е Каменной начало казаться, что жизнь в галактике будет сохранена.
Большим Залом было место, где Ногара устраивал праздники и развлечения с теми сорока или пятьюдесятью человеками, которые были с ним на «Нирване» в качестве помощников, членов экипажа и гостей. Но теперь, когда он вступил в зал, то остро почувствовал его пустоту, сберегаемую лишь для одного человека, который, весь во внимании, стоял за гробом. Тело Йохана Карлсена, все еще сохранявшее в какой-то мере его жизнь, было запечатано под стеклянной крышкой тяжелого контейнера, имеющего свои собственные системы охлаждения и жизнеобеспечения, управляемые волоконно-оптическим ключом, который теоретически невозможно подделать. И этот ключ Ногара жестом потребовал у капитана курьерского корабля.
Ключ висел у капитана на шее, и понадобилось всего лишь мгновение, чтобы снять золотую цепочку и передать ее Ногара. Еще одно мгновение ушло на поклон. Он был космонавтом, а не курьером. Ногара не обращал внимания на его недостаточную учтивость. Его губернаторы и адмиралы были посвящены во все тонкости этикета. Сам он лишь в малой мере беспокоился, соответствуют ли протоколу его жесты и осанка. Лишь настолько, насколько это было разумным.
Только теперь, держа в руке ключ, Ногара опустил взгляд на своего брата. Участвовавшие в заговоре врачи остригли короткую бородку Йохана и волосы. Губы его были мраморно-белыми, а открытые невидящие глаза — ледяными. И все же лицо под складками драпировочной ткани и замерзшей простыней, несомненно, было лицом Йохана. В нем оставалось что-то, чего нельзя было заморозить.
— Можете идти, — сказал Ногара. Он повернулся лицом к другому концу Большого Зала и ждал, глядя через широкое смотровое окно, как гипермасса размазывает пространство, словно на снимке, сделанном через плохой объектив.
Услышав щелчок двери, закрывшейся за капитаном курьерского корабля, он обернулся и обнаружил, что стоит лицом к лицу с короткой фигурой Оливера Микала, человека, которого он выбрал, чтобы заменить Йохана на посту губернатора Фламланда. Должно быть, Микал вошел, когда вышел космонавт. Фамильярно опершись руками о крышку гроба, Микал в глубоком изумлении поднял брови. Его довольно одутловатое лицо судорожно исказилось в сверхвежливой улыбке.
— Продолжать линию Браунинга, — размышлял Микал, опустив взгляд на Карлсена, — выполнять однообразную, не очень приятную королевскую работу… и теперь такое вот вознаграждение за добродетели…
— Оставь меня, — сказал Ногара.
Микал был одним из важнейших участников заговора, наряду с фламландскими врачами.
— Я думал, будет лучше появиться, чтобы разделить вашу скорбь, — сказал он. Затем глянул на Ногара и не стал продолжать. Сделал поклон, немного небрежный, позволяемый только без свидетелей, и быстро вышел за дверь. Она закрылась.
«Вот как все получилось, Йохан. Устроил бы ты против меня заговор, я бы просто убил тебя. Но ты никогда не был заговорщиком; все дело в том, что ты служил мне слишком хорошо, мои друзья и враги слишком полюбили тебя. Поэтому ты здесь — моя замороженная совесть, последняя совесть, которую я когда-либо буду иметь. Рано или поздно ты возгордился бы, поэтому необходимо было сделать это — иначе пришлось бы убить тебя.
Теперь я спрячу тебя в безопасном месте, и, возможно, однажды у тебя появится еще один шанс для жизни. Это трудно представить, но когда-нибудь ты замрешь в размышлениях над моим гробом, так же как я сейчас стою над твоим. Без сомнения, ты будешь молиться о том, что, по твоему мнению, является моей душой… Я не могу сделать этого для тебя, но желаю тебе сладких снов. Спи в своих бельверских небесах, а не в аду».
Ногара представил мозг при абсолютном нуле. Нейроны сверхпроводимы, они прокручивают один сон за другим, еще и еще. Но в этом не было смысла.
— Я не могу рисковать своей властью, Йохан, — на этот раз он прошептал слова вслух. — Это необходимо, в противном случае мне придется убить тебя.
Он снова повернулся к большому смотровому окну.
2
— Полагаю, тридцать третий уже доставил тело Ногара, — сказал второй офицер эстилийского курьера номер тридцать четыре, глядя на хронометр. — Должно быть, приятно стать императором или чем-то вроде этого и иметь под рукой людей, которые бросаются через всю галактику делать для тебя что угодно.
— Не бывает приятно, когда кто бы то ни было доставляет тебе труп твоего брата, — сказал капитан Турман Хольт, изучая астронавигационную сферу. Сверхсветовик уже довольно долго удалялся от системы Фламланда. Хотя Хольт и не был в восторге от своей миссии, он был рад оказаться подальше от Фламланда, где за работу принялась политическая полиция Микала.
— Ага, любопытно, — сказал второй и хихикнул.
— Что любопытно?
Второй оглянулся назад через левое, а затем правое плечо.
— Слышали это? — спросил он. — Ногара — бог, но половина его команды — атеисты.
Хольт улыбнулся, но лишь слегка.
— Он не обезумевший тиран, ты знаешь. У Эстила не худшее правительство в галактике. И хорошие парни не опускаются до мятежа.
— Карлсен делал все как надо.
— Да, он все делал верно.
Второй скривился.
— О, конечно, Ногара мог быть и хуже, если вы серьезно об этом. Он политик. Но я не могу поручиться за экипаж, который он набрал за последние годы. У нас самих на борту есть тому пример. Вот чем они занимаются. Если хотите знать правду, то после смерти Карлсена я в страхе.
— Ладно, скоро увидим их, — вздохнул Хольт и напрягся. — Пойду посмотрю на пленников. Капитанский мостик теперь ваш, второй.
— Я сменю вас… Хорошо относиться к человеку и убить его?..
Минутой позже, глядя через потайной глазок внутрь маленькой камеры для заключенных на курьерском корабле, Хольт с искренним состраданием пожалел, что его пленник жив.
Звали его Джанда. Он был вожаком бунтовщиков, и захват его был последним успехом Карлсена на службе во Фламланде, положившим конец мятежу. Джанда был крепким мужчиной, храбрым и свирепым бандитом. Он нападал на владения эстилийской империи Ногара, когда же шансов у него не осталось, сдался Карлсену.
«Моя честь требует победить моего врага, — написал однажды Карлсен в личном письме. — Честь не позволяет мне уничтожать или ненавидеть моего врага».
Но политическая полиция Микала придерживалась другого мнения.
Бунтовщик, должно быть, был очень высоким, но Хольт никогда не видел его стоящим прямо. Наручники все еще сковывали его кисти и лодыжки. Они были из пластика и предположительно не натирали человеческую кожу, но в данном случае не увеличивали надежности заключения, и Хольт снял бы их, если бы имел право.
Пленницу, по имени Люсинда, по виду можно было принять за его дочь, но это его сестра, младше всего лишь на пять лет. Она была редкой красоты, и, возможно, полиция Микала имела мотивы, далекие от сострадания, посылая ее ко двору Ногара незаклейменной и без психологической обработки. Было достаточно хорошо известно, что требуется для определенных развлечений придворных и какое лакомство любят высшие чины.
Но Хольт был далек от того, чтобы верить подобным рассказам. Он открыл камеру — она была заперта из предосторожности, он боялся, что Джанда заблудится и попадет в детские неприятности, — и вошел.
Когда Люсинда взошла на борт его корабля, глаза ее выдавали бессильную ненависть к каждому эстилийцу. Хольт был вежлив и предупредителен, насколько это возможно. И теперь, когда он вошел, на ее лице не было неприязни. Была надежда, которую, казалось, она хотела разделить с кем-то.
Пленница сказала:
— По-моему, несколько минут назад он называл мое имя.
— А? — Хольт перевел взгляд на Джанду, но перемен не заметил. Глаза пленного остекленело вглядывались в пустоту, в правом из них выступила слеза, которая, казалось, не имела отношения к каким-либо эмоциям. Руки Джанды были по-прежнему безвольны, и все его тело неуклюже сгорблено.
— Может быть… — Хольт не закончил.
— Что? — спросила она с едва заметной страстностью.
Боги космоса, он не может позволить себе путаться с этой девушкой. Он почти желал снова увидеть ненависть в ее глазах.
— Может быть, — мягко сказал он, — для вашего брата будет лучше, чтобы он не выжил сейчас. Вы знаете, куда его везут.
Надежда Люсинды, какой бы она ни была, развеялась после его слов. Она молчала, вглядываясь в своего брата, будто увидела что-то новое.
Прозвонил наручный телефон Хольта.
— Сэр, нас засек какой-то корабль и вызывает. Через пару часов они сблизятся с нами. Корабль маленький, обычный.
Последние три слова были привычными заверениями, что увиденный корабль не является гигантским корпусом берсеркера Берсеркеры были похожи друг на друга, а то, что фламландские мятежники не имели кораблей в глубоком космосе, Хольт знал наверняка.
Он пошел назад на мостик и поглядел на маленький силуэт на сканирующем экране. Такого корабля он никогда не видел. Но это и неудивительно, когда есть столько судостроительных верфей на многих планетах. Почему корабль приближается к ним с сигналами бедствия?
Чума?
— Нет, не чума, — ответил по радио голос, наконец прорезавшийся в полной тишине, когда Хольт закончил обращаться с вопросами к незнакомцам. Видеосигнал с другого корабля был скачущим, затруднявшим возможность разглядеть лицо говорившего. — Схватили кусок пыли при последнем прыжке, и расшатались защитные поля. Возьмете ли несколько пассажиров на борт?
— Конечно.
Корабль на краю сверхсветового прыжка сталкивается гравитационным полем со сколь-нибудь заметным скоплением пыли довольно редко, но это не было из ряда вон выходящим событием и вполне объясняло шумы в коммуникационных системах. Ничего тревожного для Хольта не было.
Незнакомец выбросил катер, который пришвартовался к входному люку курьерского корабля. С приветливой улыбкой, предназначенной пассажирам, Хольт открыл люк. В следующее мгновение он и полдюжины его людей, составлявших экипаж, были захвачены врасплох внезапным нападением человекоподобных машин — абордажной группы берсеркера, холодных и древних, безжалостных, как кошмар.