композитор, — не ищи её. «Это так же безнадёжно, — говорил замечательный наш писатель Борис Житков, — как сесть за свой письменный стол, пустить в ход вентилятор — и дожидаться, когда занесёт тебе в кабинет случайно брошенную кем-нибудь трёшку». Если же ты просто не пробовал ещё своих сил, но действительно, как говорят, «поэт в душе», — ты вспыхнешь от неожиданно пришедшей тебе в голову поэтической темы и всеми силами станешь пытаться разработать её на бумаге.
Жизнь — Земля. Изучая Землю, мы взбираемся на самые высокие её вершины, собираем богатейший урожай знаний с её поверхности и глубокие бьём шахты в её недра. Постигать жизнь можно, паря мыслью над её горами, погружаясь мыслью в глубочайшие её недра, исследуя её почву, где переплелась корнями вся её растительность, или прямо с поверхности брать темы для своих художественных произведений, находить «предмет изложения». Мелких тем нет, — есть только более или менее глубокая или поверхностная их разработка.
Никакой существенной разницы в писании рассказов на вольную и заданную тему не должно быть: заданную тему художник превращает в свою — тогда только он может писать на неё.
Каждый писатель может подтвердить, что лучшие его рассказы те, что ещё не написаны им. И правда: как ни стараешься лучше разработать тему, выразить её в самых точных словах, всегда всё-таки написанное куда бледнее того, что снилось в душе, играло, звучало, переливалось всеми живыми цветами в радостном зачатии творческого сознания.
Вот наконец и пришлось нам употребить слово творческий, которого мы так долго избегали. Весь процесс работы над новеллино должен быть процессом творческим, то есть вдохновенным.
Сейчас объясним, что мы подразумеваем под этими словами.
Потому нам не хотелось без особой надобности употреблять слова творчество, творческий, что больно уж часто пишущая братия пользуется ими без всякого на то права. Только и слышишь: «моё творчество», «творческая среда», «я человек творческий», «творческий отпуск», даже — «творческая командировка», «Дом творчества». Совсем стёрли это слово, лишили его первоначального высокого его смысла. Ещё немного — и начнут говорить: «я — творец этого романа», «сотворил поэму», «полное собрание моих творений». Ну, просто боги какие-то! А Пушкин почему-то не провозглашал свои стихи «творчеством», себя — «творцом», а называл себя скромно «сочинителем».
Акт «творения», «сотворения» больно уж высок для простых смертных. Мы здесь будем употреблять понятие творческий труд, подразумевая под ним вдохновенный труд писателя, а определение вдохновения возьмём у Пушкина.
Как известно, Пушкин писал: «Вдохновение есть расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий, следственно — и объяснению оных. Вдохновение нужно в геометрии, как и в поэзии».
Труд, для которого необходимо это особое состояние души, — творческий труд — существенно отличается от обыденного труда, не требующего для себя «живейшего принятия впечатлений и соображения понятий». В труде учёного бывает много такого чёрного труда, например точное, не допускающее ни малейшей фантазии, описание материалов, составление таблиц и сводок, всевозможные расчёты и т. п. Вдохновение нужно учёному для «соображения понятий»: то есть для вывода законов собранного материала. В труде писателя — когда весь материал для его вещи собран — такая «чёрная работа» должна вовсе отсутствовать: весь его труд должен быть вдохновенным трудом, так сказать — «творческим горением». Больше всего это относится к очень коротким литературным вещам, например к нашим новеллино. Такие малые вещи пишутся иногда одним напором, от одной вспышки вдохновения. И целиком это относится к новеллино-экспромтам, для которых писатель не собирает никакого материала — ни у людей, ни в «творческих командировках», ни справками в книжках: ведь новеллино-экспромт пишется «просто из головы».
Однако даже в этом случае отсутствие «чёрной», то есть подготовительной или полумеханической, работы никак не освобождает писателя от черновой работы, иногда огромной. Известно, что Лев Толстой переписал свою многотомную эпопею «Война и мир» 13 раз. Только гений мог свершить такой героический труд и добиться совершенства своей грандиозной вещи. Но и маленькие вещи требуют солидной работы в том случае, «если тема тебе не даётся». Знаю это по собственному опыту. Добиваясь внутреннего удовлетворения, я переписал свою вещицу «Метельки, или 1000 и один день» сорок четыре раза.
«Расположение души к живейшему принятию впечатлений и соображению понятий» сопровождается радостным напряжением всех способностей, как бы озарением, когда в воображении вдруг соединяешь понятия, часто противоположные, о которых всегда думал, что соединить их немыслимо.
И невозможное возможно,
Дорога дальняя легка[32] —
и сам ты как во сне, когда тебе стоит только сложить на груди руки, слегка оттолкнуться от пола — и ты полетишь, кругом облетишь свою комнату под потолком, вылетишь в открытое окно и полетишь над землёй, и со спокойной высоты птичьего парения родная планета предстанет тебе совсем по-новому, забытому или вовсе небывалому.
И вот это волшебное ощущение полёта даёт огромную радость и никак не может быть названо проклятием.
«Всё живое из яйца», — гласит старинная мудрость.
Вдохновенная тема зародилась в душе и со всех сторон обдумана, созрела, так сказать, в сознании.
Яичко снесено и выношено.
Хватаешь карандаш — и на чистом листе бумаги накидываешь всё, что приходит в голову на эту тему. Без всякого порядка.
Это, как я его для себя называю, накидыш.
Это — первое рождение, первое появление на свет, первое воплощение на бумаге до сих пор лишь в душе звучавшей темы. Совсем пока бесформенной, как бесформенны в свежеснесённом яйце белок и желток.
Дальше начинается, так сказать, выклёвывание птенца. Впитывая в себя белок, желток формируется, строится, компонуется в птенца. И тут вступает в силу второе наше «измерение» — длина.
Чем больше разрастается накидыш, тем больше материала, тем богаче может быть рассказ: больше будет содержать в себе мыслей и образов.
«Длиной» рассказа — мы условились называть сюжет.
Для определения понятия и здесь прибегнем к «Толковому словарю».
«Сюжет, а. м. (франц.) — совокупность действий, событий, в которых раскрывается основное содержание художественного произведения (лит.)».
Построение сюжета можно сравнить с игрой в шахматы. Как в шахматной игре, в нём есть дебют — начало, миттельшпиль — середина игры и эндшпиль — конец игры. Расскажем играющим в новеллино особенности каждой из этих частей игры.
Дебют новеллино не должен быть похож на приступ к игре в шахматы с человеком, который никогда не играл в эту игру.
Такому человеку предварительно надо объяснить, в чём заключается игра, как «ходит» каждая из фигур, надо рассказать все правила игры и расставить на доске фигуры. Мы же будем считать нашего читателя опытным игроком и равным противником. Сразу будем начинать игру.
Очень важно в самом начале захватить внимание читателя, заинтриговать его — и сразу «ввести в круг событий» — взять, что называется, «быка за рога». Вот как у Толстого в «Анне Карениной» — с первой же фразы: «Всё смешалось в доме Облонских». Или у Лермонтова в рассказе «Тамань»: «Тамань — самый скверный городишко из всех приморских городов России. Я там чуть-чуть не умер с голода, да ещё вдобавок меня хотели утопить». Ну как не заинтересоваться, что случилось в доме Облонских, или — почему, за что хотели утопить человека в приморском городишке?
В новеллино такое энергичное начало особенно важно: в этой коротенькой форме рассказа у писателя очень мало времени. Ведь мы определили наше измерение длины как протяжённость того условного времени, которое замечает читатель с начала до конца вещи. И, конечно, это время покажется читателю невыносимо долгим, длинным, если мы потратим его на предварительную, так сказать, расстановку фигур.
Когда об этом заходит речь, мне всегда приходит на память маленькая сценка за столом у одного писателя. Мы — взрослые — разговаривали, а маленькой девочке, пришедшей к нему в гости, хозяин дал какую-то книжку. Через несколько минут он обратил внимание на то, что читательница заглядывает в конец книги. Девочка на это спокойно возразила: «А мне и так неинтересно. Три страницы прочла, а всё ещё ничего не начинается».
Вот для того, чтобы сразу заскучавший читатель не полез смотреть конец рассказа или просто не отложил его в сторону, и надо, чтобы с первых же строк что-то начиналось.
Удивить чем-то, взволновать судьбой героя, поставить перед читателем кажущийся неразрешимым мучительный вопрос — вот задача «дебюта» маленького сюжетного рассказа-новеллино.
И тут необходимо предупредить играющих в новеллино вот о чём.
Как в геометрии между двумя точками можно провести только одну прямую, так и у нас в рассказах от начала — назовём его точкой А — до конца — назовём его последней буквой Я — можно провести лишь одну-единственную прямую сюжетную линию. Любая другая будет уже совсем иным рассказом.
Эту творческую прямую — воображаемую, тайную линию, невидимую читателю, — писатель должен видеть, ОЩУЩАТЬ с самого начала работы над построением вещи. Даже в тех случаях, когда ему известна только точка А, а точка Я еще скрывается от него в тумане Несбывшегося (термин А. Грина). На ней-то, как на ниточке, и будут кристаллизоваться все слова рассказа. Всякое отклонение от этой прямой есть длиннота и ослабляет рассказ.