те ему вы, советские школьники, сами вышедшие из народа?
Народный язык наш я бы сравнил с могучим потоком. Как Волга-матушка, течёт он через всю нашу Родину. Он всем необходим, всеми любим. Он чист на глубине, и ничем его не замутишь. А по краям, на мелких местах, несёт мусор, выплёскивает на берег вместе с грязной пеной всякую дрянь. Вот вроде всех этих словечек воровского жаргона и слов, давно потерявших всякий смысл, как «ей-бо».
Стоит начать думать о словах, о языке, как весь этот мусор сам собой исчезнет из вашей речи: вам просто станет стыдно их произносить, а тем более — писать. Я в этом уверен.
Гораздо страшнее, сдаётся мне, другое.
Продолжим сравнение народного языка с потоком и увидим, что на берегах рек вместе с мусором и пеной скапливается обкатанная водой, обточенная со всех сторон в плоские кругляши…
Мальчишки подбирают её и пекут блинчики: с силой пускают по поверхности воды так, чтобы, скользя и отскакивая, эти плоские камешки сделали на ней побольше исчезающих кругов.
Занятие это лёгкое, общедоступное, не требующее особого умственного напряжения. «Бросая в воду камешки, — изрёк пресловутый глубокомыслец, Козьма Прутков, — смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою». Словесные блинчики даже к «пустой забаве» причислены быть не могут, поскольку образуемые ими «круги» на поверхности нашего сознания чрезвычайно недолговечны.
Я говорю о пресных, давно утративших свою соль, избитых, как бы штампованных выражениях и словах. Родится такое словечко — хорошее словцо! — к месту и ко времени, ну и пошло, и пошло из уст в уста, обкатываясь и обтачиваясь, как галька, на пути растеряло весь свой смысл, остроту свою, глядишь — и стало пошлостью. Сколько таких словечек:
«Пока!», «Наше вам!», «В основном!», «Закругляйся!» И целых фраз: «Давайте не будем!», «Ничего подобного!», «По чести говоря», «Вот в таком разрезе», «На все сто», «Как из пушки», «Держи пять», «Как штык».
Штампованные эти выражения совсем не «пустая забава»: они очень вредны. Часто у школьников целые доклады состоят сплошь из таких штампованных словес, перенятых у взрослых. Ни одной своей мысли, ни одного живого слова — всё галька, галька!
Недавно я был свидетелем разговора учителя с учеником:
Учитель (возвращая ученику тетрадку с домашним сочинением). Ты пишешь: «В смешанных лесах обычно всегда живёт много разных птиц и животных». Это примерно всё равно, что сказать: «Здесь изредка никогда не живут мальчики и люди». Если «обычно», то есть «очень часто», «сплошь и рядом», — значит, не всегда. И разве ты не знаешь, что птицы такие же животные, как звери? Или ты думаешь, что они принадлежат не к царству животных, а к царству растений или минералов?
Восьмиклассник (передернув плечами). Ничего я не думаю. Просто так написал. Взрослые на каждом шагу говорят: «Обычно всегда» и «Птицы и животные». Хотите, покажу? Им можно…
Учитель. И им нельзя. Ты взрослых слушайся, а пример бери с них, подумав. Взрослые часто говорят и пишут по привычке. А сочинения вам задают как раз, чтобы вы не писали «просто так», а хорошенько подумав. Ставлю тебе двойку с минусом за «обычно всегда» и за «птицы и животные».
В самом деле, стандартный, штампованный, стёртый язык вызывает скуку, а «скука, — говорится в „Толковом словаре“ Вл. Даля, — тягостное чувство, от косного, праздного, недеятельного состояния души, томленье бездействия».
Найдешь свежие, яркие слова — от скуки и помину не останется.
Переводчики с бессловесного
Растения и животные, леса, и горы, и моря, ветра, дожди, зори — весь мир вокруг нас говорит с нами всеми голосами. Но мы ему не внемлем.
Только малые дети разговаривают с ним на своём языке — и непонятный лепет их сам звучит для нас как журчанье ручья, шелест леса, перекличка птиц. Детьми мы долго учимся языку взрослых. А когда наконец научаемся выражать свои мысли словами, уже не можем рассказать, о чём мы беседовали с цветами, птицами, облаками: забыли.
Так со всеми, кто не сохранил в душе ребёнка. Язык стихий, язык всего бессловесного мира чужд им: они не понимают да и не хотят понимать его.
Но много среди нас людей, и взрослыми не утративших связи со своим детством. Жадно внимают они голосам леса и моря, шуму ветра и пенью птиц, но не умеют рассказать об этих ощущениях другим людям.
И есть среди нас редкие люди: широко раскрытыми глазами ребёнка смотрят они на мир, чутко внимают всем его голосам — и всё, что он рассказывает им о себе, переводят для нас на наш, человеческий язык. И мы — люди, не утратившие любви к бессловесному миру, — радуемся их рассказам, и всё равно — в стихах они или в прозе, сказка это или строго правдивая повесть. Эти люди — поэты.
В своих сказках и рассказах они золотым ключом — волшебным ключом любви — открывают нам тайную сокровищницу земли-матери и солнца-отца — отца и матери всей и всяческой жизни. А в той сокровищнице полно неведомых нам красот и чудес.
В каждом поколении у каждого народа родятся поэты — люди, так же хорошо понимающие бессловесный язык стихий, как и немой язык человеческой души. И каждый из них может обратиться ко всем людям стихами поэтов уже минувших поколений:
Вы, кто любите природу —
Сумрак леса, шёпот листьев,
В блеске солнечном долины,
Бурный ливень и метели,
И стремительные реки
В неприступных дебрях бора,
И в горах раскаты грома, —
Вам принёс я эти песни,
Эти сказки и рассказы!
Здесь мы хотим обратить внимание читателя на нескольких поэтов нашего поколения — переводчиков с разных языков великого бессловесного мира на наш, русский язык — и с ним на язык всего человечества, — язык любви к полной красоты и чудес нашей вселенной.
Мы раскрываем книжку — вдруг цветы заговорили с ветерком, с насекомыми, а дождевой червяк спел песенку.
И самое удивительное в этих удивительных рассказах, что мы с вами нисколько этому не удивились. Будто мы давно понимаем язык растений, маленьких животных — и сами умеем говорить на их языке.
Почему так?
Потому, нам кажется, что в рассказах Нины Михайловны всё — самая настоящая правда.
Очень правдиво рассказано, как живут цветы, кусты, деревья, как они ссорятся между собой и помогают друг другу; как червячок на ножках превращается в прекрасное крылатое существо. Очень точно рассказано о маленьких и больших чудесах в окружающем нас чудесном мире.
Потому эти рассказы так просто и естественно превращаются в правдивые сказки, где всё живо — и всё живое разговаривает с нами на человеческом языке.
Нина Михайловна — большой учёный, доктор биологических наук, ботаник. Но мало того: наша Нина Михайловна ещё и поэт. А поэты — уж это всем известно! — понимают все языки бессловесного мира и служат переводчиками с них на наш, человеческий, язык.
Сладков рассказывал, что как-то в Азербайджане купил по случаю партию патефонных пластинок, говорили — иранских. Дома — а жил он в то лето в сакле среди деревни — стал проигрывать их на патефоне. Сперва шли всё какие-то американские фокстротики. Потом вдруг попалась пластинка с надписью на совершенно незнакомом языке. Поставил. Раздалась дикая музыка: кто-то извлекал из дудки ритмические, но ушераздирающие звуки.
Не успел Сладков дослушать пластинку до конца, как его внимание привлекли колеблющиеся тени на земляном полу сакли. Оглянулся — на пороге, воротником раздув шеи, стоят на хвостах две великолепные очковые змеи и раскачиваются в такт музыке.
До того Сладков и понятия не имел, что в тех местах водятся очковые змеи. Потом оказалось — пластинка индийская: «заклинатель змей».
Этот случай может послужить прообразом ко всему творчеству Сладкова: он нашёл дудку, играя на которой, в давно знакомых и больше уж не интересующих нас местах извлекает на свет неведомые нам существа.
Сын коренного питерского рабочего Николай Иванович Сладков родился на окраине Ленинграда. Отсюда синей зубчатой стеной виднелся далёкий лес. Мальчику он казался забором, отделяющим знакомую улицу от остального мира, полного неизведанных чудес.
При ближайшем знакомстве лес оказался зелёным, разноцветным, населённым всякой удивительной живностью. В нем было здорово интересно, особенно весной, когда в зелени мелькали и пели птицы.
А синяя зубчатая стена просто отодвинулась немного дальше — за неширокую гладь Финского залива, на другой его берег. И стало ясно, что сколько ни приближайся к этому забору — в синем лесу всегда будут таиться всамделишные чудеса. «Мир стал таинственней и шире».
Увлечение самыми романтическими жителями леса — птицами — привело Сладкова-школьника в кружок юных натуралистов при Зоологическом музее Академии наук. Здесь он получил начальные знания орнитолога и навыки натуралиста — исследователя родного края.
Уже в эти ранние годы он почувствовал непреодолимое желание делиться своими лесными радостными открытиями с товарищами — и начал писать рассказы.
Финская война, передний край войны Отечественной, превращение в военного топографа, постоянные переброски с места на место — всё это беспокойное, жестокое время не способствовало, конечно, развитию литературного мастерства Сладкова.
Наконец война кончилась — и страна перешла к мирному строительству. Сладков «осел» на Кавказе — и в несколько лет стал подлинным мастером короткого рассказа. Помогли ему в этом три обстоятельства: хоть краткая, но регулярная оседлость, счастливый брак и рождение сына.
Пребывание по нескольку месяцев в одном месте давало молодому писателю возможность урывать от служебных обязанностей время для обработки кусочков его богатых дневниковых записей (плод твёрдо укоренившейся юннатской привычки). Заботливая жена обеспечивала спокойную работу в эти редкие часы. А маленький друг-сын помог ему снова взглянуть на мир широко раскрытыми, восторженными глазами ребёнка.