– Нам такой не нужен робкий
командир!
Марш- марш из дому
к кому-нибудь другому!
Я шепчу:
– Уйдет отряд!
Как вернуть
его назад?
Мы идем по косогору.
Где же дом, квартира, город?
Смутно думаю:
«А ну,
сам себя я ущипну!»
Говорю себе:
– Не трусь,
в крайнем случае проснусь.
Месяц всходит на востоке.
Углубились мы в лесок.
Вдруг овраг
большой,
глубокий
нам дорогу
пересек.
Дядя Ус взмахнул усами
и поднялся над кустами,
как орел, перелетел!
Я бы тоже так хотел.
Я кричу:
– Мой добрый Ус,
как же я переберусь?
Он ответил:
– Очень просто,
если, братец,
ты не трус. —
И с обрыва
вместо моста
перекинул
длинный ус.
Вспомнил я канатоходца,
вот и сделал первый шаг.
Сердце бьется,
бьется.
бьется!
Снизу – бездна,
синий мрак.
Во-он костлявая
рука
тянется
издалека…
Пальцами
цеплючими
дергает
за брючину!
Оскользаюсь,
как на льду,
страх пугаюсь,
но иду…
Мы спускаемся к реке,
видим: лодка в тростнике.
Смотрит жаба
из тумана…
Просыпаться
все же рано.
Стронуть лодку
Тяжело.
– Налегай, брат,
на весло!
По теченью
плыть нетрудно.
Из воды
на наше судно
лезут водоросли,
раки.
Чудище
из-под коряги
зацепилось
за корму,
лодку валит,
зубы скалит,
видно, весело ему.
Водяной
вскипел,
как башня,
И кричит:
– Что? Страшно?
Страшно? —
Оттолкнул его
веслом,
вглубь ушел
усатый сом.
Я немного беспокоюсь:
почернело все кругом
и вдали, как бронепоезд,
прокатился
гулкий
гром.
Сильный ветер
тут поднялся.
Закружило!
Понесло!
Я сначала
растерялся,
в воду выронил
весло.
Все упорней ветер дует.
Дядя Ус и в ус не дует.
Он усы свои расправил,
злому ветру их подставил,
и усы большие сами
развернулись парусами.
Под усами —
парусами
мы несемся
над волнами.
Слышу голос громовой:
– Правь на берег,
рулевой!
Наконец-то мы на суше…
Дядя Ус и то устал.
У костра усы он сушит,
их развесил по кустам.
Темный лес кругом,
орешник…
Заблудились мы, конечно.
Сучья нас пугают, иглы…
Огоньки в кустах горят…
Это крокодилотигры
Подобраться норовят!
Захотелось сразу – к маме!
И все ближе
шастая,
вырастает перед нами
чья-то пасть зубастая…
Как защелкает зубами!
Я, конечно, не заплакал.
Я схватил
горящий факел…
Прыгнул
крокодилотигр!
Я – навстречу…
В морду – тырк!
Как завыли что есть силы
в чаще тигрокрокодилы!
Я подумал: «Неужели
Я не сплю и не в постели?
И отсюда не вернусь?»
Спутник мой сказал:
– Не трусь.
Чтоб найти обратный путь,
надо сверху нам взглянуть.
Ус торчком я подниму,
а ты залезешь по нему.
Подхожу я неуверенно:
ус высокий —
выше дерева,
метров десять,
верно, есть.
Хоть и страшно,
надо лезть.
Я ползу
все выше,
выше…
Ветер у небе
ус колышет…
Озираюсь я
кругом.
Вижу город!
Вижу дом!
Руки я разжал невольно…
Кувырком!..
Упал не больно,
на подушку головой.
Потому-то и живой!
Ветер треплет занавески.
Утро! Утро в полном блеске.
Там на подоконнике
пехотинцы,
конники,
оловянный
строй храня,
дожидаются меня.
Он в тельняшке,
круглолицый,
и усы —
на полстраницы,
познакомьтесь,
дядя Ус.
Сразу видно,
что не трус.
ЧУРИДИЛО
Задумалась бумага…
Вперед, карандаши!..
– Художник, художник,
подумай, не спеши.
Не рисуй, художник,
ни солнце, ни дождик,
ни слона, ни крокодила.
Нарисуй мне Чуридило.
Взял художник карандаш.
Раз!
Круглый блин нарисовал.
Два!
А что вышло, посмотри.
Три!
Чуридило, Чурина,
круглолицый, как луна,
сорок ручек. сорок ножек.
Он плясать и прыгать может.
И глядят на нас
сорок синих глаз.
Чуридило, Чуридило,
глазки синие прикрыл он.
Чуридило, Чурило,
сорок глаз зажмурил он.
А ротиков двадцать —
и все хотят смеяться,
вот-вот расхохочутся. —
И всем смеяться хочется.
Вдруг дверь – нараспашку!
Зачем же вы так?
Листок потащил
налетевший сквозняк.
Подхватило
Чуридило,
понесло
и закрутило.
С подоконника – в окно,
а на улице темно.
Два далеких фонаря…
Мы искали, только зря…
Мы прошли
немало улиц,
мы одни
домой вернулись.
– Что, художник. ты грустишь?
В мире бродит твой малыш
Чуридило, Чурина,
круглолицый, как луна,
сорок ручек, сорок ножек
он плясать и прыгать может.
Сорок синих глаз,
где-то вы сейчас!
Синие, зеленые,
очень удивленные.
Покажи им только палец —
и уже заулыбались
двадцать ротиков и ртов.
Он шутить всегда готов —
вот-вот расхохочется…
Что-то плакать хочется.
РАССКАЗ ПРО ТАЗ
Начинается рассказ.
Жил да был железный таз.
В кухне жил
среди кастрюль,
был чистюля
из чистюль.
В нем и мыли
и стирали,
кипятили,
полоскали…
Таз гордился:
– Айда я!
Сколько выстирал
белья!
Между тем от частых стирок
таз протерся весь
до дырок.
Таз течет,
как решето,
не годится
ни на что:
ни стирать,
ни полоскать,
ни кораблики пускать.
Таз дырявый
очень скоро
очутился
у забора.
У забора он лежит,
под дождем
дребезжит:
– Я простужен,
я недужен,
никому теперь не нужен!
Продолжается рассказ.
Раз
хозяйский зоркий глаз
углядел
дырявый таз.
Вдруг
пара мускулистых рук
взяли таз под бока.
И два крепких башмака
зашагали по дороге.
Таз в волненьи и тревоге:
– Что за новая беда?
Понесли меня —
куда?
Посреди двора —
гора,
куча разного добра:
трубы,
проволока,
санки,
чайник,
ржавые жестянки,
и крыло автомашины,
и ведро,
и керогаз…
И на самую вершину
положили
старый
таз.
Старый таз шепнул:
– Соседи,
отжил я свое на свете.
– Говорят, что мы – сырье.
– Не сырье мы, а старье!
И не спорьте с тазом старым.
Верьте мне,
сюда недаром
нас несли из разных мест.
Злая ржавчина
всех
съест! —
Проволока, перекорежась,
завопила:
– Ужас! Ужас!
А у плитки-
инвалидки
встали дыбом все пружинки.
Части пишущей машинки
застучали часто-часто.
Древний чайник брякнул:
– Баста! —
Даже банки забренчали
от обиды, от печали…
В это время
весь металл
погружали
в самосвал.
На улице —
железный гром.
Повезли
металлолом:
трубы,
проволоку,
санки,
чайник,
ржавые жестянки,
и ведро,
и керогаз
и, конечно,
старый таз.
Вот
привезли их на завод.
Тут
печь
величиною с дом.
В нее кладут железный лом.
А в печи жара, жара.
И железная гора
раскаляется.
Таз
расплавляется,
он
удивляется:
«Ой!
Я совсем золотой!
Вот сейчас себе я нравлюсь,
потому что плавлюсь, плавлюсь…»
И расплавился.
Потом
остывал в огромной ложке.
А затем
стальным листом
покатился по дорожке…
Этот лист полез
под пресс.
Раз! —
И вышел новый таз,
круглый,
белый,
звонкий,
целый!
И на все он пригодился.