Когда же его самого спросили, как бы он разрешил эту трудную задачу мотовства, он ответил:
— Я покупал бы не вещи, а события.
И, остановившись перед стенной картой родины, сказал, указывая на Новую Землю:
— Надо бы к чёртовой матери срыть эту перегородку. Ведь в неё упирается Гольфстрим. И весь его огромный запас тепла и жизни уходит без всякой пользы для нас в пустыню вокруг Северного полюса. А срыть Новую Землю — Гольфстрим пойдёт вдоль берегов всей Азии, отеплит, изменит климат, растительность громадных пространств, откроет непочатый край для жизни.
И миллион вдруг стал крошечным.
Штурман дальнего плавания, объехавший половину земного шара, изобретатель, инженер-кораблестроитель, химик, математик, замечательный пловец и стрелок из винтовки, настоящий «мастер на все руки» и к тому же человек, одарённый изумительным даром рассказчика, — что же удивительного, что такой человек в конце концов берётся за перо, а взявшись, сразу создаёт первоклассные образцы художественной литературы?
Для этого нужно ещё одно «небольшое» условие: то, что принято называть большим литературным талантом.
Стоит лишь познакомиться с двумя-тремя письмами Житкова-студента, чтобы убедиться, что такой талант таился в нём с юных лет. Но целомудренная душа всегда стыдится обнажить себя перед людьми. Первые шаги в искусстве — в том большом искусстве, порукой правдивости которого всегда искренность художника, — первые шаги труда. И человеку на пятом десятке лет ещё трудней вообразить себя писателем, чем юнцу. Однако изобретательность Бориса Степановича помогает преодолеть ему и эту последнюю трудность: он пишет свой первый рассказ по-французски («И будто это француз какой-то пишет, а не я»), а потом сам «переводит» свой рассказ на родной язык.
И скоро обнаруживается: искусство устного рассказа уже доведено Борисом Степановичем до той высокой степени мастерства, когда можно просто заносить на бумагу этот устный рассказ — и получается прекрасное литературное произведение.
У Бориса Степановича было органическое чутье русского языка, развитое рассказами и сказками новгородских нянюшек: до шести лет Борис Степанович жил в Новгороде. Чувство это только окрепло от усвоения других языков. Борис Степанович свободно говорил по-французски, английски, немецки и мог объясняться на датском, турецком, татарском, румынском, грузинском, украинском и на других языках. Но, быть может, всего важнее, что он всю жизнь провёл там, где слова создаются, где из созидательного труда родится живая, точная, действенная речь, — среди рабочего люда, на море, на земле, на фабриках.
Писатель, много повидавший и переживший, обладавший разносторонними знаниями и уменьями, писатель, которому есть что поведать людям, не нуждается в формалистических изощрениях. Создавая большую, жизненно-необходимую книгу, а не игрушечную литературу, он отвергает литературные «изыски». Его искусство всегда индивидуально, неповторимо и в этом смысле оригинально. Оригинальничать же ему не к лицу.
— Оригинальничать тоже не оригинально, — сказал как-то Борис Степанович одному из поэтов-«литераторов», наследников футуризма.
Большая изобретательность Бориса Степановича сказалась и в его литературном творчестве. В детской литературе он был созидателем новых жанров. Им создан сюжетный производственный рассказ; увлекательная, до сих пор ещё не поддающаяся классификации критиков, эмоционально насыщенная «деловая» («научно-популярная») книга; энциклопедия для маленьких, совершенно новой, своеобразной формы: дана живым голосом пятилетнего ребёнка.
Много новых ворот прорубил Борис Степанович в советскую детскую литературу, много новых авторов вошло, входит и долго ещё будет входить в художественную литературу через эти ворота, иногда, быть может, не зная даже, кто для них открыл вход.
Наш уголок вселенной
Говорить детям суконным языком проповеди, это значит вызывать в них скуку и внутреннее отталкивание от самой темы проповеди, — как это утверждается опытом семьи, школы и «детской» литературы дореволюционного времени.
Эта книга — попытка нескольких писателей, художников и учёных рассказать малым детям о жизни вселенной, того её уголка, где живём мы — русские. Между книгой и детьми, ещё не умеющими читать, стоит воспитатель. Он читает детям вслух сказки и рассказы или пересказывает им то, что сам узнал из книги.
Эта книга — в помощь воспитателю.
«Знакомство детей с природой является одним из основных средств всестороннего развития ребёнка, — говорится в „Руководстве для воспитателя детского сада“. — Непременным условием, при котором знакомство детей с природой может быть поставлено на должную высоту, является наличие у самого воспитателя необходимых знаний и интереса к природе».
«Мне кажется, — замечает английский поэт, житель самого большого в Европе города, — мне кажется, что мы слишком много любуемся на природу и слишком мало живём с ней»[23].
«Конечно, — говорит один из великих певцов нашей русской природы, — не найдётся почти ни одного человека, который был бы совершенно равнодушен к так называемым красотам природы, то есть к прекрасному местоположению, живописному далёкому виду, великолепному восходу или заходу солнца, к светлой месячной ночи; но это ещё не любовь к природе: это любовь к ландшафту, декорациям, к призматическим преломлениям света; это могут любить люди самые чёрствые, сухие, в которых никогда не зарождалось или совсем заглохло поэтическое чувство: зато их любовь этим и оканчивается. Приведите их в таинственную сень и прохладу дремучего леса, на равнину необозримой степи, покрытой тучною высокой травой; поставьте их в тихую жаркую летнюю ночь на берег реки, сверкающей в тишине ночного мрака, или на берег сонного озера, обросшего камышом; окружите их благовонием цветов и трав, прохладным дыханием вод и лесов, неумолкающими голосами ночных птиц и насекомых, всею жизнью творения: для них тут нет красоты природы, они не поймут ничего! Их любовь к природе внешняя, наглядная; они любят картинки, и то не надолго; смотря на них, они уже думают о своих пошлых делишках и спешат домой…»[24].
Воспитатель, в душе которого не зарождалось или совсем заглохло поэтическое чувство, не может удовлетворить естественной потребности ребёнка к знакомству с окружающей его природой, и живому общению с ней, и познанию её. Равным образом не могут удовлетворить ребёнка: практический работник в природе, если он способен видеть в земле одни только «полезные ископаемые», в вековом лесе — только дрова и брёвна, в тугопёром краснобровом тетереве — только жарево; учёный, способный воспринимать грозу только как разряд атмосферного электричества; поэт, в стихах своих поющий только о соловьях и розах, но в жизни своей не вырастивший ни одной розы и не видавший соловья; учитель — преподаватель естествознания, — для которого всякая малая птица — воробей, учитель, который ни разу не полюбопытствовал рассмотреть этого самого воробья у себя под окном, который «знает» природу только «в пределах своего курса», в пределах чисто книжных и раз навсегда решил, что природа вся уже описана в учебниках и больше в ней делать нечего.
Одним словом, ребёнка не может удовлетворить обыватель, равнодушный ко всему на свете, кроме удовлетворения своих животных нужд, и по-казённому относящийся к служебным обязанностям.
«Природа, — говорится в „Руководстве для воспитателя детского сада“, — своим разнообразием, красочностью, динамичностью привлекает внимание детей, доставляет им удовольствие, радость». Красота природы, богатство в ней форм, красок, звуков способствует художественному воспитанию ребёнка, развитию органов чувств, развитию творчества.
И нам кажется, что первая задача воспитания детей в природе состоит как раз в том, чтобы не убить в ребёнке эту радость — творческую радость, а, наоборот, упрочить её так, чтобы подрастающий человек сохранил её на всю жизнь.
Сделать это может только любящий природу воспитатель.
Убить радость ребёнка при непосредственном его, чувственном общении с природой легко насильственным навязыванием ему наших взрослых о ней представлений.
Мы — взрослые люди — живём умозрительной жизнью, отличной от жизни природы и во многом ей противопоставленной. Другое дело — ребёнок.
Бессознательной жизнью цветов и птиц и всех детёнышей млекопитающих живёт новорождённый человек — маленькое млекопитающее. Только через три месяца после своего появления на свет он начинает сознавать себя, узнавать свою мать и в лице её радоваться своей родственной связи с миром: свидетелем тому — его первая улыбка.
Потом — медленно, годами — человеческий детёныш научается всё больше отделять себя от окружающего и противопоставлять себя всему, что не есть человек.
Желание помочь ему в этом нередко приводит воспитателей к насилию над его чувствами и робкой ещё психикой. Неосторожно обрывается пуповина его кровной связи с матерью-природой, и тогда ребёнок истекает кровью: превращается в одного из тех «людей самых чёрствых, сухих, в которых никогда не зарождалось или совсем заглохло всякое поэтическое чувство».
В постепенном своем умственном развитии ребёнок вкратце повторяет историю развития человечества от первобытного человека — полуобезьяны — до современного. Он заново открывает для себя мир и понемногу утверждает своё высокое место в нём. Он — маленький покоритель диких зверей, маленький Галилей и Колумб.
А оставленный наедине с природой, он превращается в маленького Робинзона, — учится понимать природу, жить, различая в ней полезное для себя и вредное; учится работать в ней, засучив рукава, чтобы удовлетворять ею разнообразнейшие свои человеческие потребности.