А теперь ты уже несколько дней как в Гапсале, и мне не терпится узнать, какие воспоминания пробудит в тебе этот городок…
Но хоть я и продолжаю думать о тебе с обычным беспокойством — мысль, что ты стала недосягаема для меня, принесла уму моему умиротворение, и мне хочется применить к тебе слова, сказанные одной приятельницею госпожи де Сталь при известии о том, что та родила девочку: «Бедная малютка, теперь-то ей хоть поспокойнее стало».
Тут произошла долгая заминка: завтрак со всеми последствиями. Потом визит наипревосходнейшей Коломбины, которая сидела в комнате Анны и только что рассталась со мною, чтобы по моему примеру заняться перепиской. Невозможно быть лучше этой превосходной четы. Колобиано, муж, хороший во всех отношениях и благовоспитанный человек, она, жена, хорошая во всех отношениях и просто хорошая*. По возвращении из Петергофа я увидел, что Анна столь хорошо у них устроилась, что и думать не хотела о переезде в город, а они не хотели и слышать о том, чтобы отпустить ее от себя.
Уж теперь-то Капелло* может не волноваться по поводу того, к чему приводит моя отцовская тирания. Не довольствуясь тем, что они приютили Анну, они вздумали включить в свое общество и меня, и так настойчиво добивались моего согласия, что после приличного случаю сопротивления я решился в прошлое воскресенье переночевать под их кровом после большого бала, заданного в этот день графиней Юлией Строгановой*, на который все мы были приглашены. С тех пор я с ними так и не расстаюсь, обедаю у них — и обедаю прекрасно — каждый день, а вечера провожу то у Вяземских, то еще где-нибудь. Благодаря хорошей погоде, которая стояла эти дни, на Островах было очень приятно. Но чтобы наслаждаться ими как следует, надо там жить. В противном случае это всего лишь прогулка, становящаяся со временем и утомительной и однообразной.
Я воспользовался соседством, чтобы возобновить знакомство с графиней Юлией Строгановой; она поручила передать тебе сердечный привет. На балу у нее прошлым воскресеньем передо мною прошли все остатки общества, еще находившиеся на Островах. Вчера был большой вечер у Вяземских в честь госпожи Лазаревой, урожденной Бирон, и ее свояченицы, урожденной Мещерской, дочери Василия*. Кроме этих двух дам, которым я представился, но с которыми не разговаривал, была еще госпожа Туманская, ученая Сенявина, со своей дочерью на возрасте*, но не в меру красной и не в меру рослой, и пр. и пр. Что до хозяйки дома, то в тот день она была в своем ребячливо-добродушном настроении. Валуева*, еще намедни вполне определенно говорившая о Гапсале, вчера стала высказывать сомнения и проявлять нерешительность. Но я утопаю в глупых и праздных подробностях; и рассказываю я их слишком скверно, так что и самому мне не нравится. Имена и события не даются мне, а я слишком устал и сердцем и душою, чтобы говорить о другом. Прошло то время…
Сегодня в 5 часов я обедаю у министра Уварова, которому не хотелось отпустить меня, не исполнив одного своего давнишнего обещания. — Касательно моей поездки могу сообщить тебе следующие новости. Намедни меня вызвали в министерство и от имени канцлера предложили мне взять на себя курьерскую посылку помимо Берлина еще и в Цюрих. Сначала я было отказался — по врожденной лени, ибо предложение было вполне приемлемое, поскольку командировка в Цюрих снимает расходы на поездку в Баден. А потому, вернувшись, одумался. Но пришлось бы похлопотать… Это мне было не по душе, и я махнул рукой. К счастью, вчера на гулянии я встретил канцлера. Я с ним переговорил — согласился, и вот собираюсь в путь — в Цюрих. Я все же проеду через Веймар и туда-то, милая моя кисанька, я и прошу писать мне…
Храни тебя Господь как самое ценное, что есть на свете. Целую детей… Но писать мне противно и скучно… Ибо пишу я уж слишком плохо.
Ф. Т.
Тютчевой Эрн. Ф., 21 июня/3 июля 1847*
St-Pétersbourg. Ce 21 juin/3 juillet
Ma chatte chérie, voilà donc le grand jour arrivé, et je sens que c’est encore une séparation dans la séparation. Un trou dans un vide. Hier je suis rentré en ville et suis allé prendre congé du Chancelier. Il m’a touché par sa bonhomie. Il m’a très naïvement conjuré de n’aller voir sa femme à Bade qu’après avoir remis mon expédition à Zürich, car elle est un peu pressée, a-t-il ajouté. Au reste on m’a traîté plus généreusement que je ne m’y attendais. On m’a donné la somme de 250 ducats, ce qui est beaucoup, attendu que sur cette route il y a chemin de fer presque continu de Stettin à Zürich. J’en porterai avec moi, toutes les dépenses payées, au-delà de 1000 r
Tu comprends, je suppose, pourquoi j’ai accepté Zürich. C’était une expiation, cela fera du moins que le voyage, tout bête qu’il est, ne coûtera pas une ruine. Maintenant je ne m’arrêterai guères ni à Stettin, ni à Weimar qu’à mon retour. J’irai d’un trait p
P. S. Mon cher ange, ma prière, une recommandation, mais ne la néglige pas, quelque stupide qu’elle te paraisse… J’ai promis à ce malheureux Rosaglio* qui va partir p
J’embrasse mille fois les enfants. Hier j’ai été voir ceux de Smolna. Anna y est en ce moment. J’espère utiliser quelque peu ce voyage pour l’avenir d’Anna*.
Ce que tu me dis de ta santé m’a fait grand plaisir, si c’est parfaitement exact. Quant à moi, je ne te dissimulai pas que depuis ton départ mes accès de rhumatismes m’ont beaucoup tourmenté et j’ignore quelle influence le voyage aura sur cette indisposition.
Nous serons, à ce qu’on m’assure, extrêmement bien à bord de notre bateau. J’ai troqué mes deux places, contre une cabine à deux lits, le prix étant à peu près le même. Mais moi, de ma personne, je compte, s’il est possible, coucher sur le pont. C’est mardi à quatre heures de l’après-m
С.-Петербург. 21 июня/3 июля
Милая кисанька, вот и настал великий день, и я чувствую, что это новая разлука в разлуке. Дыра в пустоте. Вчера я вернулся в город и отправился проститься с канцлером. Он тронул меня своей простотой. Он очень простодушно убеждал меня навестить его жену в Бадене только после того, как я сдам экспедицию в Цюрихе. «Поскольку она очень срочная», — добавил он. Впрочем, ко мне были более щедры, чем я ожидал. Мне вручили сумму в 250 дукатов, и это много, если иметь в виду, что почти на всем протяжении моего пути имеется железная дорога — от Штеттина до Цюриха. Я беру с собой после уплаты всех долгов более 1000 рублей серебром. Как я досадую и ругаю себя, что позволил тебе так разориться ради меня, твое самоотвержение меня удручает и пугает. Я только что написал Николушке и просил его как можно скорее и во что бы то ни стало приехать к тебе в Гапсаль. Ах уж этот Гапсаль! Мы совершили в этом отношении неслыханную глупость. От его описания в твоем письме у меня мурашки идут по коже. И в этом хлеву тебе предстоит сидеть взаперти в течение двух месяцев, в то время как за ту сумму, в которую тебе обошлось это дурацкое пребывание, ты могла бы, как мы с тобой убедились, прекрасно снять хорошенький загородный домик либо на Островах, либо в Павловске. Поистине понадобилась изрядная энергия добрых людей, чтобы подвигнуть меня на эту глупость. И в то время как ты будешь умирать со скуки, будет выглядеть попросту, будто я разгуливаю по Европе ради собственного удовольствия. И никто не подозревает того, что значит для меня разлука.