Там — я-то знал! — у неё было гнездо. И не могла же она привести к своему тайному жилищу эдакого ярко разодетого франта, обращающего на себя всеобщее внимание! Заметят его хищники — и рядом гнездо найдут.
Селезень спал не больше трёх минут.
Но когда он поднял голову и стал искать глазами подругу, — от неё и след простыл.
Прошло с неделю.
Однажды я опять с ночи залез в свою шалашку.
Заливались и щёлкали в кустах соловьи. Густо свистала в камышах болотная курочка. Лицо мне ласкал тёплый утренний бриз. Я с наслаждением хрупал захваченную с огорода редиску; она покусывала язык. Вдыхал в себя запахи озерка и обступившего его леса.
Когда рассвело, я с удивлением увидел перед собой на воде двух красавцев-селезней — крякового и чирёнка. Они мирно плавали друг рядом с другом, поминутно опрокидывались вниз головой и болтали выступающими из воды перепончатыми красными лапами. Доставали себе еду со дна.
Солнце поднялось над кустами, — они дружно снялись с озерка и один за другим, — большой впереди, маленький за ним, — потянули за лес — куда-то на днёвку.
Отвергнутые женихи, так и не ставшие отцами семейств…
Вчера только я нашёл гнездо своей Валюшки и — на другом берегу озерка — чирушки. Раз в день уточки пробирались на воду — и тут торопливо насыщались, прячась от своих кавалеров. Сходя с гнёзд, они тщательно прикрывали кладки вырванным из своей груди пухом: нежное одеяльце согревало и скрывало от чужих глаз их ещё не родившихся детей.
В гнезде чирушки лежало восемь бледно-палевого цвета яичек; в гнезде крякýши — двенадцать крупных, чуть охристо-оливковых овальных яиц.
На краю земного шара, или жизнь в Заполярье
Моим названым внукам Бао-бао и Сяо-ин.
Посмотрите на глобус: страна моя кончается на самом краю земного шара, далеко за Полярным кругом — там, где в Ледовитом океане Северный полюс.
Про дальний Север моей родины я и хочу рассказать Вам, милые внуки мои, чья родина — солнечный, жаркий Китай.
На берегу Ледовитого океана зима — ночь, лето — день: солнце зимой не всходит на небо, а летом не опускается за край Земли.
Зимою — снегопады и вьюги, — неба не видно за снежной завесой, — океан покрыт льдом, — и стужа, стужа — белый холод с земли до неба. И летом там холодно: слабое солнышко не успевает растопить льды, — ледяные пустыни плавают по океану. И когда с Северного полюса дунет ветер…
Я испытывал это сам — и видел, как зайцы, куропатки, комары и всё живое прижалось к земле и замерло. Почуяло мёртвый холод межпланетных пространств — дых мировой пустоты.
Кончился полярный ветер, — жизнь опять вскочила на ножки: залетали комарики, куропатки поднялись на крыло, забегали зайцы.
Бррр! — как холодно в Заполярье! Попробуй — высунь нос: он у тебя живо отморозится — и станет белым, как всё кругом.
Всё кругом бело: всюду снег и лёд. И все белые кругом: и заяц-беляк, и песец — белая лисичка, и полярная сова, и снежные куропатки. И даже морской медведь бел с ног до головы. А то как бы он стал подкрадываться к своей добыче — тюленям? Сунься-ка чёрный зверь на лёд, — тюлень мигом его увидит — нырк! — и ушёл в воду.
Тюлень — когда он маленький и ещё не умеет нырять — тоже весь беленький, пушистый, — так и называется — белёк. А вырастет, — медведю его не поймать под водой. Морские медведи подкарауливают свою добычу у прóдухов.
Прóдухи — это такие круглые дырки, которые делают себе во льду тюлени. Им же надо дышать. Вот они и вылезают через продух на лёд — подышать свежим воздухом, подремать немножко. А сами — жёлтые, с чёрными пятнами. Рыбе, которой они питаются, под водой их плохо видно. А вылезут на лёд — тут берегись.
Один тюлень выглянул из продуха. Огляделся внимательно: нет ли поблизости белого медведя? Покрутил, покрутил башкой — ничего не заметил — и вылез на лёд. Дышит. Глаза закрыл — задремал.
А белый мишка в тóросах находился. Торосы — битый лёд, громоздящиеся друг на друга льдины. За ними тюленю не было видно медведя. А мишка тюленя сразу заметил. «Сейчас, — думает, — подкрадусь — и цоп!»
Да вдруг вспомнил про свой нос: чёрный у медведя нос-то. Так — небольшая нашлёпка, а всё-таки чёрного цвета. Начнёшь подкрадываться — увидит. Как быть?..
Придумал!
Зашёл против ветра, — чтоб его медвежьего духа к тюленю не нанесло. Лёг на брюхо. Нос прикрыл передними лапами… И пополз как черепаха, отталкиваясь одними задними ногами. Ползти-то пришлось ровным местом, — торосы кончились.
Ну, а тюлень чуть-чуть вздремнул — и открыл глаза. Осмотрелся, понюхал воздух — и опять задремал.
Мишка ползёт, ползёт — старается. Ближе, ближе…
Тюлень опять раскрыл глаза. Опять вздремнул.
Мишка совсем близко…
Тюлень встряхнулся, глянул в сторону миши — да бульк в продух! Только его и видели…
Мишка так и не понял, как это тюлень его увидал, раз он белыми своими лапами свой чёрный нос закрыл?
А ведь очень просто. Чёрный мишкин нос — одна чёрная точка, как соринка. Одна соринка всегда на снегу очутиться может. Не страшно. А на каждой лапе у мишки — пять когтей. Здоровущих! Тюлень как увидал пять да пять — сразу десять чёрных полосок, — так и плюх в воду!
Мишка и остался с носом.
В Ледовитом океане много островов, островков, просто скал, зимой и летом покрытых снегом.
Как взойдёт весной на небо солнце, — покрывается снег льдистой корочкой — настом. Идёшь по насту — проваливаешься. И с шумом, с хрустом рухает вокруг тебя льдистая корочка. И вдруг под ней — весёлая зелёная травка и в ней — жёлтые цветки — полярные маки!
Оказывается, живая травка прожила здесь под снегом всю долгую-долгую зиму-ночь. Оказывается, для неё снег — просто не пропускающая холода крыша. Оказывается, маки оживают в ней весной, — и от живого, тёплого их дыханья кругом них тает снег, — и образуется комнатка. Сквозь льдистую крышу наста льют в комнатку, пробиваются лучи солнца, с горки стекаются сюда струйки талой воды, — и в комнатке свет и тепло. Маки встают на свои коротенькие нежные цветоножки — и распускаются лёгким цветом.
Как красиво у них в комнатках! Снежные стены искрятся и переливаются разноцветными звёздочками. Нефритом сияет шёлковая травка. И среди неё — нежнейшие лепестки жёлтых полярных маков!
Полярные маки — не дурачки: они и не думают выглядывать из-под своей льдистой крыши. Там — над нею — даже при солнышке ходит острый, как сабля, смертельно холодный ветер. Мигом головы отсечёт цветкам!
Красотой подснежных растеньиц любуются только оживающие тут комарики да прыгучие бескрылые мушки. И за это переносят пыльцу с цветка на цветок: надо же кому-то это делать, — раз уж нельзя пользоваться ветром!
Прилетели русские на самый Северный полюс.
Сели на лёд. Разбили палатку. Занялись научными исследованиями.
«Ну, — думают, — теперь мы на самом-самом краю Земли — в самом сердце ледяной пустыни. Уж тут-то никто не живёт. И никакая птица сюда не залетит».
Пробили дырку в толстом льду. Измерили глубину: четыре тысячи двести девяносто метров. Водяная бездна! Опустили в неё ведро.
Вытащили ведро, а в нём — кто бы подумал! — кишмя кишит всякая водяная мелочь: крошечные рачки, червячки, рыбки.
Вот тебе и нет жизни на Северном полюсе!
А через несколько дней высовывается из-подо льда большая — больше человеческой! — голова с висячими усами: тюлень!
И вдруг — замелькали в воздухе две маленькие пёстрые тени. Сели на снег — две пёстрые птички, два снежных подорожника, пуночки — самчик и самочка!
Самчик поднялся в воздух, — полилась весёлая песенка:
— Чингирей, чингирей, чингирей, псю — ит!
Тепло стало у людей на сердце.
Чудо, великое чудо в полярной пустыне!
Стужа такая, что красная кровь моя стынет,
Губы белеют, и пальцы согнуть не могу! —
Вдруг на снегу — на мёртвом, на белом снегу, —
Красным пылая ковром, водоросли растут!
— Крошки-растеньица, чем вы питаетесь тут?
И неожиданно слышу безмолвный ответ:
— Пылью погибших планет.
Учёные говорят, что микроскопические водоросли, образующие на снегу в Заполярье красные, розовые и оранжевые живые ковры, питаются залетающей из мирового пространства пылью метеоров.
Моя кровинка
Сел мне на нос комар. Крови моей напился. А я его бить не стал: убьёшь — свою кровь прольёшь. Он мне теперь — кровная родня. Пусть летит!
Он и полетел.
Летел, летел — и сел на цветок, на листок.
А тот цветок не простой: мухоед-цветок — росянка. Сладкая, клейкая роска на круглых листках.
Прилип комар к листку. Росянка свернула листок — и всю кровь комариную высосала. И мою кровинку в ней.
Приполз слизень — и тот листок сглодал.
А слизня слизнула лягушка.
А лягушу сглотнул уж.
И вот уже моя кровь в уже.
Но ужа поймал, проглотил аист.
А аиста скогтил, растерзал и проглотил орёл.
Подтаился я к тому орлу, застрелил из ружья — и бросил.
Тут подошёл порося и, никого не спрося, слопал орла.
Ух, я на него рассердился! В его жилах течёт моя кровь! Значит, порося — кровная моя родня?! Экое свинство!
Я зажарил того порося — и съел.
Так породнился я с целым светом: прошла моя кровинка по всем животам и вернулась в меня — домой.
Хозяин леса, или страшная ночь
Солнце ещё не зашло, небо пылало, а в лесу уже начинались сумерки.