Я с нетерпением ждал, что будет дальше.
Вдруг он залаял, коротко, отрывисто.
Что тут сделалось с толстяками! Вмиг они очутились у решётки, друг через друга поскакали в дверцы и так быстро скрылись с глаз, точно у них выросли крылья.
Исчезли куда-то и восемь тощих.
А девятый, тот, что тявкнул, шмыгнул во двор, подошёл к кормушке и принялся спокойно уплетать юколу.
Я чуть было громко не расхохотался в своей засаде. Ведь этот короткий отрывистый лай у песцов — сигнал: тревога.
И конечно, все ваньки сломя голову бросились врассыпную. А хитрецу только того и надо было.
Прошло с полчаса, пока вернулись перепуганные толстяки. Тощий хитрец успел за это время плотно набить брюшко и убрался от них подобру-поздорову за решётку.
Я просидел в засаде всю ночь. Тощий ванька ещё два раза повторил свою хитрость. И каждый раз толстяки пулей вылетали из сетного дворика. Ловкий приём действовал без промаха. Как только раздавался тревожный сигнал, безотчётное чувство заставляло ванек бежать.
Назавтра я стал думать, как помочь тощим. Ведь если один из них и сумел надуть толстяков, то это ещё не выход. Он станет жирным, а десять тощих по-прежнему будут сидеть за решёткой и щёлкать зубами.
Надо придумать такое, чтобы все тощие были сыты, а все толстые похудели.
Не раз мне приходилось примечать, что ожиревший ванька не может подпрыгнуть так высоко, как худенький. Худенький легко прыгает на целый метр от земли. Толстый тяжёл для такого прыжка.
Я придумал вот что: надо юколу класть не на землю, надо её подвешивать на метр от земли, чтобы толстым не допрыгнуть.
Андриан смастерил деревянную раму, натянул на неё проволочную сетку и рассовал по ячейкам сетки куски юколы. Решётку с юколой подвесили на верёвке к потолку на метр от земли.
Ночью я опять пошёл дежурить в наблюдательный.
Ночь была тёмная. Ветер раскачивал решётку с юколой, проволока поскрипывала.
За дверцами несколько раз показывались ваньки.
Но ни один не решился войти во двор.
Эта неудача меня не обескуражила — привыкнут.
На вторую ночь самый толстый ванька пошёл во двор. Но сколько он ни скакал, не мог вскочить на решётку. Пришло ещё несколько толстяков. Попрыгали, и тоже напрасно.
Первый же тощий, может быть, тот, что поднимал ложную тревогу, легко вспрыгнул на решётку. Он сейчас же принялся за обед.
Толстяки в ярости плясали и прыгали под ним на снегу. Он раскачивался у них над головами и спокойно уплетал рыбку.
Другие тощие тоже скоро привыкли к решётке и наелись досыта.
Я уже считал свою задачу выполненной. Оставалось только во всех ухожах ввести такие кормовые решётки. Но никогда нельзя знать наперёд, как схитрит ванька.
К счастью, я остался у Андриана ещё на одну ночь и опять пошёл в наблюдательную.
И в эту ночь первым пришёл самый толстый ванька. Попрыгал у решётки — ничего не вышло. Подошёл к сетчатой стене дворика и задрал голову вверх.
Тут я сразу понял, что мой расчёт всё-таки неверен: прыгать высоко жирный ванька не может, но лазает он отлично.
И правда: толстяк ловко вскарабкался по сетке на проволочную крышу дворика и в один миг перегрыз одну из четырёх верёвок, на которых висела кормовая решётка. Решётка накренилась.
Толстяк перегрыз вторую верёвку.
Решётка упала одним концом на землю, куски юколы посыпались на снег.
Надо было видеть, с какой быстротой толстяк очутился внизу.
В эту ночь тощим ванькам опять пришлось сидеть за воротами и щёлкать зубами.
На этот раз исправить ошибку в расчёте было нетрудно: просто мы стали подвешивать решётку с юколой на толстой проволоке. Против толстой проволоки ванькины зубы бессильны.
Теперь такие решётки заведены у нас по всем ухожам, и ваньки не жиреют чрезмерно.
Тощие легко вскакивают на решётку и досыта наедаются на ней. Толстые сидят внизу. Им достаются только крохи со стола тощих.
Толстые скоро становятся тощими и получают возможность хорошо пообедать. А тощие, если жиреют, остаются без обеда.
От времени до времени заведующие ловушками-кормушками ловят по нескольку ванек и сейчас же выпускают: надо только посмотреть, как идёт у них линька.
С каждым разом волос всё полней, длинней и гуще. Скоро мех дойдёт. Тогда начнём промысел.
Разосланы уже по ухожам ящичные ловушки. Каюры развозят их по четыре штуки на нарте.
И вот наконец отправились по ухожам алеуты-промышленники — по одному в помощь каждому заведующему ловушкой-кормушкой.
Каждый промышленник получает от меня стандартный пакет: еда и мыло на полтора месяца. Охотничьи припасы — полкило пороху и два кило дроби на ружьё — развезены уже по юрташкам.
Все алеуты — хорошие стрелки. Как никто из материковых охотников-промышленников, они бьют птицу даже влёт.
Морской птицы на острове зимой много. К нам на зиму прилетают громадные стаи пёстрых морских уток — каменушек. Каменушки и чайки — любимая дичь алеутов.
21 декабря
Остров Беринга
Все промышленники на местах. Промысел начался.
Летят простые и спешные письма из ухожей в штаб, из штаба в ухожи. Простые письма доставляются заведующими ловушками-кормушками пешей эстафетой — от юрташки к юрташке и от ближней юрташки в селение.
Спешные письма — бегом. В письмах заведующих — всевозможные сведения: сколько старых, сколько молодых приходит в ловушку-кормушку, дошла ли шерсть, сколько поймано, сколько выпущено, сколько упромышлено песцов.
Штаб у меня.
Мчатся по всему острову гонцы-каюры.
Каждый заведующий ловушкой-кормушкой получает пакет из штаба. В пакете — приказ. В приказе сказано, сколько песцов должно быть упромышлено в сезон в каждом ухоже.
Каюров четверо. У каждого — нарта и добрая упряжка лихих лохматых рысаков.
Самый интересный из каюров — Дотра. Его настоящая фамилия Мякишев. Дотра — это прозвище, значит — доктор.
В дальний путь Дотра никогда не берёт с собой еды; привяжет на нарту полмешка табаку — и понёс. За щекой у него всегда с кулак табаку. Мчится Дотра по снежной тундре.
Вот впереди показалась юрташка.
Заведующий уже давно ждёт его. Скорей вытаскивает приготовленную золу, ставит на печку ведро воды.
Дотру надо угостить на славу: без угощения от Дотры не добьёшься интересных новостей.
Дотра подкатил, вошёл в юрташку. Тут ему первым делом надо золы предложить. Дотра табак размочит и смешает его с золой — приготовит себе жвачку. Золу зав загодя нажёг из выкидняка: из тех громадных, иногда в несколько обхватов толщиной, деревьев, что выкидывает волнами на лайду. Эти деревья приносит к нам от берегов Америки и Камчатки.
Потом обед. Самые вкусные блюда: суп из пареных чаек, жареное нерпичье мясо, свежее нерпичье сало. Потом чай. Чаю Дотра выпивает целое ведро. Хозяин томится, ждёт.
Наконец Дотра кончил. Он достаёт приказ и отдаёт его хозяину. Сам опять принимается за угощение.
Хорошо угостится и тут вдруг вспомнит, что в сумке у него ещё письмо есть от жены хозяина. Вытащит и долго вертит в руках, сверяется с адресом: дескать, как бы не перепутать писем, дело это важное, не всякий может понимать.
Но вот адрес точно сверен, и письмо передано хозяину.
И что же оказывается: никакого адреса на конверте нет, только одна цифра ухожа. Это маленькая тайна письмоносца: он неграмотный. Он знает только цифры.
За первым письмом появляется второе. И снова неграмотный письмоносец долго разбирает несуществующий адрес на конверте. И опять томится, угощает хозяин.
Когда все письма вручены, Дотра начинает выкладывать свежие новости. Так от юрташки к юрташке переезжает каюр Дотра только с запасом табаку и с сумкой письмоносца. И всегда бывает сыт.
Каюры — это самый быстрый способ сообщения с разбросанными по всему острову промышленниками, наша телеграмма-молния.
Но вот по всем юрташкам развезены приказы.
Теперь держись ваньки! Они давно привыкли каждую ночь приходить в сетный дворик за юколой. Штук по двадцать набивается их в ловушку-кормушку.
Зав поглядывает за ними из окошечка наблюдательной.
В одну прекрасную ночь зав дёргает за верёвочку. Дверца дворика падает, и все ваньки попались. Теперь им предстоит экзамен. Зав выходит во двор и загоняет их в первую комнату домика — в тёмную приёмную, или ожидалку.
Промышленник ждёт в задней комнате — экзаменационной. Когда все ваньки загнаны в приёмную, он идёт туда, а зав проходит в экзаменационную и зажигает в ней свечку.
Промышленник схватывает первого попавшегося ваньку за хвост, другой рукой перехватывает его за шею и подаёт заву через окошечко в экзаменационную.
Брать ваньку в руки надо умеючи. Он вьётся в руках, как змея. А вцепится в руку — не отпустит. Разжать ему зубы можно только топором.
Зав учиняет ваньке экзамен: подносит к свету и разглядывает шерсть.
Полноволосый. Нигде ни плешинки, шерсть ровная, вся серо-голубого цвета. Нигде не покалечен.
Зав разжимает ваньке рот. Возраст средний: три — четыре года. Возраст ваньки узнаётся по зубам, как у лошади.
Зав ловко накидывает на ванькин хвост тряпичную петлю и взвешивает его на весах-безмене.
Вес — четыре с половиной килограмма. Полный вес для взрослого самца. Годен.
Зав вырезает колечком шерсть у самого конца пушистого хвоста. Если бы это была самка, он вырезал бы колечко подальше от конца.
И это ещё не всё: зав клеймит ваньку щипцами в оба уха. В левое ухо клеймо «Б», то есть остров Беринга, и «33», то есть 1933 год.
В правое ухо клеймо: литер (латинская буква) ухожа и текущий номер.
Ваньке немножко больно — он злится.
Ему опять разжимают рот, суют за язык большой капсюль с лекарством и заставляют проглотить.
Это против страшных эхинококков, которыми ваньки заражаются от рыжих полёвок.
Наконец напуганного, сбитого с толку ваньку суют в тёмную деревянную трубу.