в) биографии знаменитых соотечественников местного происхождения (Суворов, Миклухо-Маклай) и всё, что сохранила о них память народа.
2. Местный труд: заводы, производства, угольные разработки, артельный труд, городское хозяйство, дорожное хозяйство. Школа. И ещё — все остальные отрасли труда, какие имеются в вашем крае.
3. Фольклор и искусства. Запись местного наречия, песен, сказок и других видов народного творчества, кустарные игрушки и прочее художественное производство.
4. История города и края.
Во вторую книгу войдут:
1. Достопримечательные уголки природы Боровического края. (Художественное описание их; маршруты познавательных экскурсий и прогулок).
2. Геология края (включая палеонтологию).
3. Флора края.
4. Фауна края.
5. Археология края (о людях, ставших природой).
В целом эти две книги — два альманаха — будут боровической краеведческой энциклопедией.
Больно широко задумано?
Иным и не может быть общий итог совместных трудов всех местных краеведов. А временем я не ограничиваю. Однако заранее можно сказать, что если вы все возьмётесь за дело с любовью и старанием, — таких альманахов будет не два, а много, даже они могут издаваться периодически, например, каждый год.
А нужно для этого вот что.
Каждый из присутствующих возьмёт на себя, — конечно, в добровольном порядке, нежелающих нам не надо, — собирать материал по одной или нескольким («могущий вместити да вместит»!) из указанных тем.
Я лично, куда ни приезжаю, записываю себе местную речь и веду дневник биологических (подробнее всего — орнитологических) наблюдений. Всегда имею при себе записную книжку, а вечером дома переношу записанное в ней в дневник — уже подробно (когда привыкнешь, на это уходит немного времени). Где случится, записываю и фольклор — частушки, песни, сказки, легенды и т. д.
При этом быстро развивается, так сказать, «спортивный» интерес к делу, сильно увлекаешься им, становишься страстным охотником за словами и фольклором: тренируются глаз, слух, все пять чувств в природе, и огромное испытываешь наслаждение, одну за другой раскрывая её тайны, созерцая красоту её.
Слова я записываю на отдельных маленьких бумажках, не забывая проставлять на них ударение, тут же приводишь объяснение слова и помечаешь, где и от кого слышал его.
Общий дневник биологических наблюдений веду в толстых тетрадях, а кроме того, каждый вновь встреченный вид заношу на отдельных листках. Получаются карточные каталоги, которые потом очень облегчают обработку материала.
Вот и вся несложная техника записи.
Выберите, что вам любо, и приучите себя кратко, но регулярно записывать свои наблюдения — всего и дела. Привлеките к этому своему делу школьников, организуйте у себя в школе краеведческие кружки. Очень быстро увлекутся ребята, с азартом начнут собирать для вас материал, соревнуясь друг с другом, — вам придётся только руководить ими и проверять их работу.
Через год у вас скопится целая пачка записей.
Тогда приезжайте на очередную краеведческую конференцию — вношу предложение, чтобы такие конференции созывались непременно ежегодно (пока не будет необходимости созывать их чаще!), — приезжайте на конференцию и хвастайте товарищам (в кратких докладах с мест) собранным вами материалом, как хвастает охотник добытой дичью.
Все собранные на местах материалы сдаются в краеведческий центр, — конечно, этим центром будет ваш Краеведческий музей, — где они сортируются и тщательно хранятся для дальнейшей обработки и напечатания. Себе, разумеется, надо оставлять все черновики своих записей: понадобятся для дальнейшей работы — да и приятно же!
Однако мое «Слово» перестало уже быть словом писателя, сочинителя, просто занеслось уже в техническую область краеведения.
Кончаю наконец.
Разрешите только «для закругления» напомнить вам мои основные положения:
1. Учитель, и сочинитель (то есть писатель, поэт, художник), и учёный делают одно общее дело — постижение мира, постижение жизни, если — уча людей (детей), — сами из жизни учатся и — по слову Маяковского —
ненавидят всяческую мертвечину,
обожают всяческую жизнь.
Худшие их враги — «человеки в футляре», люди ко всему, кроме «печного горшка» да своей маленькой карьерки, равнодушные, обыватели-чиновники. Страшен большому делу учения учитель-попугай, мертво долбящий в головы своих учеников мертво заученный им учебник.
2. Нищенствующие богачи — те люди, которые не умеют смотреть и слушать, проходя мимо загадок, которые на каждом шагу нам задает природа, жизнь, скучают, не зная, куда деть себя и своё время, когда кругом столько интересного, столько удивительного, что начни только изучать — и жизнь покажется коротка. И «краеведение» есть, в сущности, «жизневедение» — приобретение знаний из окружающей тебя жизни и передача их людям. Немыслим поэт, учёный, учитель, не изучающий окружающую его «натуру», другими словами — не краевед. «Скука внутри нас», и сами виноваты, если скучаем. Привыкнув видеть окружающее нас изо дня в день, мы перестаём его видеть. Но стоит взглянуть кругом пытливым взглядом — и увидишь клад, сокровища, которые обогатят твою душу.
Первое качество краеведа — пристальный взгляд и вдумчивый.
3. Страна Див, страна, не описанная ещё никем — Боровический край. Любовь к своим родным местам поможет увидеть всю красоту их, своеобразие и значительность. Земной шар наш молод, мы — люди — совсем ещё дети, нам надо познавать наш мир, чтобы построить прекрасное будущее человечества. Каждый из нас отвечает за это будущее, каждый может постигать жизнь, делать открытия в том краю, в сравнении с раскаленными и ледяными пустынями огромной нашей страны, — богатейший жизнью край и неисчерпаемый источник открытий для краеведа-любителя уже потому, что мало был посещаем учёными-специалистами. Здесь каждый может быть Колумбом и делать удивительные открытия. Край прекрасный, дивный край. Жалок тот, кто, живя здесь, работает на него только в чаянии наградных, равнодушный ко всему, делает свою карьерку. Познавший свой край, полюбит его, а полюбив, прославит его в стихах и песнях.
Вот что Маяковский говорит в своем «Послании пролетарским поэтам»:
Оставим
распределение
орденов и наградных,
бросим, товарищи,
наклеивать ярлычки.
Не хочу
похвастать
мыслью новенькой,
но, по-моему, —
утверждаю без авторской спеси,
коммуна —
это место,
где исчезнут чиновники
и где будет
много
стихов и песен.
Мои конкретные предложения передаю в президиум и на ваше усмотрение.
Моё дело — дело сочинителя — научить летать, а ходить научат вас специалисты.
Об антропоморфизме
Итак: уместен ли антропоморфизм как литературный приём в природоведческих книжках?
Мне кажется, безусловно неуместен, определённо вреден. Но, прежде чем так решительно высказаться, необходимо хорошо вполне разобраться в понятиях «антропоморфизм», «художественная литература» и «природоведческая книжка».
Скажем так: «антропоморфизм» есть всякая попытка объяснения действий не людей (животных, растений, неодушевлённых предметов) так, как если бы это были люди со свойственным им одним на Земле сознанием и всей сложностью вытекающей из него психологии.
«Природоведческая книжка» есть книжка, знакомящая читателя с природой, её жизнью и (почти неизбежно) пытающаяся объяснить читателю эту жизнь, её закономерности. Природоведческая книжка может быть чисто деловой — научной, учебной, справочной и т. д. — и может быть художественной.
Ясно, как день: в деловой — научной или учебно-краеведческой книжке — антропоморфизма быть не должно. Здесь он «неправда» и только дезорганизует читателя.
Художественная литература есть, прежде всего, особый род искусства и в основе своей имеет поэзию — музыку — игру образов. Напоминаю давно признанную истину: так называемый «натурализм», то есть прямое копирование, протоколирование жизни, не искусство и не может быть признан за художественную литературу. Но в понятие «краеведческих» и «природоведческих» книжек часто включают художественные произведения, если читатель знакомится в них с природой. При этом совершенно упускают из вида, что цель, задача художественных произведений совсем не в том, чтобы дать читателю некий комплекс научных («объективных») знаний о тех или иных животных, растениях и т. д., а в том, чтобы дать образ, субъективное, чувственное восприятие этих животных, растений и т. д. В художественной литературе антропоморфический образ животного, растения, даже неодушевлённого предмета — чистейшая «правда», глубоко верное изображение действительности: «паровоз устало пыхтит» выражение немыслимое по своей неправде в науке, но совершенно правдивое в нашем чувственном восприятии подошедшего к станции паровоза. Умнейшие ботаники — современники Пушкина — были убеждены, что анчар отравляет воздух. Эта «научная» истина оказалась впоследствии ложью — знания людей, их объективные научные понятия меняются и существуют иногда очень недолго. А пушкинский Анчар бессмертен. Образ этого страшного дерева — пусть ошибочно принятого за столь ядовитое — до сих пор ужасен для нас.
В чудесном сердечном рассказе Пришвина о слишком рано весной проснувшемся лягушонке совсем не тот смысл — «глупый» лягушонок Пришвина — тёплый человеческий образ, «поэтический» образ, в котором соединяются все на свете «слишком ранние предтечи, слишком медленной весны». Хотите — пожалуйста, считайте, что этот лягушонок — всё наше с вами поколение, слишком рано появившееся на свет и гибнущее глупо от войны, инфарктов, туберкулеза, рака на заре коммунизма, в царстве которого не будет ни одного из этих бичей человечества. А если вам хочется знать, почему в тысяче случаев лягушата иногда гибну