Кеды снял и повалился на постель
Тело прибило к волнорезу
Резус отрицательный – и все!
Весело на палубе – танцы
Циник охлаждал энтузиастов
Товарищи насчет капусты…
Опустился топор на колоду – хряп!
Пряхи неслышно идут по музею…
Фузею – экспонат номер 227
Семафор закрыт а в это время…
Мясо синее в зеленых мухах
Сторож – хохотун болтун и врун
Руно – да простая овечья шкура
Кура и сакли вросшие в обрыв —
Рывками мчащаяся вода
Ода – разгораясь медь и золото
Лотос проступает сквозь лицо
Цоликаури дальше – Цинандали
Далеко уходит – к лесам
Самка павиана тосковала
В алый шелк завернут был герой
Районные будни – жевать колосок
Сократовский лоб и невнятная речь
Через две ступеньки прыгая
ГАЯНЕ – афиши по Москве —
К вечной памяти и к вечному покою
Окая писатель говорит
Ритм отмечая в колоколах
Лахудрой высунулась в окно
Кнобель где твой шнобель?
Бельмондо платок повязал
Залп! – оседают у стены
Стоны которые сами не слышат
Лишат обеда – блюда унесут
Суд удаляется на совещание
Вещание но глухо говорят
Ворота хата в три окна
К нам никаких гостей не будет
Детский галдеж – гоняют мяч
Мечта монашки – новая квартира
Тире машина плюс муж-кудряш
Рожь на картинке из «Огонька»
Камень спекшийся – тоща земля
Ложись Андрей – наверно скоро вызовут
В утро которое хуже чем ночь
Но черная – струей текла в нору
Руль вырвало машину занесло
Сломало кости пассажиру
Жару такую не перенесу —
Сутки вколачивал в землю молот
Лотерея – выжил или стерт
Торт залепил в лицо приятелю
Лютый ветер обжигал
Галлон бензина в обмен на жизнь!
Знал что значения все это
Тошно было вспоминать
Нить памяти на этом обрывалась
Ласточки прочерчивая низко
Косо пролетали сквозь вагон
Гонки завертелись колесом
Лассо стянуло лошадиное горло
Орла незримой точкой увидала
Далекое мгновенно стало близким
С кем просыпалась поутру?
Труба в два человеческих роста
Осталась пустая в горах
Горох перебирая в миске
С кем – думает – кто он теперь?
Пережила себя давно ситуация
ХУДОЖНИК
Брусиловскому
Под рукой демиурга-художника
Роится мир форм
Он бросает их на лист ватмана
Как рыбам бросают корм
И просыпаясь от дрёмы
Раздувая свою спесь
Формы жадно хватают объёмы
Им нужен мир весь.
Кто намёком был, кто наброском
В сновидении, неведомо где
Виноградно наплывшим воском
От звезды протянувшись к звезде
Полвселенной летит Андромеда
Половина другая – Персей
У него под грудью комета
Нож в звездной росе у ней…
Формы сподручней, чем атомы
И строят мир твой
Только б тебе развязаться с проклятыми
Нервами-тучами над головой
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
БАБЬЯ ДЕРЕВНЯ
Белесоглазый, белобровый,
косноязычный идиот.
Свиней в овраге он пасет.
Белесоглазый, белобровый,
кричит овцой, мычит коровой.
Один мужик в деревне. Вот —
белесоглазый, белобровый,
косноязычный идиот.
Веревкой черной подпоясан,
на голом теле – пиджачок.
Зимой и летом кое в чем,
веревкой черной подпоясан.
Он много ест. Он любит мясо.
По избам ходит дурачок,
веревкой черной подпоясан,
на голом теле – пиджачок.
Вдова – хозяйка пожилая —
облюбовала пастуха.
Собой черна, ряба, суха
вдова – хозяйка пожилая.
Но сладок грех. Греха желая,
зазвала в избу дурака.
Пылая, баба пожилая
борщом кормила пастуха.
Урчал. Бессмысленно моргая,
таращил мутные глаза.
Так чавкал, что хрустело за
ушами – и глядел моргая.
Как сахар, кости разгрызал.
Пил молоко, как пес, лакая.
Насытился. Сидит, рыгая.
Как щели, мутные глаза.
Как быть, что делать бабе вдовой?
Он – как младенец. Спит пастух.
Тряпье. Капусты кислый дух…
Как быть, что делать бабе вдовой?
Она глядит: мужик здоровый,
литая грудь, на скулах пух.
Как быть? Что делать бабе вдовой?
В ней кровь разбередил пастух.
Вдруг ощутила: душит что-то,
Все учащенней сердца стук.
Босая – к двери. Дверь – на крюк!
К нему! Упало, брякнув, что-то
и разбудило идиота.
В его мычании – испуг.
– Не бойся! – жарко шепчет кто-то.
Все учащенней сердца стук…
Ночь. Ночь осенняя, глухая,
все холоднее, все темней.
На лампу дует из сеней.
Ночь, ночь осенняя, глухая.
В садах шуршит листва сухая.
Черна деревня. Нет огней.
Ночь! Ночь осенняя, глухая.
Все холоднее, все темней.
Спят на полу и на полатях.
Ворочаются на печи.
Как печи, бабы горячи.
И девкам душно на полатях.
Там сестры обнимают братьев
среди подушек и овчин.
Возня и вздохи на полатях.
Томленье, стоны на печи.
Парней забрали. Служат где-то.
Мужья – на стройках в городах.
В тайге иные – в лагерях.
Иных война пожрала где-то.
Зовут их бабы! Нет ответа.
Деваться девкам не-ку-да!
В солдатах парни, служат где-то,
в столицах, в дальних городах.
Тоскуют бедра, груди, спины.
Тоскуют вдовы тут и там.
Тоскуют жены по мужьям.
Тоскуют бедра, груди, спины.
Тоскуют девки, что невинны.
Тоскуют самки по самцам.
Тоскуют бедра, груди, спины —
тоскуют, воя, тут и там!
И лишь рябая – с идиотом.
Лежат, обнявшись. Дышит мгла.
Сопят. В любви рябая зла!
Блудит рябая с идиотом.
Лампадка светит из угла.
Христос с иконы смотрит: кто там?
А там – рябая с идиотом.
Сопит и трудно дышит мгла.
Вот лопоухий, редкобровый,
шерстистолобый идиот.
Уснул, открыв слюнявый рот.
Вот лопоухий, редкобровый
урод. Но сильный и здоровый.
Один мужик в деревне. Вот,
вот – лопоухий, редкобровый
и вислогубый идиот!
НАСЛЕДСТВО
Умерла родная тетка.
Наследнику вручается
Чашка, кошка и накидка.
Взял. Идет и огорчается.
Вдруг подходит гражданин
И вручает чемодан:
«Получите миллион!»
Даже жарко стало.
Исчез,
Как и не бывало.
А прохожие глядят,
Проявляют интерес.
(направо – дом, налево – сад.)
Сам не помнит, как
До дому дошел.
Двери – на замок,
Чемодан – на стол!
Раскрыл – набит: все пачки, пачки…
Прятал под полом и в печке.
Становился на карачки.
Ползал, как хамелеон:
«Негде спрятать миллион!
Придут,
Найдут
И отберут.
Кто не работает – не ест!
Да здравствует свободный труд!
Найти б такой железный лист…»
Кто-то фыркнул. Кошка!
Все, как прежде, вот что жутко!
Тут и тетушкина чашка.
Тут и теткина накидка.
А миллион?
А чемодан?
Где же он?
НОЧНОЕ СОЗНАНИЕ
Где-то голоса.
Взыграла радиола.
Света полоса
Погасла.
Что-то вязкое, как масло…
Шум крови, Скрип двери,
Храп крана,
Рокот мотора.
Дерет по нервам радиола.
Мяучат кошки и коты.
Из визжащей пустоты
Бомба падает. – Упало
Солнце!
Крик
Поперек
Лица!
Отброшены, раздавлены
Распятые тела —
Обуглены, расплавлены
И сожжены
Дотла!
Ни проема,
Ни провала —
Из бетонного подвала
Распевает радиола.
НА СВАЛКЕ
Оскару Рабину
Март. За окружной на свалке
Туман…
Щенок, роясь в куче мусора,
Нашел кусок говядины.
Недоверчиво понюхал, потащил.
Откуда не возьмись вороны
Летят: вор, вор, отдай добро!
Крыльями загривок бреют,
Ноги разъезжаются,
Поджат хвост.
Завизжав, опрокинулся на спину…
На свалке – массовая свалка!
Клюв из клюва мясо рвет!
Сторож выстрелил в туман.
На снегу осталась птица.
Щенок схватил говядину,
Скорей бежать к хозяину.
Наверху по черной насыпи,
Накренясь, проносится электричка.
Будка сотрясается.
Инвалид говорит: – Обжора.
Щенок рычит.
ТАНКИ
я услышал: в городе – танки…
темный город на моем рисунке
в подворотне у зеленого бака
танк принюхивается как собака
лижет что-то из консервной банки
а другие воду пьют из колонки
смотрят недоверчиво кошки
месяц им показывает рожки
на асфальте отпечатались траки —
вот какие танки раскоряки!
Дочке я рассказывал сказки:
«грубый танк совсем не знает ласки