— А инкубатор без толку будет стоять?
— Хватит работы и для инкубатора… А ждать, пока вырастут инкубаторные, да пока то да се, — нет никакого расчета.
— Ладно! А кроликов чего жалеть? Вона их какая уйма. Сотни три не грешно и продать было бы! Считай по два целковых, и то шесть сотен огребли бы. Тут не то что хлеб, а и одеться могли бы. Вона как потрепались все.
— Кроликов продадим, но не раньше осени! Кончим уборку — и за кроликов примемся. Подкормим их, да и в путь-дорогу!
— Верно говорит Федоров! — поддержал Иван Андреевич. — Сейчас какая кролику цена? Пустяки! А подкорми его, — по три целковых, не меньше, можно будет взять. Потому — порода у нас действительно редкостная. На убой и продавать грешно такую породу.
Споры переходили в брань.
Особенно горячие схватки начались, когда мешки с хлебом стали тощие, а крупа покрывала днища кадок на один палец.
— Ну? Что теперь скажешь? — напирали на Федорова Никешка и Кузя.
Федоров спокойно смотрел на них и так же спокойно отвечал:
— Ничего не скажу! Турнепс надо собрать. Посидим на турнепсе до нового урожая.
— Скот корми турнепсом.
— Люди мы или свиньи?
— Мало что, — хмурился Федоров, — всего бывает на свете.
— Так, значит, голодом нас морить хочешь?
— Сам с вами одно ем! Не разносолами питаюсь! Вы турнепс, и я турнепс.
Кузя с кулаками полез на Федорова.
— К черту такую лавочку! У кулаков работал, и то меня турнепсом не кормили!
— Не нравится — уходи!
— И уйду.
Дело дошло до того, что однажды Кузя собрал свои вещи и попросил расчета.
— Какого тебе расчета? — удивился Федоров.
— За проработанное!
Федоров улыбнулся:
— На кого ж ты работал?
— На черта! Вот на кого! Давай расчет!
— Ты не ори, — спокойно ответил Федоров, — тут хозяев нет, чтобы расчет тебе давать. А если хочешь уходить, — забирай все, что принес, и сматывайся.
— Ладно! Давай тогда долю мою. Дели все.
— И делить не будем. Пока живешь, — все твое, а уходить вздумал, — уходи! Только из хозяйства хвоста кроличьего не получишь! Не для того заводили все, чтобы делить через год.
Кузя остался. Но настроение у всех было неважное. Работали теперь уже не так усердно, а за обедом проклинали турнепс как только могли.
После уборки хлеба с тарасовского надела и с полосы деда Онуфрия в артели снова появился хлеб.
Работа пошла веселее. Коммунщики как будто позабыли о раздорах и схватках. Возвращаясь с полей, иногда затягивали песни, а Никешка выскакивал вперед и шел вприсядку, приговаривая скороговоркой:
Дома нечево кусать,
Сухари да корки,
По-ошла плясать,
Скидавай опорки.
Федоров и Тарасов возили в город кормовую свеклу и турнепс. Ребята направили как-то насушенных белых грибов.
— Помнишь, говорил про грибы-то? — спросил Мишка. — Может и дадут какие-нибудь деньги.
На грибы никто даже внимания не обратил, но когда Федоров вернулся обратно и сообщил, что грибы купили по 5 рублей за кило, — коммунщики ахнули от изумления.
— Пять рублей?
— Ври больше!
— Не может этого быть!
— За такую дрянь и по 5 целковых?!
— Во те и дрянь! А эту дрянь подавай только!
Коммунщики попали в полосу грибной лихорадки. Теперь уже не только ребята, но и взрослые попеременно уходили с рассветом в лес и возвращались оттуда, сгибаясь под тяжестью огромных корзин. Для резки и сушки грибов пришлось выделить двух человек, которые потели в федоровской избе до поздней ночи.
Тем временем приступили к откорму кроликов. Юся Каменный, Миша Бондарь и Сережка целые дни строгали и пилили, приготовляя особые клетки. Решено было откармливать три сотни кроликов. А для этой оравы нужно было заготовить три сотни клеток. Каждая клетка делалась с таким расчетом, чтобы кролик не имел лишней жилплощади, а сидел бы спокойно на своем месте, обрастая жиром. Смастерив клетки, их убрали под особый навес, который предохранял кроликов от яркого солнечного света, и поставили так, чтобы кролики не видели друг друга.
Дед Онуфрий, «высидев» третью сотню гусят, с большим огорчением должен был прекратить свою полезную работу на инкубаторе, так как гусыни к тому времени прекратили носку яиц. Даже пегие поммернские гуси и даже белые романские, стяжавшие себе славу своими способностями нести самое большое количество яиц, даже эти гуси перестали нестись. Дед Онуфрий поделился своим горем со всеми.
— Вот ить беда! — сокрушался Онуфрий. — В самый только скус вошел, а тут такое дело. И чего бы этому химику не выдумать заодно искусственных яиц?
Выход из положения нашел Тарасов:
— А курей ежели попробовать?
Онуфрий заморгал красными веками:
— Что ж, и курей, пожалуй, можно бы. Яиц в деревне — сколь хошь. Только… не пробовал еще курей-то высиживать, — простодушно сказал он.
Все расхохотались:
— Ну и дед-забавник! Он, стало быть, за наседку себя считает?
Но, посмеявшись вдоволь, решили попытать счастья с курами, а через пару дней Онуфрий уже возился около инкубатора с керосиновыми лампами.
К концу августа в артели снова начались раздоры. А однажды дело чуть было не кончилось дракой.
В этот день Федоров и Тарасов вернулись из города, куда была отвезена последняя партия кроликов. Веселые и сияющие, они собрали всех в бараке и начали отчитываться:
— Стало быть, товарищи, по случаю окончания торговых дел хочу я перед вами отчитаться. Ну, вот, значится, за кормовую свеклу и за турнепс выручено нами 200 рублей, за откормленных 300 кроликов по 2 р. 10 к. штука — 630 целковых, да за восемьдесят кроликов, проданных на племя, по 4 р. 50 к. штука, — 360 рублей, а всего одна тысяча и сто девяносто целковых.
— Это — да! — с удовольствием сказал Рябцов. — Не зря попотели.
— По скольку ж это на брата? — поднял-глаза в потолок Кузя и быстро зашевелил губами.
— Как это на брата? — удивился Федоров.
— Очень даже просто! Зима придет, — одеться не во что никому!
— Это верно, — сказал Юся Каменный, — насчет одежды позаботиться не мешает.
Федоров улыбнулся:
— Что вы точно дети на самом деле? О штанах горюете, а про хозяйство не думаете даже. Керосин нам для инкубатора надо? Надо! Засеять землю надо? Надо! А где зерно? Стало быть, и тут монета нужна! Но это пустое дело. А главное — расширяться нам нужно.
— Верно! — поддержал Тарасов. — Мы вот с Федоровым присмотрели коров… Ах, братцы, коровы чудесные! Слоны, а не коровы! Вымя по полу стелется. Красота! В племенном рассаднике высмотрели таких… Были мы с Федоровым у заведующего. Толковали. И знаете: такое дело. Ежели внесем сейчас тысячу, а другие две тысячи в рассрочку на два года, так целых двадцать голов получим, стадо.
Заметив движение среди собравшихся, Иван Андреевич поспешно добавил:
— Вы не думайте, что цена им такая. По 150. Нет, шалишь! Потому только нам и отпускают за такую дешевку, что артель мы, а так единоличнику — будьте добры — 200 целковых коровка. Вот случай какой редкостный.
— Так что ж? Коров будем куплять, а сами без штанов бегать?
— Не дело это! — сказал Сережка. — Коровы будут стоять, а мы болезни наживать станем из-за того, что раздетые… Обождут коровы…
— Ну, одну-две чего не купить! — засопел Юся Каменный. — А чтобы все деньги вбухать, так это смехота одна.
— Ребята, не дурите! — побледнел Федоров. — Не будьте детьми!
— Это ты оставь, — закричал Миша Бондарь, — мы для того живем коммуной, чтобы голыми не ходить. А так на кой мне черт спину ломать, ежели я хуже стану жить, чем у кулака? Ты, Федоров, брось свои штуки.
Пререкания перешли в ругань, а кое-кто уже и рукава начал засучивать.
— С кровью выдерем свои деньги!
Федоров кричал, ругался, грозил, но это только подливало масло в огонь.
Вот, вот, того гляди, одна минута — и затрещат ребра.
— Ну, ладно! — сказал Федоров, стиснув зубы. — Ладно, дьяволы! Делить так делить! Сколько нас человек?
Начали считать. Насчитали девять человек.
— Вот и вся недолга, — цвиркнул слюной Никешка, — стало быть, по сотне с гаком на брата… Одеться можно с фасоном.
— Так девять насчитали? — усмехнулся Федоров. — А восемь ребят не посчитали?
Кузя выскочил вперед.
— Что ребята? Какие такие это работники? Хлеб только ели!
— Хлеб ели? — скривил Федоров рот. — А я скажу так: раз все вместе работали, — всем поровну и давать. Ребята своими травами да корнями, может, на ноги помогли нам встать. Без ребят половины не было бы, что сейчас имеем.
— Ну, — смирился Кузя, — ребятам по целковому на гостинцы. За глаза будет.
— Дудки, брат! — скрипнул зубами Федоров. — По-кулацки поешь, дядя. А уж ежели на то пошло, так за ребят я горло порву любому. Ай забыли, с чего мы начали? Семь кроликов да четыре гуся, — вот все и хозяйство наше было. Денег гроша ломаного не имели. А сейчас что? Двор скотиной забит. Корму на два года имеем да денег более тысячи. А кто создавал все?.. Ребята свой капитал гусями внесли да кроликами, а вы что дали? Я не к тому говорю, чтобы укорить, а напоминаю просто!
— Ребята — дольщики! — сказал Юся Каменный. — Их обходить не годится.
Остальные промолчали.
— То-то и оно! — продохнул Федоров. — Ну, стало быть, делим тысячу на 17… Выходит это… По пятьдесят, что ли? Ну, вроде пятидесяти рублей с чем-то… Ладно. Теперь считайте. Керосин нужен? Нужен! А вот хлеб мы будем есть Иван Андреевича и деда. Так им, что ж, по-вашему: тоже пятьдесят? Хлеб ихний, значит, бесплатно будем есть?
— Мне за хлеб ничего не надо! — сказал Тарасов. — А деньги сейчас трогать не гоже. На ноги спервоначалу надо встать покрепче.
Дед Онуфрий присоединил свой голос к Тарасову.
— Эх, милые, по крохам собирали богатство, а ворохами выкидать хотите. Ай не знаете, што на большой капитал и доходу больше получается?