Но альпинист, взяв пик, уже обеспечил себе вечную славу, его имя навсегда останется на географической карте. А для Виктора это в лучшем случае слава на один день. Каждый день должен он карабкаться и брать пик.
Каждый день, всю свою жизнь. И если он, наконец, прочно укрепится на завоеванном пике, — ему тотчас же пришлют новый план. Зададут новые высоты... Ну и пусть! И пусть! В этом и есть скромное, бескорыстное счастье хозяйственника. В чем же еще? Он не капиталист, не акционер, не биржевой маклер...
Сейчас не хотелось ему вспоминать, какими способами и маневрами добился он этого торжества. Все равно! Он дал уголь. Не себе — родине. Металлургическим заводам, паровозным топкам, электрическим станциям. Семь с половиной тысяч тонн угля в сутки. Кто упрекнет его за это!
Он спохватился вдруг: надо немедленно же позвонить начальнику комбината, доложить о первой победе. Доложить тихо, скромно, даже сухо. По-деловому. Он знал, что начальник комбината обрадуется. Обрадуется именно за него, за Виктора. Начальник питает к нему слабость, это он уже знал. Знал и о том, что давно уже отдал он команду своему аппарату не тормошить, не дергать молодого управляющего-выдвиженца, дать ему возможность самостоятельно похозяйничать, показать себя. Да, начальник любит его. И все его любят. Все ласково и с надеждой смотрят на молодого хозяйственника, ждут, что он и в тресте покажет себя, как когда-то в лаве...
Ну что ж, вот он начинает показывать. Не будем преувеличивать, — это только первая ласточка, как говорит Посвитный. Виктор отлично понимает это...
Он снял трубку и позвонил... Андрею. Он сам не знал, почему именно Андрею первому позвонил. Хотел ведь начальнику комбината?..
— Да! — услышал он негромкий голос товарища. — Кто говорит?
— Послушай, Андрей, — сказал Абросимов, — у тебя из окна вид хороший?
— Что? — не понял тот.
— Вид, говорю, хороший? Кругозор большой?
— Ну, по занимаемой должности... — улыбнулся Андрей.
— Звезды видно?
— A-а! Вот ты о чем?.. — засмеялся секретарь. — Хвастаешься?
— А что — нельзя?
— Да как тебе сказать! Не рановато ли?
— Да ты в окно погляди! Погляди! — вскричал Виктор. — На всех шахтах звезды горят. Сто процентов по тресту!
— A-а, тогда поздравляю! От всей души поздравляю, дорогой.
— Спасибо, — растроганно ответил Виктор. — Под вашим, так сказать, идейным руководством...
— Да, кстати! — спохватился Андрей. — Хорошо, что ты мне позвонил. Слушай, что там у Посвитного творится?
— А что?
— Да есть тут у меня сигнал от парторга. Говорят, вовсе Посвитный забросил проходку нового горизонта...
— Ну, уж и вовсе! — темнея лицом, пробурчал Абросимов. — Ты, будь добр, не очень-то доверяйся подобным сигналам.
— А ты разберись, разберись... — добродушно посоветовал Воронько. — Вообще подозрительны мне успехи Посвитного. Уж не Сакко и Ванцетти помогают ему?
— Какие Сакко и Ванцетти?
— А карандаши есть такие, неужели не знаешь? — засмеялся секретарь. — Фабрики имени «Сакко и Ванцетти»?
— Хорошо, я разберусь, — сказал Виктор и положил трубку.
Но праздник был уже испорчен.
Праздник был окончательно испорчен. И кем же? Андреем!
12
Постоянным корреспондентом областной газеты в Первомайском (бывшем Круто-Марьинском) районе с давних пор являлся Гриша Мальцев. Без Гриши Мальцева трудно было бы представить себе Первомайский район, как, впрочем, и Гришу Мальцева вне Первомайского района.
Здесь, на «Софии», Гриша родился. Здесь некогда работал коногоном. Здесь написал свои первые рабкоровские заметки. По существовавшей тогда моде он подписал их псевдонимом, но тайны не сберег, сам же ее с гордостью и выдал.
Его излюбленными псевдонимами долго были «Жало» и «Скорпион», и Гришу так и звали тогда на шахте — «Гриша Скорпион», хоть во всем районе вряд ли сыскался б человек добродушней и безобидней его. Потом псевдоним он отбросил, подписывался: Г. Мальцев, и в поселке его стали звать просто Гришей. Звали так и сейчас, когда Грише уже стукнуло добрых пятьдесят лет...
Есть в шахтерских поселках люди, которые как бы целиком, безраздельно принадлежат всему обществу, являются его достоянием и его славой. Обычно это местные поэты, футболисты, актеры и музыканты самодеятельности. Даже незнакомые люди называют их просто по имени — Саша, Вася. Петя — и не из фамильярности, а из особой ласки. Так когда-то на всех аренах России знаменитого борца Поддубного Ивана звали просто дядей Ваней. Это — флаг популярности.
Пожалуй. Гриша Мальцев и был самым популярным человеком в Первомайском районе. Его знали все. Без него не было торжества в лаве, свадьбы в казарме, вечера в клубе. Он был всеобщим другом, сватом и кумом. С ним советовались, его охотно приглашали на «стопку чая», к нему вечно обращались с просьбами. Он готов был услужить всем.
Он сочинял жалобы в суд, заявления и другие бумаги: вступающим в партию помогал составить биографию; солдатам писал письма; для самодеятельности делал райки и частушки на местные темы, и даже песни — корявые, но с «душой». Если где-либо на шахте случалось происшествие, об этом первым долгом звонили Грише. Бабы, возмущаясь очередью у магазина, непременно вспоминали Гришу: «Надо Гришу позвать, уж он их всех прохватит!» Его всегда теребили, всегда куда-то тащили и звали...
И он немедленно являлся — встрепанный, встревоженный, расхристанный, с пухлым блокнотом в руке я карандашом за ухом и с таким видом, словно он примчался на пожар, а не на дружескую вечеринку.
С годами он не менялся, только седел. Он оставался большим, добрым ребенком, беспечным к себе и своим нуждам, отзывчивым к нуждам чужим. Он ходил летом в парусиновой куртке, похожей на спецовку, и в сандалиях на босу ногу, а зимой — в длиннополом пальто с вельветовым воротником и глубоких калошах; пестрый, косматый шарф болтался на его шее, как веревка на удавленнике...
И летом и зимой он носил шляпу — единственный во всем поселке. С этим была связана целая история. Первый гонорар — нежданный, непрошенный — привел Гришу в великое смятение. Он... обиделся.
— Что ж они там, в редакции, полагают, что я из-за денег пишу и без денег писать не стану?
Он даже поехал в город, в редакцию, объясняться. Ему разъяснили, что так принято, ничего не поделаешь. Пришлось деньги взять. Но он не знал, что делать с этими шальными «литературными» деньгами. Подумал-подумал и вдруг купил себе шляпу. Все писатели носят шляпы. А Гриша Мальцев теперь чувствовал себя приверженным литературе навеки и до последнего вздоха.
Впрочем, к гонорару он так привыкнуть и не смог — брал его, всегда конфузясь. Другое дело зарплата. У него навсегда осталось рабкоровское отношение к газете. Он свято верил во всемогущество и таинство печатного слова и трепетал перед ним. Появление собственной заметки в газете каждый раз приводило его в удивление и восторг: «Смотрите! Напечатали! Да неужто напечатали?» Он глядел на черные рядки и наглядеться не мог: собственные слова казались ему чужими и многозначительными.
Профессионалом он так и не стал. Он писал слишком много, длинно и во всех жанрах. Когда редакция безжалостно сокращала его сочинения, он не обижался, а только вздыхал...
Несмотря на то, что некогда его любимым псевдонимом был «Скорпион», он к желчному племени разоблачителей не принадлежал. В нем не было злорадного восторга разоблачителя. Узнав о безобразиях в районе, он сам же первый и огорчался. Он знал, что об этом надо написать в газету. Нельзя не написать. И он писал — добросовестно и кропотливо — об отставании района, о прорыве на шахте и непорядках на севе или уборке... Но в этот день он сам был не свой. «Словно родному отцу в бороду наплевал!..» — вздыхал он.
Зато какая радость, когда можно выхвалить свой район перед другими! Гриша Мальцев был пламенный патриот. Его донбассовский патриотизм был неистовым, непримиримым, яростным и... чуть-чуть наивным, трогательно смешным. По мнению Гриши Мальцева. Донбасс никому и ни в чем не уступал. Ни в каком отношении! Донецкие курганы не ниже Уральских гор. Азовское море не хуже Черного. А Северный Донец! А степь! А недра! А люди! Традиция! История! Революция!
В Донбассе, в годы гражданской войны, бывал Сталин. Гриша может показать дом, где вождь останавливался. В Донбассе жил Артем. Отсюда вышел легендарный Пархоменко. Здесь родились Ворошилов. Жданов, Хрущев, секретарем Донецкого губ кома партии работал Молотов. Здесь часто бывали Орджоникидзе и Каганович, — их вообще с легкой душой можно считать коренными донбассовцами.
В Бахмутском уезде родился писатель Гаршин, в Мариуполе — художник Куинджи. Под Мариуполем же, в рыбацком селе, — Седов, отважный исследователь Северного полюса. В Донбассе работали знаменитые горняк и геолог и Летучих и Горлов. От последнего и пошла Горловка. В Донбассе прославился легендарный доменщик Курако. Тут явились и Изотов, и Стаханов, и Кривонос, и Паша Ангелина. А сколько наркомов, академиков, певцов, артистов дала земля донецкая!.. Стоило назвать при Грише Мальцеве любое имя, как он тут же объявлял: наш!
Он насиловал для этого и историю, и географию. Он отторгал Таганрог от РСФСР и беззаботно присваивал его для того только, чтоб Антон Павлович Чехов оказался земляком. Он уверял, что речушка Кальмиус, протекающая в наших пределах, и есть та самая Калка, на берегах которой некогда разыгралась историческая битва русских с татарами. Из-за Стеньки Разина еще можно было спорить — донской он казак или донецкий, но зато Кондратий Булавин уж доподлинно был бахмутским станичным атаманом!
А скифские каменные бабы? Их и сейчас сколько угодно в донецкой степи. Разве не доказывают они, сколь эта земля древня? Гриша Мальцев не прочь был объявить и скифов, и хазаров, и даже половцев-кинчаков прямыми и непосредственными предками современных донбассцев.
Но тут же он спохватывался. Он вспоминал украинских казаков, бежавших сюда, в степь, из Запорожской Сечи.