Во сне я тоже работаю: часто снятся мне целые сказки и рассказики. Встав, я записываю их. В детстве я долго не мог различать сны от действительности. Недавно я купил книжку: «Танские новеллы» — перевод с китайского. Изд-во Академии наук СССР. Москва. 1955. — и ужасно обрадовался, прочтя там у Бо Син-Цзяня в рассказе «Три сна»:
«Среди человеческих снов бывают и удивительные. Например, — одному снится, что он куда-то пошёл, а другой наяву встретит его в этом месте; или так: один что-нибудь делает, а другому снится это; или вот ещё: двое одновременно видят друг друга во сне».
1 б. — «Вы разговариваете и пишете вместе или нет?»
Мысленно я, конечно, произношу то, что пишу. И, написав фразу, часто произношу её вслух: как звучит? Отчасти для этого мне и необходима «берлога», когда пишу: услышат люди, что человек сам с собою разговаривает, — подумают: «С ума сошёл!»
К большому моему горю, последние годы я очень мало бываю в лесу: у меня облитерирующий эндоартрит (от одного названия заболеешь) — болезнь сердца, болезнь сосудов, — и я почти не могу ходить: несколько шагов пройдёшь — и судорога сводит ноги. (А ведь был я когда-то первоклассным футболистом, был охотником и бродягой, — всю жизнь меня, как волка, «ноги кормили»!) Всё мечтаю завести себе избушку на курьих ножках где-нибудь в лесу и у большой воды (у моря, у озера), да вот всё пока не удаётся…
1 в. — «Говорите ли Вы сам себе?» Это не совсем по-русски. Вы, вероятно, хотели спросить, разговариваю ли я сам с собой?
В лесу, когда бывал один, часто разговаривал тихонечко вслух — сам с собой. Когда работаю, тоже часто говорю про себя.
1 г. — «Когда Вы ложитесь спать? И сколько часов спите?»
С весны до весны стараюсь ложиться пораньше и вставать с рассветом: больше всего на свете люблю встречать солнце и слушать ранние голоса птиц. С осени до весны, — когда у нас совсем короткий день, — ложусь и встаю поздно.
1 д. — «Какой цвет Вы любите?»
Очень люблю зелёный — цвет леса! Изумрудный. Но разве не прекрасен и синий — цвет неба и воды, и алый (светло-красный), и палевый — золотисто-жёлтый, и золотой, и белый? Не люблю только тёмно-фиолетовый — чем-то он враждебен мне.
1 е. — «У Вас спокойный характер?»
Верика говорит: «Характер спокойный, но когда нервничает — вспыльчивый». Мать моя говорила, что с детства я был очень впечатлителен. А если так, — какое уж тут спокойствие! Но я не злой.
1 ж. — «Какая из Ваших сказок — самая Ваша любимая?»
Пожалуй, — первая из написанных мной (напечатанных): «Лесные домишки».
2. — «Курите ли Вы?»
Курил 50 лет, но бросил: нельзя при эндоартрите!
— «Любите ли Вы вино? Какое?»
Пил 40 лет. Бросил: нельзя.
«Любите ли Вы конфеты?»
Иногда, немножко. Вообще — к еде почти равнодушен. Вот народные игрушки (кустарные) обожаю! Недавно один знакомый привёз из Китая стеклянную с пером птичку. Я ещё не видел её. Говорят, её тихонечко толкнёшь — она клюёт воду носиком, пьет. И кланяется, и кланяется, и кланяется, — просто чудо! Нельзя ли через Вас достать такую? Очень был бы благодарен Вам!
А что Вы любите?..
Пишите же, пишите!
Ваши Вера и Виталий.
…Давай, наконец, поговорим серьёзно.
Ты — мой наследник. Ты будешь продолжать в жизни то дело, которое делал я: средствами словесного искусства призывать людей (равнодушных) стучаться «в природы замкнутую дверь».
Для этого я должен научить тебя своему мастерству. Мастерство начинается с элементарной грамоты (которую никак не перескочишь!), — с «навоза» точек и запятых, требует освоения чем дальше, тем более сложной техники (правила построения рассказа, законы выразительности выражений и т. д.) — и, в конце концов, завершается высоким полётом, с которого и Земли не видно. На обучение требуется время. А его у меня, — видит Бог! — не много. И прежде всего мне необходимо научить тебя работать над своими вещами, то есть находить удачные, выразительные слова и заменять ими неудачные, невыразительные, убирать из рассказов всё лишнее, добавлять необходимое, вычеркивать, сто раз переделывать написанное — так, однако, чтобы не терять к нему вкуса! — добиваясь совершенства…
Алла верды, джан Сладковян!
Поскольку твоё письмо, датированное 1/7 шло сюда 18 дён, пиши-ка, джан, мне на Питер. 31-го июля мы будем там, а в первых числах августа сиганём в Курортный район Ленинграда, Комарово, Дом творчества писателей… Там за столиком под сенью канадских елей мы ещё раз проштудируем все твои рассказы, а затем — вечером — подвергнем тебя публичному позорищу в гостиной перед всеми писателями и критиками, какие случатся в наличии в Доме творчества… Ага, спужался?
А хочешь, сделаем так: я устрою «Вечер новелл Н. Сладкова», буду читать твои рассказы, а ты будешь присутствовать хотя зримо, но инкогнито, и своими ушами услышишь, что будут говорить о тебе «прожжённые литературные собаки не нашего птичьего, а человечьего уклона»? Можно и так, — чтобы у тебя никаких сомнений в сделанном тобой и в оценке этого «спецами» — и в искренней оценке, поскольку им тут незачем будет врать, — никаких сомнений не оставалось.
Своё мнение о твоих вещах и твоих возможностях могу тебе сказать заранее. Вот оно — на обороте [страницы — Ел. Б.].
Думаю, что тебе можно не поступать в академию: твоё писательское дарование настолько велико, своеобразно и ярко, что ты скоро станешь известен «широкой публике» и своему высшему военному начальству, где бы ты ни был и кем бы ты ни был — пусть хоть простым лейтенантом. А это значит: 1 — что материально ты будешь более чем обеспечен, и 2 — что ты, оставаясь номинально военным топографом, фактически будешь делать, что тебе надо, и ездить, куда тебе надо, для твоей писательской работы, ибо будешь полноправным членом Союза писателей, который обеспечивал необходимой свободой своих членов даже во время войны (военнослужащих). Конечно, всё это — только если научишься по-настоящему работать над своими вещами.
Вот для этого я тебя, старого бандита, и мурыжу столько лет: писателем, брат, стать — это тебе не жук на палочке, это даст тебе в жизни крылья. (Правда, заплатишь ты за них большими муками, неизвестными простым смертным. К этому будь готов. Но ты их уже сейчас испытываешь, знаком с ними.)
Таланту научить нельзя, но технике писательской (без которой так и так не обойдешься) учиться надо всю жизнь. Тут я немного могу тебе помочь. И вот спешу, потому что — сам знаешь, как ни хитри, а дуба дашь в свой срок, а срок этот для меня близок… Надо успеть сделать тебе крылья, чтобы потом не вертеться в могиле каждый раз, как ты будешь меня клясть за то, что мало тебя бил.
Ладно уж, так и быть: «идя навстречу требованию публики», объявляю те десять рассказов, что подготовлены мною к печати. Кстати: некоторые из них я уже трижды читал здесь ребятам. Пронюхав, что я здесь, повалили сюда толпами читатели из пионерлагерей. Еле отбиваюсь. И вот, прочтя им для начала что-нибудь своё, я затем знакомлю их «с новым автором, ещё не выступавшим в печати, — одним бывшим юннатом, теперь военным топографом, охотником, который по таким местам лазает, где и нога человеческая не ступала».
Успех, брат, у тебя — сплошные громоплоды!.. Но вот тебе список твоих вещей с комментариями.
1 — В диких скалах. — Первая фраза: — «Куда не занесёт военного топографа! И надо прямо сказать: если б не служба, если б, не крайняя необходимость, — ни за что бы не полез я в эти скалы!» Дальше всё твоё: прямо как у Льва Толстого. И пар из пасти сипа вылетает… Этот рассказ надо чтобы пошёл первым: он знакомит читателей с автором (дескать кто такой автор: «Я охотник и не новичок в горах…»).
2 — Тетёрка. — Без всяких изменений. Куда там: и так лучше, чем у Вани Тургенева!
3 — Медвежья горка. — Без изменений. Читатели хохочут.
4 — Конь-великан. — Почти. Читатели восхищаются.
5 — В колее. — Тоже. Читатели ужасаются.
6 — Ночь огней. — Читатели замирают от восхищения волшебной ночью.
7 — Люсан. — Читатели смеются над разговором с Аршаком. (Идея вещи: на охоте человек человеку брат. Не важно, что ни бэ, ни мэ! С некоторыми изменениями.)
8 — Медведь и волки. — Без изменений. Читатели ахают от волнения.
9 — Рождение зверя (Гель). — Читатели глубоко задумываются и задают вопросы.
10 — Закурил (бывш. «Козёл на ремне») — Читатели лопаются от смеха и надрывают себе животики. (Идея рассказа: курить нехорошо, курить — грех. Закуришь — упустишь козла. С некоторыми изменениями.)
Сии десять новелл хоть сейчас куда хошь в печать.
Хоть вправо держи. Хоть влево держи. А не хошь, — куда хошь поворачивай!
Хошь в «Глобус», хошь в детские журналы, а не хошь, так и во взрослые, а потом — отдельной книжечкой.
11 — Рассказ старого погонщика мулов. — Читатели, а в особенности читательницы громко рыдают и тихо стонут от грусти, от любви, от жалости. Просят ещё раз прочесть, — и опять рыдают.
Но в том, что этот прекрасный, за душу хватающий рассказ так легко у нас напечатать, я не уверен. Скажут: на кой нам пережитки старых буржуазных любвей да ещё с гашишем! Боюсь, что этот рассказ придётся оставить для «внутреннего употребления»…
Спасибо за интересное письмо. Пойдёшь на барса, — ни пуха тебе, ни пера! Орнитологические твои сообщения все очень интересны. О «Сороках» не беспокойся: потерять я их не мог; мне просто лень было искать их в старых, но бережно мною сохраняемых твоих письмах. С нетерпением буду ждать твоих орнитологических статей. Ещё с большим нетерпением, прямо с трепетом жду твоих новых рассказов: «Серебряный хвост», «В степи» (это про что это?), «Лесные тайники» (?), «В ущелье Боз-Дага». В особенности меня интересует «В ущелье Боз-Дага». В каком это? Уж не в Огрудже ли? Или под Персеем? И про чего там? Не про «мою» ли гиену? (С 1915 года я её считаю своей. Описал бы ты, право, мою встречу с парой гиен, а? А то мне уж не собраться.)