Люди-хищники бьют котиков издали картечью. От быстроходных косаток котикам не спастись в открытом море.
Только бы добраться до зимовки. У острова Хондо есть мели — спасение от косаток. Там наши котики зимуют вместе с японскими.
А весной тот же опасный путь назад.
Сколько-то наших котиков вернётся к нам на будущий год?
А у южных берегов нашего острова появляются уже другие звери: громадные сивучи прибывают к нам на зимовку от берегов Камчатки.
Катер развёз по всем ухожам алеутов — заведующих ловушками-кормушками — начинается песцовый сезон. До промысла ещё далеко, но надо заранее к нему приготовиться.
Вечер. Пусто в тундре. Торчит только одинокая юрташка — домик зава ловушкой-кормушкой.
Выходит зав из юрташки. Через плечо у него верёвка, на верёвке болтается пучок юколы: пять — шесть больших рыбин. Зав направляется на лайду. Там сбрасывает свою ношу на землю, волочит её за верёвку по камням и песку. Пахучий след оставляет за собой юкола.
Пройдя по лайде, зав сворачивает в тундру. Юкола, подпрыгивая, тащится за ним.
Странная постройка стоит в тундре. Похожа на городскую купальню: маленький красный домик и крытый дворик с низеньким выходом. Только крыша и стены дворика как решето: столбы обтянуты проволочной сеткой.
Проволочная дверка поднята: вход свободен. Но зав не входит. Он поворачивает и опять идёт на лайду, направляется теперь по ней в другую сторону. Пучок юколы тащится за ним, оставляет пахучий след на земле. Темнеет. Зав вскидывает юколу на спину и поспешно через тундру и горы напрямик возвращается домой — в юрташку. И ложится спать.
Ночь настаёт. Снег блестит под луной. Голубые тени движутся по снегу, крадутся по тундре, пробираются на лайду: ваньки вышли на промысел.
Ванька идёт по лайде, каждый камушек осматривает, обнюхивает. Вот лежит маленький морской ёжик — репка. Ванька его на зуб — и нет ежа. Вот выбежал из-под камня крабик. Ванька прыг — и на зуб. Вот целая дохлая рыбина.
Только хотел её ванька схватить, да не тут-то было: откуда ни возьмись, набежали другие ваньки, разорвали рыбину — по маленькому кусочку досталось каждому. Отбежал ванька в сторону, дальше идёт. Вдруг вкусным запахло. Ванька нос по ветру. Ага, вон откуда! Дорожка по снегу — чудно пахнет! Ванька нос в землю — и пошёл, пошёл, побежал по дорожке. Долго бежал, вдруг впереди дом. Ванька — стоп! Надо бы сразу назад, да уж очень вкусно пахнет.
На крыше дома висит юкола, и ветер далеко разносит её запах. Ничего не шевелится ни в доме, ни во дворе. Зачем же бежать? Можно даже подвинуться ближе немножко. Чуть-чуть, и очень осторожно…
Пахучая дорожка ведёт прямо во двор.
Прямо посреди двора на снегу куча юколы. Вот удача!
Ванька первый попавшийся кусок цоп в зубы и скорей за ворота.
Нет, никто не гонится. Значит, можно присесть и уничтожить добычу.
Съел. Всё спокойно. Ещё раз попробовать?..
И ванька опять крадётся во двор.
Луна высоко взошла. Светло.
Зав ловушкой-кормушкой проснулся у себя в юрташке. Оделся, пошёл прямо к красному домику.
Сзади в домике двери. Зав открыл их и вошёл в небольшую комнатку. Из этой комнатки слева дверь, в другую, справа — в третью. В третьей комнатке крошечное окошечко, прямо на двор.
Зав стал у окошечка и смотрит. Натоптано во дворе здорово. Юкола вся разбросана, и заметно её поубавилось. А песцов ни одного.
Ну, дело простое: заслышали человеческие шаги, разбежались. Зав ждёт у окошечка.
Вот голубая тень мелькнула за решёткой. Замерла. Метнулась в дверцу.
Ванька!
Через пять минут пожаловал второй. Потом ещё два. Пять ванек побывало за ночь в сетном дворе ловушки-кормушки. Зав доволен: для первого раза очень хорошо.
Потихоньку выходит из красного домика, идёт в юрташку сон досыпать.
Так каждый вечер ловушкой-кормушкой делает подтаску к сетному дворику: волочит по лайде и тундре через ванькины тропы пахучую юколу. Ещё разбрасывает за собой кусочки юколы. Кусочки тоже ведут к сетному дворику. Через каждые двадцать — тридцать шагов — кусочек. Следит, чтобы ветром не сорвало юколу с крыши красного домика.
Это всё делается, чтобы привлечь ванек к ловушке-кормушке. Только в красный цвет домики у нас выкрашены случайно: просто не было другой краски.
В сетном дворике каждую ночь свежий запас юколы. И скоро ваньки со всей округи привыкнут посещать ловушку-кормушку. Настолько привыкнут, что перестанут даже бояться зава.
Зав всё записывает в свой журнал. Сколько кусочков юколы разбросал для прикормки, сколько съедено, сколько осталось.
Он должен подсчитать, сколько ванек живёт в его ухоже, сколько приходит в ловушку-кормушку, и послать эти сведения мне, заведующему промыслом. И подкормку должен производить с расчётом: по пол-юколы полагается в сутки на каждого ваньку.
Совсем не просто подсчитать, сколько ванек живёт в ухоже. Сегодня их тут сотня, а завтра десяток. Сегодня ветер с моря — все ваньки здесь, на лайде. Завтра ветер с берега — все ваньки перебежали на другой берег острова; там волны выкидывают пищу, тут волны приходят пустыми.
Три недели прошло с начала прикормки ванек. Страха перед ловушкой-кормушкой у них и в помине нет.
Ранним вечером они собираются у сетного дворика и с нетерпением ждут зава. Если он задерживается, идут к его юрташке, усаживаются против двери и вызывают хозяина лаем и тявканьем.
Зав выходит с юколой и топором. Рыбины большие, сухие. Каждую надо разрубить на восемь частей.
Ваньки сидят кругом, ждут.
Отскочит из-под топора мёрзлый кусочек, ванька подпрыгнет и — цоп! — словит его на лету.
Отрубленные куски зав зажимает под мышку: положишь на снег — ваньки сейчас же утащат.
Даже из-под мышки у зава утащить умудряются: подкрадутся сзади и тихонько вытянут.
Смелей всех старые ваньки. Те, что живут поблизости от юрташки и ловушки-кормушки.
Эти считают себя хозяевами сетного дворика и гонят прочь от него молодых и дальних.
Бывает такой, что всех разгонит и сам один так налопается юколы, что больше в него никак не лезет.
Тогда жадный ванька хватает оставшуюся юколу в зубы и бежит прятать её себе про запас — зарывает её в снег.
Только редко достаются ваньке эти запасы: чёрный враг сумеет разыскать их и уничтожить. Чёрный враг ваньки — это ворон. Он днём по следам находит запрятанную ванькой юколу, откапывает её и съедает.
Есть у ваньки и белый враг — большая снежная сова.
Обе эти птицы сильно досаждают песцам и промышленникам. Летом они таскают глупых маленьких щенят-норников. Зимой ворон растаскивает юколу, разбросанную для приманки песцов. Снежная сова, кроме того, поедает множество белых куропаток, а куропатки — пища песцов.
И всё-таки снежная сова полезная птица в нашем песцовом хозяйстве. Главная её добыча — рыжая полёвка, этот яд для песцов: от полёвок ваньки заражаются смертельной кишечной болезнью.
Прежде алеутам выдавали премию за каждого убитого ворона и каждую сову. Я отменил премию за сову.
Пусть этот сильный и ловкий ночной вор утащит несколько десятков белых куропаток, пусть унесёт несколько слабых, неосторожных норников. Зато он уничтожит целую гору песцового яда — тысячи и тысячи вредных маленьких грызунов.
С Северного лежбища отвалили последние матки с молодыми.
Сивучи большими стадами собрались у южных берегов острова. Катер вытащен на берег, машина разобрана. Мы отрезаны даже от Медного.
Штормы по нескольку дней не дают выйти из дому.
Алеуты обшивают лыжи скользкой кожей небольшого тюленя — нерпы. Шьют торбаза (высокие непромокаемые и мягкие сапоги из нерпы), подбивают подошвами из сивучьей кожи. Готовятся к зимнему промыслу.
21 ноября — 20 декабря
Остров Беринга
Из всех юрташек ко мне летят жалобы на обнаглевших ванек. Сильные песцы, живущие поблизости от ловушек-кормушек, становятся полными хозяевами сетных двориков. Никак не подпускают к юколе молодых и дальних.
Молодые и дальние ваньки голодают, тощают, а старики пухнут с жиру.
Плохо, если ванька тощий: шерсть у него слабая, жидкая.
Ожиревший ванька ещё хуже: шерсть на нём сваливается, становится вялой и мягкой, как вата. Такой мех ничего не стоит.
Надо что-то спешно придумать против стариков, а то какой же будет промысел: одни бракованные шкурки.
Я отправился по ухожам посмотреть, чем можно помочь беде. Остановился в юрташке моего друга Андриана Невзорова, в ухоже Толстый мыс.
Первая же ночь выпала ясная, лунная. Забрался в красный домик и стал у окошечка наблюдательной комнаты.
Вот подоспел толстый-претолстый ванька. Он сразу кинулся к кормушке и начал торопливо рвать юколу.
Скоро один за другим вошли во двор ещё пять ванек, тоже довольно толстые. Первый на них огрызался, но они не очень-то испугались, и все пятеро подошли к кормушке.
Пришли ещё трое. Упитанные.
Эти с трудом добились места у кормушки. За ними скользнули во двор четверо тощих. Тут началась драка.
Самый толстый ванька бросился на них, другие помогли, и тощих живо выперли со двора.
Они расселись за решёткой и голодными глазами смотрели, как пируют толстые.
Ещё и ещё подходили ваньки, все с подтянутыми животами и провалившимися боками. Толстые их не пускали во двор.
Девять тощих собрались за решёткой. И все щёлкали зубами, дожидались, пока наедятся толстые.
Один только молоденький ванька, из тощих, никак не мог успокоиться. Он то и дело заскакивал во двор, подкрадывался к кормушке и старался незаметно затесаться между толстяками. Но толстяки не зевали, и ему здорово каждый раз доставалось от них.
Наконец после хорошей трёпки он уселся за решёткой, зализал свои раны и стал внимательно смотреть на толстяков, слегка наклонив голову.