На кулацкую удочку клюнуло несколько хозяйств.
— Что ж, — рассуждали многие, — хозяева они крепкие, не то что Федоров. У того, кроме блох, никакой скотины… Не выйдет у него, так хвостом вильнет да и был таков. Побирайся тут после. А это уж серьезные хозяева. Зря деньги не выкинут.
Однако большинство крестьян осталось в стороне, выжидая дальнейших событий. За последние дни, когда посев был закончен на огородах, коммунщиков стали посещать любопытные; заглядывали в шалаш и, усмехаясь, молча покачивали головами.
Некоторые, посмеиваясь в бороды, пытались шутить:
— Зима придет, — прохладно будет у вас.
А в деревне говорили одно:
— Ни черта не выйдет.
Слухи эти докатывались и до коммунщиков, но у них в эти дни шла горячая работа, и на все слухи, как сказал однажды Никешка, плевали они с самого мая и до конца года.
Коммунщики начали строить зимнее жилье. Но в первый же день перед ними встали десятки затруднений. Лес для постройки отвели в 10 верстах от «летней дачи», как в шутку называли свой шалаш коммунщики. А таскать на себе бревна было делом невозможным.
— Придется лошадей нанять, — сказал Кузя.
— На какие шиши наймешь-то?
Ребята предложили отвезти в город высушенные травы и коренья, тем более что заготовка цвета липы уже подошла к концу. За эту мысль ухватились горячо, но тут попросил слова Миша Бондарь.
Улыбаясь словно человек, который выиграл тысячу рублей по займу, Миша сказал:
— Траву отвезти надо. А только на эти деньги предлагаю купить чего-нибудь для хозяйства…
— Удумал ведь что-то! — догадался Никешка.
Бондарь улыбнулся:
— Выдумка нехитрая.
— Ну, ну, выкладывай!
— И выкладывать нечего. Мое мнение такое: сплавить лес по воде до озера, а с озера на буксир, да лодками подтянуть к берегу. Деньги-то, как видите, сами в карман просятся!
— Вот химик-механик! — хлопнул Бондаря по колену Никешка. — И дело, кажись, проще пареной репы, а мы тут головы ломаем.
На другой день началась работа в лесу. Коммунщики с топорами и пилами отправились в лес, а к вечеру на озере появились ребята верхом на бревнах. По зеркальной глади засновали лодки, и к берегу на отмель потянулись покрытые корою стволы.
Два дня гнали лес по речке. У шалаша выросли козлы. Запели пилы, застучали топоры, весело зашуршали рубанки, выбрасывая свежую остропахнущую стружку.
Федоров уехал в город с лекарственными травами. А когда через два дня он вернулся обратно с Тарасовым, около шалаша уже лежали первые венцы нового сруба. На этот раз Федоров привез двадцать штук гусей и десяток кроликов.
— Разных пород набрал, — как бы оправдывался Федоров, — теперь у нас какие угодно и гуси и кролики. Смотреть надо будет, чтобы не перемешивались, а уж как пойдут, — держись район!
— Между прочим, — сказал Федоров, обращаясь к ребятам, — просили прислать сушеной земляники. Хо-ро-шая цена на эту штуку. Пуда два если отправим, так, глядишь, самых породистых свиней завести можно…
— Хлеба надо было бы купить хоть мешок, — пробурчал Кузя.
— А что?
— Ничего! Жрать скоро нечего. Полмешка муки-то осталось. А крупы и того меньше.
Федоров смутился:
— Может, перебьемся как? Может, на картошке? А? Уж больно порода хорошая попалась!
— Порода — породой, а жрать тоже ить надо. И то сказать: работаем, как волы, а кроме кулеша да ухи ничего не видим.
— Это безусловно, — подтвердил Никешка, — пища воздушная у нас, однако хозяйство растет, можно бы и гуськом кое-когда побаловаться.
— Породистыми-то? — ужаснулся Федоров. — Да мы их, дядя, яйцо к яйцу подбирали. Что ни птица, то — порода.
— На то она и порода, чтобы есть ее, а не в зубы смотреть.
— Я не согласен, — нахмурился Федоров, — пища наша, конечно, ни к черту, однако и это не резон, чтобы корни под колосом грызть… Забирайте уже лучше сапоги мои новые да пиджак с брюками. Уж лучше их проедим. А хозяйство разорять не годится…
Тарасов при этих словах крякнул и, положив руку на плечо Федорова, сказал спокойно:
— Хороший хозяин… Сам такой и люблю таких.
— Что твоя любовь! — отмахнулся с досадой Федоров.
— А ты выслушай сначала, чего сказать я надумал!
Тарасов оглядел всех, снял шапку с головы и положил ее на траву.
— Значит, такое дело, — погладил он бороду, — присматриваюсь я к вам полтора месяца. И вижу: взялись вы всерьез. Голые, конечно, однако зубастые. По работе вижу. Пахали на себе, а у меня сердце радовалось. Это, думаю, хозяева.
— К чему ты, дядя? — прищурился Рубцов.
— К тому, что вступить к вам желаю!
Коммунщики переглянулись.
— Не врешь? — вскочил на ноги Федоров.
— Коли вру, пущай умру! — усмехнулся Тарасов. — Принимаете, что ли?
Никешка широко растопырил руки и от избытка чувств полез к Тарасову целоваться.
— Дорогуша! Вот удружил-то! Я себе думаю, наставленье он собирается читать насчет жратвы, а он с помощью пришел.
Крепкие рукопожатия растрогали Тарасова. Он моргал добрыми глазами и горячо пожимал всем руки. Ребята сидели в стороне и улыбались. Но никто из них не рискнул протянуть Тарасову руку.
«Руки еще поломает медведь этот!» — думали про себя ребята.
— А с хлебом проживем! — надел шапку Тарасов и, поднимаясь на ноги, добавил:
— Три мешка муки и два мешка крупы разной — все, что имею, — считайте своим… Сколько надо, столько завтра и забирайте. Ну, а устроим избу, переберусь со всеми потрохами и сам… Завтра к утру помогать приеду.
Когда Тарасов ушел, взволнованный Федоров сказал:
— Вот оно! Трогается деревня… Первая ласточка прилетела!
— Медведь это первый, а не ласточка! — засмеялся Никешка. — Вона руку-то мне как пожал. И сейчас не могу очухаться!
Привезенные первыми 20 крольчих дали приплод в 218 крольчат. Теперь в вольерах резвилось четыре сотни молодых и старых кроликов. Уход за кроликами взяли на себя ребята, однако с работой справлялись они с большим трудом, тем более что много времени уходило у них на сбор ягод.
Взрослые почти совсем не помогали ребятам. Строились новое жилье, новые птичники и крольчатник. Неподалеку от озера было отведено место в триста — четыреста квадратных метров. Его обнесли изгородью и устроили в нем небольшие сарайчики, которые образовали, как любил говорить Никешка, гусиную улицу. Сарайчики старательно обмазали глиной, а внутри устроили выдвижные днища и подвесные кормушки.
На островке вырос небольшой крольчатник для самцов и молодняка. Всех же остальных пришлось перевести в другое место, так как островок к этому времени кишмя кишел кроликами. Под новый крольчатник было отведено место около выпаса на холмах. Это был луг, покрытый диким укропом и одуванчиками, самой любимой пищей кроликов. Небольшой ручей протекал вдоль луга, впадая в озеро. Свежая сочная трава обещала обильный подножный корм, несколько молодых березок бросали на землю тень. Это место обнесли изгородью, которую хорошо промазали глиной. Через несколько дней, когда глина затвердела, изгородь стала такой твердой, что кролики скорее поломали бы зубы, чем могли бы прогрызть ее.
В новом загоне появились солидные навесы, из досок-горбушей, а под навесами в несколько рядов встали клетки для разных пород кроликов.
Подвигалась к концу и постройка жилого дома. Но этот дом совсем не походил на обычные дома. Федоров настоял на том, чтобы вместо дома строить теплый сарай, куда на следующий год можно было бы поставить скот.
— Для жилья — другой поставим. Да такой, что весь район ахнет.
Федорова поддержали Тарасов и Юся Каменный.
По плану, составленному Федоровым, все помещения разделили на шесть комнат. Кроме одной большой комнаты, в которой сложили печь, все остальные соединились длинным коридором и были расположены в одном ряду. В этих комнатах решено было хранить хлеб, корм, сено и разные припасы на зиму. Здесь же должна была помещаться лошадь Тарасова.
После постройки жилья и пристроек начались полевые работы. Нужно было окучивать картофель, пропалывать кормовую свеклу и морковь. А тут еще предсельсовета Кандыбин прибавил работы.
Заглянув как-то к коммунщикам, он предложил им взять под землю расположенные неподалеку от выпаса тальники, от которых упорно отказывались крестьяне, так как тальники были густо усеяны кряжистыми пнями.
Коммунщики сначала отказались:
— Какая ж это земля, когда на ней пней, что зубов во рту.
Но Бондарь уговорил всех согласиться.
Кандыбин ушел. Миша Бондарь прищелкнул языком и сказал:
— Дурни! Да рази от этого можно отказываться?
— В пнях же она вся! Чего ж тут хорошего?
— То и хорошо!.. Я вот работал в позапрошлый год неподалеку от одного совхоза, так там тоже была вся земля в пнях. А совхоз взял ее и такой урожай снял в первый год, что не поверите, ежели скажу… По сто восемьдесят пудов пшеницы собрали…
— На пнях-то? — усумнился Кузя.
— Зачем на пнях? Пни повыдергали как миленьких… Пригнали два трактора, и пошла работа! Цепью пень обмотают, потом подведут трактор, зацепят и айда вперед. Трактор рванет, и пень будто зуб гнилой вылетает.
— Ну, то трактором…
— Можно и без трактора, — сказал Бондарь, — жарища сейчас стоит немоверная. Все будто порох. Приложи спичку, и запылает. При такой погоде ежели окопать пни да подпалить их, — в два дня выгорят.
Предложение Бондаря приняли. А через несколько дней над тальниками выросли черные столбы дыма, которые встали над землей, точно дымящийся чудесный лес.
Пять гектаров земли дымились целую неделю с утра и до утра.
Однажды во время этой работы над полями пронеслась неслыханная еще в деревне песня. Молодые голоса пели:
Взвейтесь кострами, синие ночи!
Мы, пионеры, дети рабочих,
Близится эра светлых годов,
Клич пионера: всегда будь готов!
К озеру шла группа ребят.