый цвет, который еще не появился на липах, а там уж можно было отправлять заказ в город.
К вечеру, замкнув избу, ребята побежали к озеру, сообщить о конце работы. А тут их ждала другая приятная новость.
— Пока вы с корнями возились, кролики приплодом вас пожаловали.
— Молодые?
— Молодым рано еще! Старые постарались!
— Так они ж недавно котились!
— Эва, — засмеялся Федоров, — да ить четыре помета дают кролики.
— В год? — разинули рты ребята.
— Ясно, в год!.. Однисловом, поздравляю с прибавлением семейства… Ну-ка, угадайте сколько?
— Сто! — закричал Пашка.
— Сто двадцать!
— Двести!
— Ну, ну, уж и двести…
— А сколько?
— Сто шесть штук… Однако все такие крепкие, любо-дорого смотреть.
Другую приятную новость принес с пашни Каменный.
— Кончена запашка! Завтра сеять можно.
— Уже?
— Здорово!
— А ведь завтра и вправду сеять можно! — посмотрел Никешка на бледно-желтый закат. — Утречком засеем, к вечеру, глядишь, смочит… В самый раз сеять!
Решено было засеять гектар картофеля, гектар кормовой свеклы и гектар моркови.
— А хлеб?
— Хлеб?.. Хлеб, братцы, тю-тю… И зерна нет, да и расчета мало хлебом сейчас заниматься… Хлеб покупать придется… А главное, время упустили.
Федоров загнул палец и с расстановкой сказал:
— И было бы зерно, так смыслу нет засевать его. В большом хозяйстве, безусловно, есть расчет. А с нас что? Какая это земля? Огород, а не надел… А тут прямой смысл: картофеля соберем с десятины по меньшей мере полтысячи пудов, да моркови тысячу пудов с гаком, а кормовой свеклы тысячи три-четыре пудов непременно уродится. С таким кормом впору и скот разводить, и птицу откармливать.
В это время вернулся из деревни Сережка-гармонист, который ходил в деревню менять муку на печеный хлеб. Он положил каравай хлеба на траву и сказал:
— Загодя считать нечего… Ты в своем огороде что садил?
— Капусту… А что?
— Да ничего… Свиней кто-то пустил в огород… Все как есть сожрали… Так что, брат, ничего в волнах не видно… Осенью барыши подсчитаем.
Теперь было ясно, что хозяйничать придется нелегко.
— Это еще цветочки, — сказал Никешка, — а чем дальше, тем хуже будет. Кулачье — оно постарается. Увидит, на ноги начнем становиться, — тогда держись только.
Никешка набил трубку махоркой и, закурив, сплюнул в костер.
— Помню, началась это Октябрьская революция. Батрачил я в ту пору в селе Суходолы. Богатое было село. Кулаков что собак нерезаных. Ну, конечно, началась революция. А тут именье под боком… Сам граф как понюхал, чем пахнет, — так в тот же вечер в одном бельишке смылся из именья. А его имущество, безусловно, делить начали. Все поделили. Остался бык племенной. Никак поделить невозможно. Что делать? А про артели или колхозы в те поры еще и слуху не было. Так что б вы думали? Настояло кулачье, чтобы утопить быка. Пущай, грят, никому не достанется… Вот ведь какое отродье жадное!.. Ну, а тут вскоре из города комиссия приехала колхоз открывать. Скот племенной у кулаков поотбирали да передали бедноте да батракам.
— Стало быть, ты уже был в колхозе?
— То-то, что дурак был. Хотел, значится, вступить, а хозяин мой пугать начал. То да се. Однисловом — отговорил меня. Ничего, грит, все равно не выйдет. Лодыри, грит, собрались.
— А вышло?
— Спервоначалу будто и пошло у них все как по маслу. А после началось. То хлеб вытопчет скот, то пожар случится. А то еще скот весь подох от какой-то причины. Кто проделывал — неизвестно, а только вскоре колхоз распался. Самые лучшие наделы и выпас к кулакам перешли. А тут и постройки заодно растащили. Вот какие дела были.
— Что ж, — сказал Федоров, — с кулаками не миновать и нам воевать. Сейчас как на пустую затею смотрят, а расправим крылья — повоевать придется.
— Беспременно схлестнемся с этими гадами! — произнес Юся Каменный. — А федоровскому дому в первую очередь гореть… Послушал бы, как они тебя костят…
Столкнуться с кулаками пришлось вскоре.
Закончив посев, коммунщики начали хлопотать в сельсовете о передаче им под выпас большого луга, который каждый год за три ведра водки выкашивали кулаки.
В тот день, когда обсуждали это дело, на сход пришли подвыпившие мужики и подняли такой крик, что на всю деревню их было слышно.
— Мирской выпас, — орали подпоенные кулаками, — как хотим, так и воротим!
— Нет нашего согласия!
— К чертовой матери! Пускай болото осушат и пользуются!
— Коли так — поделить лучше!
Особенно старались те, кто привык из года в год устраивать «вспрыскивание» выпаса.
— Ишь, ловкачи какие! Им только дай!
— А они что дали?
— Нажить надо!
— Не давать и только!
— Нет нашего согласия!
Федоров побагровел, жилы на его шее набрякли и посинели, рот нехорошо скривился в сторону.
— Дай слово! — прохрипел Федоров, обращаясь к Кандыбину.
Председатель молча кивнул головой. Федоров встал и подошел к столу. Увидев его, крикуны подняли невообразимый шум:
— К черту!
— Долой!
— Помещи-и-к!
— Фью-ю-ю!
Федоров перегнулся через стол, губы его дрожали от гнева.
Со всего размаха он саданул кулаком по столу и, покрывая шум голосов, заорал:
— Гарлопа-а-а-ны!
Сход опешил.
Передние ряды откатились назад.
— Ну? Наорались? А теперь я скажу.
Сдерживая себя, Федоров сказал, стараясь говорить спокойнее:
— Меня перекричать трудно… У меня глотка пошире вашей будет. Кого хошь переору. Да только дело тут не такое, чтобы орать. Мирской, говорите, выпас? Ладно! Поделить хотите? Ладно! А только какая вам польза от раздела? По аршину на хозяйство урвете?.. Сам знаю, что расчета нет дележку устраивать. Стало быть, что же? Стало быть, выходит, не землю хлопочете?.. Выпасом ведь все равно кулаки пользуются… Ну, а я так скажу: считаете вы себя людьми, а за рюмку водки готовы всякую пакость устроить. Вам что — выпить и только, а нам с этим выпасом — целая жизнь… Подумайте-ка над этим.
Тут встал председатель совета Кандыбин и сказал:
— Дело такое, товарищи. Федоров и батраки с нашей деревни организовали артель птицеводную. По закону какой-нибудь выпас представить мы им обязаны. А тем паче, что других артелей нет и выпасом этим никто не пользуется, а у них под рукою он.
До вечера шумел сход, однако большинством голосов выпас был передан коммунщикам.
По этому случаю разговоров в деревне было немало. А тут еще новость прокатилась по деревне: Филька привез из города бумагу, по которой силантьевские гуси были объявлены племенными.
— Еще артель сбивают, — передавали бабы у колодца, — Филька-то Силантьев с бумагой приехал. А вчера Прокофий да другие богатеи собранье проводили, чтобы свою артель устроить.
Начатое Филькой дело с гусями пошло получше, чем у коммунщиков. Кулаки быстро сообразили, какую выгоду можно получить из этого дела, а передача выпаса коммунщикам заставила их торопиться. Шесть кулаков, во главе с Прокофьем и Силантьевым, в несколько дней сколотили свою артель и сумели привлечь в это дело не только середняков, но и часть бедноты.
— Пустая была бы затея, не взялись бы — рассыпались кулаки, а зевать нечего. Не такое время, чтобы зевать. Сегодня эти лодыри выпас забрали, завтра, того гляди, — штаны снимут…