Продувает высь снежным светом
Перекрыло все снежной тенью
Я дремлю на пару с соседом
Катится автобус в лиловость
Длинные волосы сально висят —
Хиппи (опоздали лет на пятьдесят)
Смотрит как легавая собака
Сельский дядя из прошлого века
Люди сумки тени вороха —
И эти вечные бабы в пуховых платках
Все мы трясемся молча до станции Дорохово
Продувает нас белым светом
Застилает нас смертной тенью
Мрак лесов полосы полей сквозь мелькают —
Мельтешенье – чуть разглядеть друг друга
Кто спешит успеть на электричку
Кому в город, кому на работу
А кому «сарынь да на кичку» —
Перейдем железную дорогу
Мимо складов и баков – левее —
И уйдет… память заметью развеет
Тенью смерти свет застилаем
Страшным светом все продуваем
Ельничком частим, кустарничком теснимся
И мы все – одно пятно в мутном поле
И откуда эта власть? эта дерзость?
Почему такая мерзость разверзлась?
Лучше сердце разорвать на куски
Но не хочет Она жить по-людски
И сама себя не понимая —
Нищая – кричит Она немая! —
Как земля мертва наполовину
Что терзают ее неповинну!..
А направо – шоссе на Тучково
И дорога на Рузу – налево
Снег летит на Верею войском с неба
Слава Богу еще живы под снегом
«знаю тебя наизусть и всё-таки…»
знаю тебя наизусть и всё-таки
я тебя не знаю – каждый раз узнаю
волосы – губами, губы – языком
и в тебе двигаясь, узнаю зрачки
как сужаются неузнаваемо…
каждая моя жилка хочет узнать твою
так ли тебе радостно и благодарно как мне
становясь тобою и уничтожаясь —
вот что значит в Библии: он её познал!
«Невские стихи…»
…В «Кузнечике», который крылышкуя,
есть архаичное, до-греческое что-то.
Недаром упомянут Велемир.
Невские стихи
угловатый подросток
ирония
горечь
вглядывание в себя
выглядывание
из детства
как из зеркала
из зазеркалья
томяще
незнакомо
дитя болотного города
мощеного петровскими
камнями
на всех ветрах союзных
и бабочкой
танцую/щий
Давид
во всех стихах здесь отражается
пока
они кузнечиком стрекочут
ПЕРЕВОДЫ
ИЗ ЭСТОНСКОЙ ПОЭЗИИ XIX ВЕКА
Карл Эдуард Мальм
ДЕВУШКИ-ГОЛУБУШКИ
Девушки-голубушки,
Ласточки весенние!
Что слыхал я в ельнике,
В ельнике-ольшанике!
Слышал свадебные вести,
Будто звали меня в гости.
Повстречалась мне ворона,
Стал расспрашивать я птицу:
«Ты, ворона, скромница,
Ты, плутовка, умница;
Знаешь, где играют свадьбу,
Кого замуж выдают?»
Птица, каркнув, отвечала:
«Мне до свадеб дела мало.
У меня свои заботы:
Добрым людям зло пророчить,
Приносить худые вести».
Повстречал я голубя,
Поклонился сизому:
«Здравствуй, голубь-голубок,
Бархатное горлышко!
Ты не слышал звона ли
Свадебных бубенчиков?
Не видал ли пестрого
Свадебного поезда?»
– «Как не видеть, видел, видел!
Нашу Мари, нашу радость,
Увезли, украли,
В город заманили.
И тоскует девушка
За стеною каменной,
Девушка-красавица,
Очи – как смородина,
Косы – змеи черные,
А душа – что золото.
Не вернется наша Мари,
Так и сгинет в городе».
Так, воркуя, молвил голубь.
Понял я, пошел в конюшню,
Накормил коней досыта,
Вывел их на двор широкий
И запряг буланого
В пару с белогривым.
Натянул я рукавицы
И хлестнул своих лошадок,
Заплясал мой белогривый,
Головой мотнул буланый —
Так и рвутся за ворота,
Со двора да на дорогу.
Тут корова замычала,
Морду высунув из хлева:
«Ты куда собрался, парень?
Ты куда, хозяин, правишь?»
Понял я, сказал пеструхе:
«Собираюсь в дальний город
Нашу ласточку проведать,
Погулять у ней на свадьбе».
Поняла и замычала
Круторогая из Амблы,
Закричал петух из Кийны,
Раскудахтались наседки,
Расшумелся селезень,
Разворчался пес дворовый:
«Ох ты, горе-горюшко!
Взяли нашу пташечку,
Увезли в семью чужую.
Там, за каменной стеною,
Некому ее послушать,
Словом ласковым утешить.
Ты скачи скорее в город,
Прямо в дом ступай – на свадьбу.
Передай от нас привет,
Пожелай счастливых лет
Жениху с невестою».
Понял я и с гиком громким
Подхлестнул своих лошадок,
И они рванули с места,
Вылетели за ворота,
Так помчались удалые —
Только версты замелькали.
В стороне корчму оставив,
Мы влетели в бор дремучий.
В том бору, бору зеленом,
Заяц из кустов метнулся
И, догнав мою упряжку,
Поздоровался со мною:
«Здравствуй, здравствуй, гость проезжий,
Балагур, танцор веселый!
Ты гони коней быстрее,
Чтоб тебе поспеть на свадьбу!
Там грустит красавица,
Белая купальница,
Гордость леса нашего.
Торопись поспеть на свадьбу,
Передать привет невесте!»
С ветерком, под гик и грохот,
Кони в Таллин прилетели…
И со звоном подкатили
К дому, где играли свадьбу.
У крыльца их осадил я,
Кнут на передок повесил,
Ячменя задал ретивым
И отправился к невесте
В дом, где музыка играла.
«Здравствуй, здравствуй, ласточка,
Плечики точеные!
Ты прими поклон от гостя,
Бедного, незваного!»
КАК ВОРОБЕЙ ПОМОГАЛ МУЖИКУ МОЛОТИТЬ
«Урожай у тебя, мужичок,
Уродился на славу и в срок.
Чик-чирик! Если хочешь, тебе
Помогу я на молотьбе.
Чик-чирик, чик-чирик, чив-чив-чив,
Ты ведь знаешь, что я не ленив,
Что во всем дорогому дружку
Я готов помогать на току.
Хлеб твой, вижу, и вправду хорош,
А почем ты его продаешь?
А на вкус хорошо ли зерно?
Разреши-ка склевать мне одно!»
Рассмеялся крестьянин: «Ты плут,
Знай суешься, куда не зовут.
Вот задену цепом тебя… Кыш!
Да не бойся – шучу я, глупыш!
Не зевай, налетай, воробей,
Молоти своим клювом живей,
Поплотнее свой зоб набивай,
Помогай убирать урожай!»
СОЛОВЕЙ
Гуляю по тропке в зеленом лесу
И слушаю птичье пенье.
Вверху – на ветвях и в оврагах – внизу —
Все птахи и пташки щебечут в лесу.
Мне радостно слушать их пенье.
Вдруг звучно защелкал, запел соловей,
И тишь воцарилась такая!..
Когда зазвенят эти трели в листве,
Цветы перестанут качаться в траве
И птицы замрут, умолкая.
Я дальше иду, и руладой шальной
Меня соловей провожает,
Люблю проходить я по чаще лесной,
Когда, разливаясь в листве, как шальной,
Меня соловей провожает.
ПЕСНЯ ЛАСТОЧКИ
Песенки давнишней, песенки давнишней
Мне забыть не суждено.
Детство золотое, детство золотое,
Где оно?
Ласточка-певунья, ласточка-певунья
Щебетала у ручья.
Песенку касатки, песенку касатки
Помню я:
«Осенью видала – к югу улетала:
Были полны закрома.
С юга прилетела, снова поглядела:
Нету ни зерна».
Слушай голос детства, слушай голос детства —
Он тебе, как мудрый друг,
Ясно растолкует песенку лесную
И язык пичуг.
Как найти мне снова милый край былого?
Как – хотя бы в сладком сне —
В милое былое, в детство золотое
Возвратиться мне?
Грело солнце мая ласково, когда я
Уходил из этих мест.
Почему же ныне холод и унынье
Вижу я окрест?
Ласточка вернется, нива всколыхнется,
Будут полны закрома.
Но в опустошенном сердце отрешенном
Навсегда зима.
Не вернут касатки, не вернут касатки
Радости моей былой.
И поют, как прежде, и поют, как прежде,
В стороне родной:
«Осенью видала – к югу улетала:
Были полны закрома.
С юга прилетела, снова поглядела:
Нету ни зерна».
Адо Гренцштейн-Пирикиви
НА ЧУЖБИНЕ
Одиноко
Я скитаюсь на чужбине.
Надо мною небо сине,
И гладка моя дорога,
Только родина далеко.
Так далеко
Завело меня изгнанье!
Сердце жгут воспоминанья.
Край родной, где всё иначе,
Лишь припомню – и заплачу.
Горько плача,
Я скитаюсь на чужбине.
На чужбине, как в пустыне.
Песню слышишь, но иную,
И не встретишь речь родную.
Речь родную
Я храню, как нить жемчужин.
Мне чужой язык не нужен —
Нет игры в нем, силы страстной.
Он чужой и безучастный.
Безучастный
Я скитаюсь на чужбине,
Всё здесь чуждо мне поныне.
Рощи, реки – мимо, мимо!
Счастье лишь в краю родимом.
Край родимый!
Как бы я хотел вернуться!
Что за песни там поются!
Там цветы в лугах зеленых
Расцветают для влюбленных.
ЛАПОТЬ, ПУЗЫРЬ И СОЛОМИНКА
Гордый лапоть мимо сёл
В Вильянди из Тарту шел.
А за ним, за вожаком,
Соломинка с пузырем.
Вот дошли они до речки,
Через речку – ни дощечки.
Приуныл лихой отряд:
Не вернуться ли назад?
Тут сказал бедовый лапоть:
«Будет вам, ребята, плакать —
Нас пузырь перевезет.
Чем пузырь не пароход?
Ну, соломинка – мне ясно —
Будет мачтой первоклассной.
И конечно, стану я
Капитаном корабля».
Но пузырь сказал сердито:
«Я не таз и не корыто.
Я же круглый, как арбуз,
И в воде перевернусь.
Но не унывайте, братцы,
Мы сумеем перебраться!
Выход есть – и выход прост:
Чем соломинка не мост?»
Вот и мостик тонкий-тонкий
Перекинут над речонкой.
Лапоть – храбрый пешеход —
По соломинке идет.
Нос задрав, остановился.
Трах – и мост переломился.
Лапоть – бух в водоворот.
Тонет мост и пешеход.
А пузырь кричит: «Потеха!» —
Раздувается от смеха.
И, раздувшись, наш глупец
С треском лопнул наконец.
ЭПИГРАММЫ И АФОРИЗМЫ
Смотри, не предавайся спячке —
Беда потом не даст потачки.
Россия
Большая,
Ты смолоду грозна, как океан.
Я знаю:
Мужая,
Ты станешь первой из великих стран.
То твое богатство было,
Что тебя, брат, погубило.
Крепость мышц и кулаков —
Вот богатство бедняков.
Для счастья первое условье
Беречь свой капитал – здоровье.
Спозаранок – в поле, за полночь —
в кровать.
Так достаток в доме начал прибывать.
Лягушку посадили в кресло,
Лягушка – скок! – и в грязь полезла.
Где содержаньем взять не можешь,
Там формой делу не поможешь.
В каждый стих моих созданий
Въедается мой враг,
Ибо свежими плодами
Питается червяк.
Там, где мысль скончалась тихо,
Начинается шумиха.
Его Слова: «люблю народ».
Их понимай наоборот.
Кто темным делает народ,
Тот сам и кровь его сосет.
Полны пшеницей закрома —
И людям не страшна зима.
Копите знанья про запас —
Они вас выручат не раз.
Учись у жизни у самой —
У ней на всё ответ прямой.
Длинноты, мямленье и прочее
Я просто слушать не хочу.
Скажи мне то же, но короче,
Я тотчас это заучу.
В рифмах толк он понимает,
Всё же стих его хромает.
Рифмы у него в почете,
Только смысла не найдете.
Если твой ручей
Стал слегка мутней,
Не подумай, милый Яан,
Что мутится океан.
Всюду – в гостиных, в залах дворца —
Пляска вокруг золотого тельца.
Мчатся, кривляются рожи и маски,
Честный и то одуреет от пляски.
Пляшут – и пьют – и жуют без конца…
Истинно, рай золотого тельца!
Стоит им разинуть глотки,
Сразу – в крик: ругают взятки.
У самих же хватка волчья,
Принимают взятки молча.
Врет балаганный зазывала,
Но мне от этого вранья
Теплей ни разу не бывало.
Речам шутов не верю я.
А тот, кто верить им готов,
Сам кандидат в ряды шутов.
Хороша пшеница в поле!
Что посеешь, то пожнешь.
Что усвоишь твердо в школе,
С тем и жизнь свою пройдешь.
Друг мой, это невозможно —
Ты себя похоронил.
Жизнь зовет, гудит тревожно.
Будь таким, как прежде был!
Этот мирный можжевельник
Сорняков страшней в сто крат.
Где он пустит корни в землю,
Там прощай любимый сад.
Всё толкуя вкось и вкривь,
Говоришь, что ты правдив.
Всё напутав, переврав.
Лжец, по-своему ты прав:
Там, где всё – неправда сплошь,
Там и правда – тоже ложь.
Густав Вульф-Ыйс
СОЛОВЬЮ
Куда в чудесный этот вечер
Летишь ты, соловей?
Уж не в именье ли, где розы
Алеют меж ветвей?
Или в тени лесной березы
Ты будешь петь в ночи,
Когда луна взойдет на небо
И зазвенят лучи?
Нет, не могу я петь в именье,
Зловещ господский сад,
На всех цветах его росинки
Кровавые блестят.
Не прозвучат мои напевы
И в сумраке лесном.
Сегодня пахарю простому
Спою я под окном.
Когда сойдет блаженство ночи,
Тогда ему спою,
Чтоб засыпал, забыв заботы
И внемля соловью.
И добрый сон ему приснится,
И будет ночь легка,
И долго трели будут литься
В каморку бедняка.
Когда ж на небе, разгораясь,
Заблещет луч зари,
Спою: «Проснись, вставай скорее,
В оконце посмотри!
С востока брызжет свет свободы
На рощи и поля,
Красою новой пламенеет
Эстонская земля!»
Якоб Лийв
СКВОРЕЦ
Озаренный пламенной свободой,
Радостно и звонко пел скворец.
Солнечною жаркой позолотой
Отливали перья на заре.
И летела песнь его далеко…
Коршун встрепенулся на скале —
Слышит пенье, видит желтым оком
Золотые отсветы во мгле.
Солнце не взошло еще, блистая,
Песнь еще не спета до конца…
Закружилась в небе злая стая,
Опускаясь над гнездом певца.
Мечется скворец: беда какая!
Коршуны летят со всех сторон.
Бьется птица, кровью истекая,
Из гортани рвется хриплый стон.
С высоты орел – гроза округи —
Слышит стоны, видит коршунье
И спешит на выручку. В испуге
Разлетелось черное рванье.
Радуется маленькая птица:
«Мой спаситель! Мой высокий друг!..»
Но орел топорщится, гордится
И шипит, надувшись, как индюк:
«Ты от ран погибнешь без сомненья,
Так скорее отблагодари
Друга за чудесное спасенье —
И в утробе у меня умри».
СОСНА И МОЖЖЕВЕЛЬНИК
«Нынче люди честь и стыд забыли,
Вежливость, почтенье – в стороне…
Нынче уступают грубой силе… —
Можжевельник бормотал сосне. —
Разве прежде я не почитался
Гордостью Эстонии лесной?
У дворца я пышно разрастался
И за монастырскою стеной.
Да, у знати были мы в почете,
Вы же – неотесанный народ —
В захолустье на песке растете.
Поглядишь на вас – и страх берет…
Подлые! Свою погибель чую…
Нет, еще живуч я. Не сдаюсь:
Я болящих ягодой врачую
И усопшим на пути стелюсь».
– «Замолчи, трусливый слабый карлик! —
Молвила высокая сосна. —
Сам подумай, кто ты есть? Кустарник.
Ты не лес, а видимость одна.
Трусам зайцам нравишься ты, жалкий,
Но не можешь вырасти и стать
Корабельной мачтой, крепкой балкой, —
Лишь больным и хилым ты под стать.
И строитель будущего зданья
На тебя с презреньем бросит взгляд.
Можжевельник, гиблое созданье,
Не вернешь ты прошлого назад!»
ПРИБРЕЖНЫЙ ВИД
Люблю закаты на морском просторе!
Диск солнца будто клонится ко сну,
Еще он медлит, полузатонув,
Под ветерком чуть зыблясь, дремлет море.
С заката кто-то мечет горсти зерен —
И зажигает золотом волну!
Мелькает лодка в золотом плену,
И сонный парус ветерку покорен.
Огромны тени от прибрежных скал.
И сами скалы – крепостные стены,
Богатыри в кольчугах белой пены!
Вдруг стаи чаек, воздух расплескав,
Испуганно взметнулись с резким криком.
Морской орел парит в просторе диком.