Народ знает это — и сложил загадку:
«Не в избе, не на улице — соловьиное гнёздышко».
Значит, дверь скрипит. Скрипит, как соловей у гнезда.
Но откуда же было знать об этом поэту?
Очень, очень я люблю птиц.
Сдаётся мне, жить на нашей зелёной планете без птиц было бы ох как скучно! Как веселит глаз дивная расцветка их оперения! Как радует слух их чудесное пение! И как дух поднимает их лёгкий, свободный полёт! А волшебное их искусство гнездостроения «без рук, без топорёнка»! А голубые, белые, розовые в разноцветных крапинках их яички, сквозь тонкую скорлупку которых просвечивает маленькая нежная жизнь!
Изумляет меня, почему люди обращают так мало внимания на птиц? Лишают себя такого множества тонких наслаждений, теряют столько прекрасных радостей! Особенно — горожане.
В деревнях-то народ, искони присматривается к птицам. Частенько и прозвища даёт людям птичьи. Фамилии дают птичьи. Сколько у нас Орловых, Соколовых, Петуховых, Курочкиных, Куликовых, Лебедевых, Гусевых, Уточкиных, Голубевых, Ворониных, Сорокиных, Галкиных, Сойкиных, Грачёвых, Журавлёвых, Воробьёвых, Соловьёвых, Кукушкиных, Дроздовых, — да разве перечислишь всех!
Иной носит птичью фамилию, а сам всю жизнь даже не полюбопытствует, от какой птицы пошла его фамилия, как эта птица живет, хороша ли, чем кормится? Стыдно прямо!
Птиц много разных. В одном нашем Союзе живёт их без малого тысяча видов, а во всём мире — тысяч десять.
Стал я как-то прикидывать в уме, какие самые интересные из них: самая большая и самая малюсенькая, самая красивая и самая сладкоголосая, самая быстролетная, самая искусная в гнездостроении, самая полезная и самая вредная, самая милая, самая смешная.
Самая большая на свете была птица моа: в два человеческих роста высотой. Жила в Австралии. Истребили её люди. И теперь птицы ростом больше африканского страуса нет. И нет мельче южноамериканских птичек — колибри. Есть среди них пичуги со шмеля.
А у нас?
А у нас в Союзе самые крохотные пташки — королёк да крапивник. Побольше, конечно, колибри, но тоже меньше стрекозы. Королёк — зеленоватенький с оранжевым как пламечко хохолком. Крапивник коричневенький, хвостик торчком, а голос — сила! Вот их две — самых маленьких птички у нас.
А самая большая? Да ведь как считать, как мерить! По высоте, пожалуй, долговязый белый журавль — стерх. По дородности — лебедь или дрофа. В размахе крыльев — грифы и орлы. Очень крупные всё птицы, не знаешь, какую поставить на первое место.
Дальше ещё хуже.
Стал думать, кто у нас самый лучший летун? Стриж? Сокол? Слов нет — быстры! А ласточки? Да ведь они так ловки в воздухе, что ловят невидимых нашему глазу мошек и пьют на лету воду, проносясь над рекой, — и крылышек не замочат! А орлы, а грифы? Те могут часами кружить в воздухе, чуть покачивая широкими крыльями!
А золотистая ржанка? Родившись у нас где-нибудь на Новой Земле, через какие-нибудь три месяца отправляется она в воздушное путешествие через весь Азиатский материк и совершает беспосадочный перелёт над всем Великим океаном, стремясь к своим зимовкам в Америке! Кому отдать предпочтение, кого из этих птиц назвать самым лучшим летуном?
Стал раздумывать насчёт мастеров строить гнёзда — и совсем растерялся. Вспомнишь иволгино гнездо, — верх искусства! Висит в воздухе лёгкая люлечка из травинок, гибких стебельков, берёзовой кожурки; в развилке ветки подвешена высоко над землей, — просто загляденье!
Ласточкино гнездо посмотришь — тоже удивленье: до чего ловко слеплено из земли и глинки где-нибудь на скале над пропастью! А певчего дрозда гнездо! Глубокая чаша, внутри из удивительного цемента: древесной трухи и собственной слюнки! А у ремеза-синички! Настоящий сказочный теремок: рукавичка из растительного пуха к тростнику подвешена!
Ну, а самая милая и самая смешная из наших птиц?
Поглядишь на парочку самых простых галок: как они милы, как друг за другом ухаживают. Или как голубь с голубкой целуются-милуются. Или снегирушка-милушка, когда сидит на ветке и, весь напыжась, напевает себе под нос мелодичную свою песенку. Так волной и заливает сердце тёплая к ним нежность.
«Ужасти, какой смешной! — хохотала, помнится, деревенская девчурка, рассматривая только что выскочившего из яйца бекасёнка. — Сам — моточек ниток, а нос будто спица».
И правда: очень смешны, на наш взгляд, некоторые птицы: у одной нос в небо глядит, у другой — в землю, у третьей — вбок, у четвёртой верх и вниз перекрещен, у пятой — ноги ходулями, у шестой — хвост разводами. И разве не смешон знаменитый «гадкий утёнок» — такой несуразный на земле, — пока он не вырос в прекрасного белого лебедя? Выбирай, кто самый смешной?
А самая красивая из птиц? Они все прекрасны — от скромно одетых самочек до самых эффектно разукрашенных самцов. Ахнешь при виде семицветного наряда маленького зимородка или когда в свежей зелени берёзы увидишь вдруг златогрудую с чёрными крыльями иволгу. Не налюбуешься на лирохвостого алобрового тетерева-косача, на гордую осанку серпокрылого сокола-сапсана. Не оторвёшь глаз от серебристых чаек над синим морем, под синим небом. А вспыхивающее под ярким солнцем разноцветное пламя наших жар-птиц — фазанов! Какая красота!
А певуны!
На весь мир знаменит «певец любви, певец своей печали» — соловей. А кто любит утренние светлорадостные песни, для тех «певец полей — жаворонок звонкий». К слову сказать: мне ещё больше, чем полевой, по душе жаворонок лесной — юлка. Весной поёт он не только утром, но и все белые ночи напролёт, и голос у него — чистая флейта!
Да и все птичьи песни — голоса самой красавицы весны — так сладостно волнуют душу. Первым — даже в городе, ещё при полном снеге — зазвенит бубенчик синицы. И не успеет заневеститься, покрыться листвой лес, — звонким жемчугом рассыплется в нём солнечная песенка зяблика. И покажется тебе, что и всю-то жизнь живёшь ради такого вот ясного весеннего утра, когда вдруг «из страны блаженной, незнакомой, дальней» послышится пенье петуха — самого простого деревенского певуна! А какое множество прекрасных певцов в лесу, в лугах, в кустах у речек, — и как немногих из них мы узнаём, умеем назвать, даже если сами носим фамилию в их честь!
И наконец, какая самая полезная и какая самая вредная из всех наших птиц?
Тонкоклювые скворцы, синицы, мухоловки, пеночки и многие, многие другие певчие птицы ведут неустанную войну с полчищами насекомых, крючконосые хищники — с мышами, сусликами и другими вредителями полей. Польза нам от них неизмерима. Не будь на свете птиц, грызуны и насекомые уничтожили бы все леса, все поля, все огороды. Скворцы, грачи, чайки собирают свою добычу прямо с земли; синицы, поползни, дятлы — на деревьях; мухоловки, стрижи, ласточки — в воздухе. Кому отдать предпочтение?
А вред от птиц? Ну, про это уж прямо неумно спрашивать! Где-нибудь на просяных полях или на конопляных полосах простой воробей — враг человеку, способный уничтожить осенью добрую треть урожая.
Но сколько же пользы он приносит всё лето, сам поедая и таская своим птенцам огородных гусениц. И даже сам крылатый волк — большой ястреб-тетеревятник — свирепый истребитель дичи и зайцев — в то же самое время и благодетель наш. Там, где его уничтожат, тетерева, куропатки, зайцы заболевают и быстро вырождаются. Ведь в страшные когти его попадают, прежде всего, все слабые, вялые, нежизнеспособные птицы и зверьки. Поедая слабых, грозный хищник способствует процветанию породы. Зная это, кто всерьёз назовёт его вредителем?
Думал я, думал — и понял, что никаких самых среди птиц нет.
Нет по той простой причине, что каждая птица самая-самая. Каждая из них — маленькое совершенство своего рода на нашей зелёной планете.
Зима таёжная
Как рассказать о нашей северной зиме южанам, в жизни не испытавшим мороза, снега?
Речь пойдёт, конечно, не о московской или ленинградской зиме. Сдаётся мне, — зимы во всех огромных городах мира в общем похожи друг на друга. Погода в них уже почти уничтожена людьми. А что такое зима, как не погода прежде всего? Не всё ли равно горожанам, падает ли на них с неба сухая, кристаллическая или мокрая вода, — брать ли зонтик или надеть шубу, выходя на улицу? Всё равно так же быстро дворники и очистительные машины приведут в порядок тротуары, так же будут сновать по улицам автомобили. На севере разве только реки замёрзнут, речные трамваи — пароходики — ходить перестанут. Но общий порядок городской жизни, темпы её от этого не изменятся.
Другое дело — зима в лесу, в деревне, вдали от города. Северной нашей зимой там весь уклад жизни резко меняется. Но тут надо оговориться: так велика наша страна, что в разных её частях и зимы очень разные. На севере — жестокая арктическая ночь-зима; в средней, таёжной полосе — умеренный холод; на юге, в субтропиках — лёгкая, редкоснежная зима.
Мы попытаемся рассказать о лесной, таежной нашей зиме. В помощь себе возьмём четырёх помощников из числа коренных старожилов леса, жизнь которых непосредственно зависит от превратностей зимы. Посмотрим, что делают в зимнюю пору могучий медведь — «хозяин леса», так называет его наш народ, и самый крошечный у нас зверёк, меньше всякой мыши — землеройка-малютка; самая большая в лесу птица — бородатый петух — глухарь и малюсенькая певчая птица — подкоренничек.
Ветры-листодёры сорвали последние отрепья с лиственных деревьев. Во всех деревьях прекратилось движение сока — снизу вверх и сверху вниз; загустел сок. Все деревья замерли: не растут больше, только сонно дышат. Ели и сосны крепко зажали в кулачки-шишки самое дорогое для них на свете — свои семена. Лес приготовился к встрече зимы.
Вовремя приготовил себе зимнюю спальню медведь. В песчаную яму на крутом холме под корнями вывороченной бурей ели натаскал косолапый елового лапника. Это — постель. Надкусил растущие рядом с ямой елушки — и они шатром прикрыли вершинками тайное убежище.